1993 год как повод к национальному примирению

Гибель в результате трагических событий 1993 года множества невинных людей является и в нравственном, и в юридическом смысле преступлением. А поддержка этого бесчинства со стороны части наших граждан, равно как и презрительное равнодушие к происходящему еще большей части наших граждан, наиболее позорным образом выразившееся в любопытной толпе, собравшейся поглазеть на то, как «этих депутатиков гоняют из танков», являются, с точки зрения любой религиозной морали, тягчайшим грехом. С этим по подлости сопоставимы, пожалуй, только равнодушие и неприязнь многих наших сограждан к русским беженцам из горячих точек, прежде всего, из дудаевской Ичкерии. И несмотря на то, что многие из тех, кто тогда «стояли на мосту» как в амфитеатре Колизея, где проходят гладиаторские бои, давно уже изменили свое отношение к происходившему тогда, никакого публичного покаяния в этом преступном равнодушии не произошло. Просто все «постарались всё это забыть».

Причем эта, моральная сторона дела представляется мне даже более катастрофичной, чем сторона юридическая. Более того, после отставки Ельцина отношение народа к власти быстро изменилось в лучшую сторону. А уж «после Крыма» авторитет власти и вовсе зашкаливает. Однако все это никак не отменяет ни убийства множества в абсолютном большинстве ни в чем неповинных людей, ни греха тех, кто «стоял на мосту» и всех тех, кто был с ними по всей стране солидарен.

Более того, все это создает проблемы и для самой нынешней российской власти. У меня нет ни малейших сомнений в том, что руководство страны оценивает «события» 1993 года точно так же, как я. И в плане юридическом, и в плане моральном. Я уверен, что в Кремле «про себя» все отлично понимают. И не только понимают, но и по-человечески сочувствуют жертвам трагедии 1993 года. Потому что как бы либеральная оппозиция ни неистовствовала, пытаясь представить Путина «кровавым палачом» и «человеком, лишенным сердца», я, как и абсолютное большинство моих читателей, совершенно уверен в том, что Путин человек порядочный, и в вопросе о невинных жертвах имеющий абсолютно нормальные человеческие реакции. Но при этом и Путин лично, и вся та группа его друзей и соратников в российском руководстве, которую обычно называют «коллективный Путин», находятся по вопросу о 1993 годе в исключительно затруднительной ситуации.

Будучи приведенным к власти Ельциным, Путин не имеет возможности дать беспристрастную и объективную оценку тем действиям Ельцина, которые являлись абсолютно преступными. Я здесь не готов сейчас обсуждать мотивы, которые, на мой взгляд, мешают Путину «откреститься от Ельцина». Но я совершенно уверен в том, что каковы бы эти мотивы не были, в них, кроме любых возможных политических и клановых составляющих, присутствует, а, скорее всего, и доминирует обычная человеческая порядочность. Путин не может «переступить через себя» и отречься от своего «политического отца». Максимум, чего можно ожидать от Путина по этому вопросу, это «сожаления о жертвах трагедии» и призыва к «примирению сторон» тогдашнего противостояния. И, кстати, если это произойдет, то это может стать чрезвычайно важным событием в нашей политической истории. Тем более что российская история ХХ века богата непримиримыми конфликтами, и примирение сторон этих конфликтов могло бы прекратить все еще продолжающуюся «виртуальную гражданскую войну», что, в свою очередь, может сильно облегчить единство российского общества в выработке приемлемого для большинства из нас образа будущего.

Как в этой ситуации вести себя патриотической оппозиции? Давить на власть, требуя «признания преступлений» и «наказания преступников»? Или, со своей стороны, делать шаги к национальному примирению? Лично для меня этот вопрос является, так сказать, экзистенциальным и при этом очень тяжелым. Потому что душа моя до сих пор пылает ненавистью к палачам Белого дома и жаждет отмщения. А вот ум говорит совсем другое. Во-первых, сегодня в Кремле находится не Ельцин, а его наследники. И их политика буквально с первого же дня отставки Ельцина была все эти 16 лет по множеству вопросов чрезвычайно сильно дистанцированной от Ельцина и ельцинизма. Более того. «Группа Ельцина» отнюдь не занимает сегодня «командных высот» в российской политике и экономике, а является всего лишь одной, причем не самой сильной, из группировок правящего класса. Во-вторых, нынешняя власть довольно уже давно взяла на вооружение или, если угодно противникам этой власти, «перехватила», большинство наших лозунгов 90-х годов. И в большинстве случаев отнюдь не лицемерно. И я, скажем, отлично понимаю, хотя и не разделяю полностью, мотивы Сергея Кургиняна или Александра Проханова, которые привели их к почти безраздельной поддержке Путина и его политического курса. Я уже не говорю о том, что воссоединение Крыма с Россией и резкая переориентация внешней политики являются достижениями, о которых мы в 90-х, прямо скажем, не могли и мечтать.

И наконец, в-третьих. Я вовсе не считаю, что мы должны отказаться от оценки действий Ельцина в 1993 году как преступных. Точно так же было бы глупостью и преступным малодушием отказаться от требований пересмотра итогов воровской приватизации. И в таком случае самым острым образом встает вопрос о политической тактике. Ограничиться ли высказыванием своих требований, понимая при этом, что их реализация невозможна, или одновременно с этим пытаться добиться меньших, но реальных результатов? Приведу пример. Сегодня мы не имеем никакой реальной возможности добиться пересмотра итогов приватизации в тех объемах, которые мы считаем справедливыми. Однако вполне реально ставить вопросы о компенсационном налоге с выгодоприобретателей приватизации, о прогрессивной шкале подоходного налога и о налоге на роскошь. И, поднимая эти вопросы, мы имеем большой шанс не только на поддержку частью депутатов «партии власти», но и на поддержку при правильном выстраивании своих политических действий и самого Кремля.

Точно так же обстоит дело и с «событиями» 1993 года. У нас сегодня нет никаких шансов на признание государством преступности ельцинского беспредела. Но признать людей, погибших или иным образом, пострадавших от действий ельцинских опричников, невинными жертвами со всеми вытекающими из этого последствиями есть вполне реальный шанс. Причем речь здесь не идет о коварном и лицемерном «выторговывании уступок» от власти с тем, чтобы, когда она «повернется к нам спиной», нанести ей сокрушительный удар. Нет. Если добиться реального, а не символического компенсационного налога, это уже в значительной мере будет пересмотром итогов приватизации. И аналогично, если добиться признания жертв госпереворота невинно пострадавшими, это уже будет огромным шагом к справедливой оценке происходившего тогда. Тем более что мы действительно нуждаемся в национальном примирении. И если власть признает жертв 1993 года невинно пострадавшими, то и она со своей стороны сделает очень большой шаг к национальному примирению и преодолению ельцинского наследия.

Ну и наконец. Надо честно признать, что тогда, в 1992—1993 годах, мы информвойну ельцинистам продули вчистую. Я не забыл, как моя покойная мама переживала, что ее сын «связался с фашистами и коммунистами». Или как отец моего тогдашнего друга, получая каждый месяц назначенную Верховным Советом прибавку к пенсии, негодовал, что «депутаты губят страну, разгоняя инфляцию». Я хорошо помню, как встреченная мною на ФНПРовской демонстрации в 1994 году ткачиха из глубинки на мой вопрос: «А где же вы в прошлом году были?», честно ответила: «Да мы ничего не поняли. Считали, что начальство промеж собой дерется, и к нам это не имеет никакого отношения». И во всем этом мы отчасти виноваты сами. Потому что я отлично помню, как на мои предложения пропагандистского характера руководители Верховного Совета возмущенно отвечали: «Ничего подобного мы делать не будем. Мы российские законодатели, а не рекламщики или там пропагандисты».

И полюбил нас народ вовсе не тогда, а через довольно много лет. Массовая ненависть к Ельцину возникла не раньше 1995−1996 годов. А отчетливое массовое сознание преступности событий 1993 года возникло гораздо позже. По моим ощущениям, уже в нулевые. И в этом смысле любовь и уважение к Верховному Совету и к его делу появились у большинства нашего народа практически одновременно с любовью и уважением к президенту Путину. Так что с какой стороны ни глянь, но национальное примирение по 1993-му не только необходимо, но и справедливо.

Я, собственно, так уже довольно давно думаю. Но написать на эту тему решил, потому что увидел первый реальный шаг к национальному примирению. Я имею в виду законопроект моего друга и коллеги Сергея Шаргунова, который он подал практически сразу, как был избран в депутаты Госдумы. Сергей предлагает государству выплатить компенсацию родственникам всех жертв, как он выражается, «гражданского конфликта». И всем тем, кто остался в живых, но был ранен или понес какой-то другой ощутимый ущерб. Основная мысль законопроекта выражена в «Пояснительной записке» к нему:

— К осени 1993 года политический кризис в России перерос в гражданский конфликт, происходивший с 21 сентября по 5 октября в городе Москве, с применением оружия и человеческими жертвами. События у здания мэрии г. Москвы, гостиницы «Мир», телецентра в Останкино, штурм Дома Советов и другие события того гражданского конфликта составили трагическую страницу новейшей истории Российской Федерации. По различным оценкам, всего в ходе гражданского конфликта было убито около 200 и ранено не менее 1000 человек.

Моральный долг нынешнего поколения российских граждан — установить право получения компенсации причинённого вреда жертвами гражданского конфликта и их близкими родственниками…

Законопроект определяет круг лиц, которые признаются пострадавшими… и закрепляет за ними право получения компенсационных выплат в денежном выражении на основании судебных актов по искам к Российской Федерации о компенсации вреда независимо от наличия причинителя этого ущерба и его вины.

Законопроект устанавливает порядок и условия социальной реабилитации граждан, пострадавших в ходе гражданского конфликта, происходившего с 21 сентября по 5 октября 1993 года в городе Москве. Такая реабилитация осуществляется бесплатно и включает в себя психологическую, медицинскую и профессиональную реабилитацию, правовую помощь, содействие в трудоустройстве, предоставление жилья и проводится в целях социальной адаптации пострадавших и их интеграции в общество.

Я полностью поддерживаю законодательную инициативу Сергея Шаргунова и надеюсь, что она положит начало серьезной общественной дискуссии о «событиях 1993 года». Я конечно реалист и испытываю определенные сомнения по поводу реальности принятия такого закона в нынешней Думе. Впрочем, опыт жизни давно убедил меня в том, что чудеса иногда бывают и вполне можно «требовать невозможного», оставаясь при этом реалистом. Потому что шаргуновский законопроект — это, прежде всего, жест протянутой руки от патриотической оппозиции к действующей власти. Это попытка предложить власти тот «минимальный шаг», который она способна сделать в реальных обстоятельствах и, одновременно, это обращение к совести правящих нами людей, то есть нечто подобное тому, чем в старые времена занималась Церковь. Я имею в виду знаменитые «печалования».

И я совершенно не согласен с оппонентами Шаргунова, которые пишут, что «по такому закону компенсации надо будет платить не только семьям защитников Белого дома, но и семьям убитых ОМОНовцев». Не согласен, потому что считаю это их возражение вовсе не возражением, а, наоборот, признанием справедливости выбранного Шаргуновым подхода. И я очень надеюсь, что пусть и неблизким, но результатом этого законопроекта станет то, что дни «черного октября» станут официальными общегосударственными траурными днями. Днями памяти жертв гражданского конфликта.