О нашем уходе из Сирии

Вывод военных подразделений из Сирии вызвал множество вопросов. Главным из них, как это ни парадоксально, стал вопрос, который был актуальным в сентябре прошлого года — что нам надо было в Сирии и следовало ли вводить туда военные подразделения? Тогда, если помните, речь шла о борьбе с террористическими организациями ИГИЛ*, «Джабхат ан-Нусра» ** и другими за пределами страны. «Лучше уничтожать террористов на Ближнем Востоке, — утверждали политики, политологи и эксперты, — чем ждать, когда они через Кавказ и Среднюю Азию придут к нам». В информационном пространстве об этом говорили, как о главной задаче, которую должны выполнить наши военные. Судя по словам президента страны, объяснившим уход основных сил из Сирии, эта задача частично выполнена. Военные летчики произвели 9 тысяч вылетов, освободили 80 процентов территории Сирии, оккупированной боевиками, и уничтожили 2 тысяч бойцов ИГИЛ, выходцев из России. Помимо того, армия Асада, измотанная за три года гражданской войны, была перевооружена, обучена и переорганизована в боеспособные подразделения. Из приведенных цифр следует, что как раз главную задачу мы не выполнили — по боевикам нанесены ощутимые удары, отрезаны пути снабжения диверсионных групп, но основные силы остались целы и продолжают войну.

Напрашиваются и другие мысли: возможно, во время массированных бомбежек главные задачи изменились? Если следовать фактам, то решение президента о выводе основной части воинского контингента было анонсировано после того, как террористы были изрядно потрепаны и участники конфликта сели за стол переговоров в Женеве. Осенью прошлого года цели военной операции и соответствующая им политическая риторика были более радикальными — террористов уничтожить и баста. Что же стало причиной, столь резко поменявшей вектор ближневосточной политики Кремля? Может быть, решить задачу планировалось в два этапа — на минимуме и максимуме: первую часть военные выполнили, а вторая заморожена до времени, когда созреет необходимость вернуть военные подразделения, что, в свою очередь, связано, во-первых, с расстановкой сил в регионе и, во-вторых, с целесообразностью ввязываться в конфликт, результаты которого непредсказуемы и опасны?

Эти предположения строятся на основе фактов, находящихся в свободном доступе. В целом дискурс сведен к некой равновесной плоскости, где количество плюсов и минусов в действиях Москвы в Сирии примерно равны. Но вопросы остаются. Один из них: можно ли допустить, что еще до начала военной операции Кремль недооценил роль Турции, считающей регион зоной своих интересов? Если между Россией и Турцией были договоренности о совместных действиях против террористических организаций, то вопрос можно рассматривать как риторический, и тогда понятно, почему президент России так резко отреагировал, когда турецкие военные сбили наш истребитель и почему он назвал это «ударом в спину». Но если никаких договоренностей не было и каждая из сторон действовала по своему усмотрению в формате борьбы за влияние на Ближнем Востоке, то действия нашего геополитического соперника, нравится нам это или нет, вполне объяснимы. Тем не менее, вне зависимости от характера отношений между лидерами государств, президент Турции пошел на провокацию, результатом которой могли бы стать не экономические санкции, а большая война. Кто и кого довел бы здесь до крайних мер — большой вопрос, но ясно, что Эрдоган действовал не в одиночку. За его спиной стояли силы НАТО и двух коалиций, американской и арабской, которым Россия спутала все карты. Судя по всему, эти силы ждали реакции Кремля на провокацию Реджепа Эрдогана, рассчитывая, что российские военные ответят туркам той же монетой, и тогда война перейдет в другую фазу, где отношения друг с другом будут выяснять Россия и Турция. Излюбленный план Запада столкнуть противодействующие стороны лбами на этот раз потерпел фиаско. Кремль ответил на «турецкий демарш» с максимальной сдержанностью, ограничившись разрывом экономических связей. Решение осторожное, равно как и разумное, поскольку в иной ситуации Запад санкционировал бы боевые действия в Донбассе и создал бы очаг напряженности в Крыму. Иначе говоря, воевать пришлось бы на два фронта и готовится к третьему — крымскому сценарию.

На этом фоне очевидными стали две вещи: Россия помогает Асаду в войне против террористов, а Турция и коалиции — против Асада, оказывая поддержку ИГИЛ. При этом на повестке дня по-прежнему актуальна агрессия украинской военщины по отношению к Донецкой и Луганской республикам. Всё смешалось. Но Путин не «слил» Сирию. Отвод части (а не всей группы) войск — это метка о том, что борьба за мир в этой стране будет продолжаться. Трудно сказать, какую цену стороны заплатят в войне за регион, который иначе как взрывоопасным не назовешь. Здесь уже созданы и действуют два центра силы, которые не намерены уступать завоеванных позиций. За шагом назад, который сделал Кремль, отведя основные силы, могут последовать два шага вперед уже завтра.

Внимание Москвы и Домаска сейчас обращены к Женеве, где участники внутрисирийского конфликта должны сами решить, как им прекратить войну и перенаправить энергию общества на строительство мирного государства.

---

* «Исламское государство» решением Верховного суда РФ от 29 декабря 2014 года было признано террористической организацией, ее деятельность на территории России запрещена.

** Группировка «Джебхат ан-Нусра «решением Верховного суда РФ от 29 декабря 2014 года была признана террористической организацией, ее деятельность на территории России запрещена.