Вор-птица

Почему в России воля впадает в тюрьму, как Волга в Каспийское море?

Почему у нас как ярая натура, так обязательно вор и злодей?

Во дворе его звали Птаха. То ли из-за фамилии: Соколов? Орлов? Воронов? Не помню. То ли из-за внешности — острой и стремительной, как у хищной птицы.

Он жил надо мной, в небольшой двухкомнатной хрущевке, построенной на время и оставшейся навсегда. Жил с матерью — безотцовщина — обычное дело. Ходили в одну школу, гоняли в футбол на соседней спортплощадке, но друзьями не были. Птаха был старше на два года, а двенадцать и четырнадцать — разные вселенные.

Однажды он прикрыл меня от соседской шпаны, разок угостил сигаретой. Вот и все, пожалуй.

А потом, как гром среди ясного неба: Птаху посадили! Слухи ходили один фантастичней другого, то ли магазин обокрал, то ли квартиру выставил. Оказалось банальнее: разгромили с компанией киоск «Союзпечати» — карандаши, ручки, то да сё. Птаха, как самой молодой, всего лишь стоял на стреме. Но это его не спасло — отправили в колонию для несовершеннолетних.

Поговорили, посудачили: жаль Птаху, да чем поможешь? Мать его почернела лицом и совсем замкнулась: соседки сплетничали — начала пить, Птаха у нее был один.

А потом, как водится, про Птаху забыли. Жизнь у каждого своя, своя и память.

Прошло лет восемь, не меньше. Я уже в университете учился и производил первые опыты с бородой, когда это случилось. Дело было поздно вечером, скорее даже ранней ночью. Мы уже собирались ложиться спать, когда в квартиру позвонили. Дверь я открыл без спроса — времена были еще вегетарианские.

На порог стояла молодая пара: высокий, статный, прилично одетый мужчина и девушка лет девятнадцати — хрупкая, миловидная и немного испуганная.

— Здорово! — весело обратился ко мне молодой человек.

— Здравствуйте, неуверенно ответил я.

— Не узнаешь? Я — Птаха.

Вглядевшись, я узнал его: окреп, заматерел, из смазливого подростка превратился в красавца — мужчину, но конечно это был он. Поручкались, обнялись.

— Отпустили?

— На свободу с чистой совестью, от звонка до звонка.

— А чего так долго? Тебе же вроде четыре года дали?

— Четыре дали по малолетке. Потом еще четыре строгого режима добавили. Но теперь все, завязал! Жениться хочу. В институт поступать буду.

— Слушай, у меня просьба к тебе небольшая, — обратился он ко мне после паузы, — Матери нет дома, в больнице она (это было правдой, соседи знали), а нам переночевать негде, — кивнул он в сторону смущенной подруги.

— У нас хотите остаться?

— Зачем? —  усмехнулся он, — Разреши твоим балконом воспользоваться: перелезу на свой, открою квартиру изнутри.

— Пожалуйста!

Птаха прошел на наш балкон, огляделся, не снимая перчаток, уцепился рукой за подошву верхнего балкона и, одним движением, как птица, взлетел наверх.

— Ух, ты! — вырвалось у меня.

Вскоре наверху щелкнул замок входной двери.

— Спасибо, — ласково улыбнулась девушка и упорхнула.

А на следующее утро к нам заявился опер — молодой замотанный парень, с черными от бессонницы кругами вокруг глаз.

— Видели вы гражданина Воронова (назовем его так)?

— Видел. Заходил вечером. Да он должен быть у себя, время-то раннее.

Следователь горько усмехнулся:

— Птица ранняя, улетел уже.

А потом он рассказал, что Птаха бежал из колонии, что это уже четвертый его побег, что он вор-рецидивист-домушник, обчистивший десятки квартир. И что его ловит вся милиция СССР.

Поймали Птаху, вроде бы, через полгода. Точнее, не поймали — он сдался добровольно. Надоело, видимо, мотаться, решил отдохнуть. Мать его с радостью говорила:

— Вроде остепенился. Все благодаря Наденьке (так, оказывается, звали девушку, с которой он приходил к нам).

Через четыре года я вновь встретил Птаху. Греясь в лучах еще слабого мартовского солнца, расстегнув куртку, он курил на скамейке у подъезда.

— Опять сбежал?

— Нет, — блаженно улыбнулся Птаха, — На этот раз все по закону. Могу справку показать.

— Мне без надобности. Оставь ее для участкового.

Птаха понимающе кивнул и предложил выпить пива. На подходе к пивному ларьку к нам кинулся какой-то замусоленный алкаш:

— Птаха! Давай на троих.

— Кому Птаха, а кому и Сергей Петрович.

— Брось выпендриваться, — алкаш полез обниматься.

Птаха пнул его локтем в солнечное сплетение и заглянул в лицо алкаша длинным пронзительным взглядом:

— Еще раз подойдешь, душу выну. Запомнил?

— Запомнил, — прошептал алкаш побелевшими губами.

— За что ты его так?

— Мусор человеческий. Ненавижу. Бог дал нам свободу воли, а они ее на водку поменяли.

Подобных слов от Птахи я никак не ожидал:

— Свобода? Так ты же, сколько лет… — пролепетал я.

— А может, я там свободнее был, чем ты здесь? — недобро усмехнулся он.

Виделись мы с Птахой нечасто. Как-то он зашел ко мне занять денег, к свадьбе готовился. Почувствовав, что я колеблюсь, сумрачно заметил:

— Мое слово, надежнее любой расписки.

И не обманул, вернул вовремя. А потом началась обычная семейная жизнь: молодая жена (все та же Наденька), обустройство быта, мать больная. Птаха устроился водителем — дальнобойщиком. Они тогда неплохо зарабатывали. Мать поболела — поболела, да и угасла, успокоенная, веря, что все теперь у ее сына будет хорошо. И Птаха продолжал наматывать километры, выжимая из них какой-никакой, а рубль.

А через год-другой по дому поползли слухи: Надька гуляет.

— Сплетни, — отмахивался я от досужих разговоров.

Но ничто не ускользнет от цепких взглядов сидящих целыми днями у подъезда бубулек.

— Гуляет, — настаивали они, — Свекровь умерла, детей нет, вот и бесится баба с жиру.

Вскоре стали известны и личности нарушителей Птахиного семейного мира: один — постарше, работал директором мебельного магазина; другой — помоложе — инструктором райкома ВЛКСМ. По общему мнению — так себе мужики, с Птахой не сравнить. Но, видимо, эти джентльмены обладали какими-то другими достоинствами.

А потом завыли сирены «скорой помощи», и примчалась куча милицейских воронков — Птаха раньше времени вернулся из рейса. Наденька осталась жива, а вот директора магазина Птаха забил кулаками до смерти. Бежать он не пытался. Говорят, так и сидел на кухне, подперев руками голову, и глядя неподвижным взглядом в стену. Птаху увезли, и больше он никогда не появлялся в нашем доме. Говорят, ему дали двенадцать лет.

Что с ним сталось? Может быть, сгинул на зоне от туберкулеза? Но это вряд ли. Здоровье ему природой было отпущено немереное. Или конвой застрелил, при очередной попытке к бегству? С трудом верится, уж больно ловок был Птаха. Выйти он должен был в середине 90-х. Может быть, покоится где-нибудь под мраморным саркофагом, рядом с другими «героями приватизации»?

Не исключено, конечно, что все у нашего героя сложилось благополучно, и отдыхает он сейчас на своей вилле, в каком-нибудь тихом месте на берегу Эквадора, посасывая односолодовый виски и мусоля в пальцах сигару. Но не вижу я внутренним взором такой умиротворяющей картины. Слишком круто эта птица пикировала по жизни, слишком острый у нее был профиль. Да и какая свобода воли на вилле? Скорее уж на зоне, в ШИЗО.

А Наденька вышла замуж за инструктора райкома ВЛКСМ, который вскоре стал преуспевающим бизнесменом. В чем-в чем, а в интуиции нашим женщинам не откажешь.

Все у нее хорошо, вот только по ночам ей иногда снится Птаха, перелетающий, подобно птице, с балкона на балкон. И тогда она плачет во сне бессильными старушечьими слезами.