Без прихода

В Петрозаводске было пасмурно, но тепло. Тихо, как-то умиротворенно. Иногда лучи солнца прорывали серый полог на небе, и сразу припекало.

— У вас тут бабье лето! Благода-ать! — раздалось восхищенное из нашей небольшой группы литераторов.

— У нас с июля бабье лето, — с улыбкой ответили местные. — В июле заморозки ударили, кабачки померзли, а теперь вот погодка балует…

Два года я прожил в Карелии, помню, как нередко природа здесь путает зиму и лето, май с ноябрем… Край действительно суровый, но и прекрасный. Чтобы жить здесь, видеть каждый день эту строгую красоту, нужно трудиться. Упорно, каждый день, каждый час бороться за жизнь.

Я провел в Петрозаводске полгода в 1990-м, бывал в 1996-м, и вот оказался сейчас, в сентябре 2015-го… В воспоминаниях этот город представлялся мне бесцветным, неприветливым, а оказался пестрым, радующим глаз. Впрочем, как и большинство сейчас городов России.

Хотя бросается в глаза контраст — рядом с современным, будто стерильным зданием стоит здание обшарпанное, отреставрированный дворец соседствует с руинами. Легко можно определить, какое здание финансируется из федерального бюджета, какое из областного (республиканского), какое из городского, а какое принадлежит бизнесменам… Здания, принадлежащие городу, как правило, самые неухоженные — муниципальные бюджеты нынче скудны до предела.

— Ой, смотри-ка, уже отстроили! — обращается одна из сопровождающих нас сотрудниц библиотечной системы Петрозаводска к своей коллеге.

— Что отстроили? — Нам любопытно.

— Да тут Дом крестьянина стоял. Очень интересное деревянное здание, памятник истории… Сгорел лет пятнадцать назад, но не полностью. Через год-другой и остатки сожгли. Много лет говорили, что его восстановят, а вместо этого — вот. — Женщина указывает на бетонные стены новостройки.

— Да что говорить, — отзывается вторая, — у нас даже Дом горного начальника несколько раз пытались сжечь. А это старейшее здание, визитная карточка города…

— Ну, в этом плане Петрозаводск не исключение, — говорю. — В Москве за куски земли тоже войны идут.

— Москва большая, там не так заметно.

— Как знать…

На другой день двое из нашей писательской группы едут в Кондопогу, а я в Сортавала. Путь не близок — больше двухсот километров. Дорога отличная, наша машина сбавляет ход лишь в четырех местах — там меняют мосты. Но вот съезжаем с трассы, которая, кстати, проходит через центр Сортавала, и сразу начинаются ямы.

— А почему так? — подпрыгивая на сиденье, спрашиваю.

— Потому что трасса — федеральная, а улицы рядом — уже в ведении города.

— А-а, понятно…

Кстати, в Петрозаводске поселили нас в отличном, роскошном даже, отеле. Но вот подъехать к нему сложно — дорога вся в ямах. Словно кто-то специально долбил ломиком.

— В Москве на некоторых участках каждый год вроде бы нормальный асфальт срезают, кладут новый, — рассказываю, и в ответ слышу:

— С нами бы поделились.

Библиотека в Сортавала находится в красивом, похожем одновременно и на готический замок, и на терем здании бывшей женской гимназии. Выражаю восторг.

— Да, — кивают сопровождающие меня библиотекари из Петрозаводска, — но надо знать, каких трудов Татьяне Анатольевне стоило его отремонтировать. Никто брать не хотел…

Я не поверил, что больших трудов, но когда вернулся в Москву и открыл интернет, быстро нашел записи об этом здании. Еще около двух лет назад оно значилось в списке заброшенных, аварийных, а летом этого года размещенная в нем после ремонта библиотека стала одной из лучших в России…

Татьяна Анатольевна, директор, приветливая, активная, общительная. Провела экскурсию по центру города, рассказала о многих примечательных домах, об истории города…

— Мне этот город не чужой — говорю ей. — Служил в Сортавальском погранотряде. То есть, в основном, на заставе служил, но в Сортавала призвался, из нее дембельнулся… Поэтому и попросился теперь приехать сюда.

Во время встречи с читателями речь заходит о том моем военном пребывании в городе, я упоминаю, что лежал в Сортавальском госпитале с ветрянкой. Несколько дней был один, что для солдата — рай.

— А вы бы не хотели увидеть госпиталь? — спрашивает одна девушка.

— Да хотелось бы, — пожимаю плечами, — многое хотелось бы увидеть, но боюсь, что время не позволит.

— А жаль. Вы бы наверняка удивились.

— Чему?

— Да сгорел госпиталь.

Госпиталь был очень похож по архитектуре на здание библиотеки. Только больше, конечно… Не верится, что сгорел. Хочется уточнить: совсем? может быть, есть возможность восстановить? Но мне задают уже новые вопросы…

После встречи прошу подвезти меня к погранотряду. Хоть глянуть на ворота, в которые вошел в декабре 1989-го лысым дрожащим пареньком, из которых ровно через два года вышел внешне озлобленным, а внутренне снова дрожащим перед неизвестностью изменившейся жизни пацаном.

— Там многое изменилось, — пытаются объяснить мне. — Вряд ли вы что-то узнаете…

— Постараюсь узнать, — отшучиваюсь. — Солдатский дух неистребим.

Глубокий залив Ладоги делит Сортавала на две части. Та часть, где библиотека, где центр, более или менее ухожена, а другая часть… Ветхость, граничащая с руинами. Старинные деревянные дома вот-вот рухнут, от каменных отваливается штукатурка, осыпаются балконы.

Сворачиваем в тот переулок, в конце которого должны быть ворота погранотряда.

Но прежде чем увидеть, на месте они или нет, взгляд упирается в явно старое пожарище. Остатки обгоревших бревен, кирпичный фундамент, торчащие кирпичные трубы… Из глубины памяти всплывает картинка — хоть и одноэтажное, но широкое, симпатичное, какое-то даже внешне уютное здание. Проходя мимо, мы, солдатики, мечтали оказаться в нем, а не в нашей пятиэтажной сырой и холодной казарме.

— А здесь ведь… это… — не в силах подобрать нужные слова, я стал тыкать пальцем в направлении пожарища.

— Да, здесь была учительская семинария, — отозвалась сопровождавшая нас местная библиотекарь, — в которой учился Майю Лассила, автор «За спичками»… Сгорело несколько лет назад…

Ворот погранотряда не было. Забор из профлиста. Казарму, здание штаба, напоминающее дачный домик, чайную, клуб, пищеблок за ним я не увидел. Обзор закрывал стоящий поперек явно не вчера построенный, но пустующий дом.

— Построили для семей пограничников, но так и не заселили. Что-то с дренажом не в порядке, — рассказывала библиотекарь. — Отряд теперь немного в стороне…

— Жалко, — я выворачивал глаза, пытаясь что-нибудь разглядеть, — хоть бы клуб…

— А клуба нет — тоже сгорел.

— Как? Это ведь такой был… театр настоящий. Огромный!..

Библиотекарь лишь печально вздохнула…

Третий и последний день в Карелии был посвящен поездке в Кижи.

Провожал нас к причалу сотрудник мэрии. Рассказывал о памятниках — модернистских, забавных — на набережной, подаренных городами-побратимами Петрозаводска, о спортивной площадке с тренажерами, о тех зданиях, какие попадали в поле нашего зрения. Пытался шутить, но глаза были грустные.

Довел до очереди к «Комете» и стал прощаться:

— Извините, надо идти. Снова оптимизировать бюджет будем.

Мы без иронии пожелали ему удачи…

Церковь Преображения Господня реставрируется. Нижний сруб светлый (трехсотлетние бревна очищают по специальной технологии, некоторые заменяют новыми), а верхняя часть — землисто-темная, с позеленёнными мхом главами. Эта верхняя часть будто зависла в воздухе над отреставрированным низом и то ли вот-вот осядет, то ли вознесется… Потрясающая картина.

Экскурсовод, пожилой, но крепкий мужчина, рассказывает нам об уникальном методе реставрации, истории церкви Преображения и всего Кижского погоста.

— А церковная служба проводится? — спрашивает один из нашей группы.

— Служба проходит два раза в неделю в Покровской церкви. Правда, приход очень небольшой, местного населения на острове почти не осталось…

Ходим по музею-заповеднику. Часовни, дома, амбары, бани, кузница, мельницы, свезенные в Кижи из разных уголков Русского Заонежья… Экскурсовод обо всем подробно рассказывает, но в голосе боль, и кажется, что мы ходим по кладбищу.

Мужчина явно что-то хочет сказать, кроме предусмотренных экскурсией тем. И уже по пути к причалу не выдерживает:

— Церкви спасаем, здания, вещи старинные, а вот людей… Людей-то нет. Слышали про наши школы?

Нет, мы не слышали. Просим рассказать.

— В Заонежье школы оптимизируют. Где совсем закрывают, где только начальную оставляют, в Ламбасручье классы объединяют — пятиклашки с девятиклашками вместе учиться будут. Оставили одну нормальную в округе — в Великой Губе. Объявили людям, что будут детей туда возить. А там расстояния… да и дороги — названье одно. Предложили и такой вариант: сдать в интернат. Люди возмутились, заявили, что не пустят детей в школы на таких условиях. Тут же примчалась полиция, эти, в штатском. Людей экстремистами объявили, угрожают лишить родительских прав… Такие дела вот. Знают по чему бить — по школам. Нет школы, нет и будущего у деревни… Скоро только туристы и будут здесь появляться. А местные в городах с таджиками конкурировать.

Мы чувствовали неловкость — мы-то и есть эти туристы. Заскочили, глянули и умчались. А те, кто здесь еще остается, борются за право здесь жить. Борются и проигрывают…

В Петрозаводске познакомился с писательницей Еленой Кубли. Она подарила мне свою книжку новелл «Остров Суйсарь». Я открыл наугад, выхватил строки: «Россыпь каменистых островов в бескрайнем Онего… Большинство из них малы и безлюдны, а тот, о котором пойдет повествование, — один из самых крупных в Онежском озере. Но дорог он не километрами, а тем, что на берегу узкого пролива, отделяющего его от материка, стоят девять крестьянских изб, и одна из них — моя».

— А сейчас она есть, эта деревня? — спросил я.

— Дома есть, — ответила Елена, — памятник истории. А жителей — нет. У нас здесь много таких деревень.

Захотелось сказать, что надо держаться. Но вовремя вспомнил, как кто-то из библиотекарей сообщил о таком случае: старухи из одной деревни стали жаловаться, что у них фельдшерский пункт закрыли, а им ответили: «Лечитесь по скайпу».

Как тут держаться?