Защита Быкова

Увидев статью Юрьева, я подумал: ну, наверное, дорогого Быкова там облили известной субстанцией, а потом и смешали с ней.

Однако познакомившись со статьей, я с удивлением обнаружил, что, напротив, он отнесся к Быкову с полным пиететом, так что даже особенно не к чему было придраться, и нужно предельно четко сформулировать, в чем же тут у нас могут быть разногласия.

А разногласия, видимо, случились по поводу Иосифа Бродского. Дело в том, что определённые круги сегодня усиленно тянут Бродского к себе, делая из него что-то вроде «ватника» или имперского поэта. Наверное, многим не дает покоя фраза, что Бродский собирался приехать умирать на Васильевский остров, при том, что все-таки умер на берегу Гудзона.

Но делают они так, по всей видимости, не в память о поэте, — кого в России помнят? А потому что охранительная традиция, которая сегодня агрессивно держит масть, страдает отсутствием достойных литературных, поэтических и философских имен. Отчего, наверное, нужно очень сильно постараться (немножко, конечно, и сфальсифицировав), чтобы выстроить приличный ряд. С классиками вначале и чтобы в конце оказался какой-нибудь Боря Межуев.

И тут наш Дима Быков некстати выступает с лекцией о Бродском, в которой от поэтической репутации нобелевского лауреата не оставляет камня на камне. Вернее, не оставляет в ней определённого рода камней, из которых иной ловкий интерпретатор мог бы сложить Большого имперского поэта. Обидно, знаете ли…

Можно поговорить об этом, но прежде чем дать оценку тому, прав или не прав Быков относительно Бродского, поделюсь соображениями о том, что значит Бродский для меня.

Вообще, Бродский — по-прежнему, любимый поэт. Может быть, даже единственный поэт, которого я сам могу перечитывать в атмосфере недоверия к «эпохе на дворе». Однако ж одновременно с этим он для меня и загадка. Всегда был загадкой. Со стародавних времен мучает вопрос: о чем же он? Какая его суперидея? Огромное количество слов, великолепно нанизанные друг на друга рифмы, созвучность целых предложений другим целым предложениям, все это великолепно как ремесло, но ради чего — непонятно.

Я думал, может я один такой тупой? У кого спросить? Но ведь с фанатами нельзя это обсудить честно. Для фаната авторитет непререкаем. Шаг в сторону — расстрел. Тем более, что Бродский канонизирован. Три раза. Диссидентами, либералами девяностых и консерваторами нулевых. Практически, он — икона. Сомневаться — преступление. Фанат, как тот же Юрьев, вам скажет: «За такое не вызывают на дуэль, за такое бьют канделябром».

Не хочу получить канделябром! И в этом смысле лекция Быкова — драгоценный глоток спертого воздуха глубоко под водой в затонувшей подводной лодке. После лекции, которую удалось по случаю прочитать, все наконец встало на свои места. Есть жизнь на Марсе! Не нужно требовать от поэта, — говорит Быков, — то, что он дать не может. Чего у него нет. К сожалению, и Бродский тоже достиг своего потолка в эмиграции, а мы на гребне новых десятилетий вполне в состоянии осознать его ограниченность. Как можем осознать ограниченность Пушкина, Достоевского, Толстого или Солженицына. Все они, казалось, поймали Бога за бороду в своем времени. Однако применительно ко времени наступающему (пусть проклинают меня фанаты и литературоведы) они все явили определенную архаичность. За это их нельзя винить, но попытки спрашивать у вчерашних кумиров об устройстве (или об обустройстве) общества сверхмодерна подчас оборачиваются большим конфузом. Или мистификацией со столоверчением.

С Бродским такой конфуз случился, когда он стал рассуждать о демократии. Или когда написал (о чем не преминул заметить и Быков) пресловутое стихотворение на независимость Украины, закончив откровенно оскорбительной строчкой про «брехню Тараса». В 94-ом на это мы смотрели сквозь пальцы, но, понимаете, тогда многим казалось, что игры в суверенитеты частей СССР — это игры детей, дорвавшихся до спичек. А сегодня так уже не кажется. Оказалось, что разные дороги наций обусловлены не «играми», а диаметральными представлениями о правильном. Но что «правильно»? Вот парадокс: об этом бесполезно спрашивать у вчерашних пророков. В эмиграции они вообще подвержены какой-то порче и заряжаются надмирным высокомерием. Как мыслитель, пророк, Бродский, к сожалению, явно не дотянул, — такая версия. Ее изложил Бродский № 2, Бродский «нулевых» — Дима Быков в своей «лекции».

Но справедлив и вопрос: а являлась ли лекцией «лекция Быкова» о Бродском?

По правде говоря, в этом я сильно сомневаюсь. Вольно или невольно, но Быков сделал то же самое, что и критикуемый им Бродский. Он опрокинул на слушателей полчища слов, среди которых, конечно же, были слова и правильные, и мудрые, и разные. Однако слушателям искать слова правильные и мудрые среди разных — это такой же труд сродни творчеству. Жанр же лекции предполагает все ж, что с вами делятся чистым знанием, а не стараются поразить интеллектом.

В этом есть определенная беда нарциссизма. Быков красуется и поражает интеллектом. Но мы же здесь не о том. А об издержках тоталитарного мышления, когда любой диспут превращается в переход на личности и размахивание канделябром. Диму не любят не за его версии литературы, а за успешность, за внешность, за легкость мыслей необычайную. И Бродский тут — лишь повод, чтобы потоптаться на более-менее выдающемся современнике, проникшем в загадку современности. В этом тоже есть нечто расистское. У нас, так или иначе, выдающихся людей не любят просто как иную породу. Чем гениальней Быков напишет, тем мрачнее будет отклик большинства. Большинство в России не любит, когда из массы поднимается чья-то голова, мнение имеющая, — вот правда.

Кстати, когда Юрьев решил говорить за большинство, упрекая в «расизме» Быкова, отчасти он прав. Ведь и «голова» отвечает тем же, презирая большинство. Однако с биркой «имперский поэт русского большинства», которую Юрьев пытается навесить на Бродского (не ради Бродского, а в отместку Быкову) все же надо быть поосторожней.

В принципе здесь уже получилась хорошая точка для статьи. Добавлю лишь в качестве постскриптума. Конечно, Бродский — никакой не имперский поэт большинства, русского мира, как пытаются его представить. И Быков абсолютно прав. Империя пережевала Бродского и выплюнула — этого он никогда не смог бы забыть — оценив его творчество почетным званием «тунеядец». В частной жизни Бродский всегда был гражданином мира и, следовательно, практикующим либералом, даже если он сам о себе думал другое. А то, что он потерял чутье в конце жизни — это обычная история про медные трубы и то, что никто не застрахован от ошибок. Как так получилось — надеюсь, узнать в следующей лекции Быкова.