Собчак как постмодернистский герой

В нескучное время живём. Порой кажется: ничто уже не сможет удивить — ан нет! Жизнь, раз за разом, разбивает представления о её предсказуемости.

Что показательно — ничего, вроде бы, не происходит. Но это и не важно. В обществе спектакля оценка того или иного события потребителем информации намного важнее самого события. Более того: сами эти оценки, выводы, обсуждения и дискуссии давно стали вполне вещью в себе, вытеснив за границы сознания вызвавший их информационный повод, в качестве которого может выступить совершенно малозначительное событие. Информанипуляторы умело и аккуратно направляют внимание общества туда, куда им нужно, исключительно в целях, определённых заказчиком. Конечно, в первую очередь это работает на телевидении — но не только; интернет, радио также, пусть и с меньшей эффективностью, занимаются этим нелёгким делом — формированием общественного мнения. А для достижения наибольшего результата используются мультиплатформенные решения, которые, естественно, могут позволить себе только самые состоятельные игроки.

Впрочем, порой тщательно срежессированный хайп достигает эффекта и в обратном направлении. Примеров множество — взять хотя бы рэп-баттл, отголоски которого долетели даже до такого косного учреждения, как министерство культуры. Из этого же ряда, на самом деле, и недавняя история с нападением на Татьяну Фельгенгауэр. Признаюсь, до этого нападения я даже не слышал о ней — да и кто слышал? Но теперь её знает вся страна.

Конечно, её жалко по-человечески. Только к чему эта шумиха? В России от ножевых ранений ежегодно гибнут тысячи людей. Либеральная общественность любит говорить о том, что, дескать, журналистов убивать нельзя. Казалось бы, не поспоришь. Но так ли уж безупречна эта позиция? Не подразумевает ли высказывающий её, что всех остальных — можно? Неужели жизнь журналиста более ценна, чем жизнь любого другого человека, который занимается каким-либо другим трудом?

Вообще, как мне кажется, есть в этом некоторое злоупотребление своим положением, обществом молчаливо поощряемое. Подобное злоупотребление свойственно отнюдь не только журналистам. Все привыкли к тому, что полиция с особым рвением занимается преступлениями, связанными с убийством полицейских. Никого не удивляет, когда облечённые властью лица «берут под особый контроль» преступления против своих коллег — чиновников и депутатов. А ведь фактически всё это представляет собой не что иное, как элементы сословного права, мало подобающие демократическому обществу. И это — один из поводов не только отрицать наличие демократии в России, но и говорить о «неофеодализме».

Разумеется, подобные умозаключения, если подойти к ним с научной точки зрения, не выдерживают никакой критики. Никакого феодализма в России нет — есть обычный периферийный капитализм, естественно, со своими особенностями. В условиях отсутствия единой или хотя бы разделяемой значимым большинством идеологии бал правит постмодерн, отрицающий даже не то что необходимость — но и саму возможность такой идеологии. Нельзя же всерьёз воспринимать утверждение, что такой идеологией является патриотизм. Хотя бы потому, что патриотизм, как таковой, вовсе идеологией не является, и присущ, в той или иной степени, большинству населения абсолютно всех стран, независимо от их размера и значения в мире.

Постмодерн удобен власти. Она периодически милостиво бросает свой благословляющий взор в сторону самых разных политических сил: вот Путин называет себя либералом, а вот он принимает наследников последнего русского царя, вот он называет крушение СССР «крупнейшей геополитической катастрофой», а то со всей яростью обрушивается на Революцию, в результате которой СССР появился. От президента не отстают и политики рангом пониже. Как говорится, всем сёстрам по серьгам. И всякий раз сонм аналитиков, с самых разных сторон начинает анализировать эти высказывания и действия, делая соответствующие моменту выводы и вызывая тот самый хайп, о котором упоминалось выше.

К слову, ситуация вокруг фильма «Матильда» также весьма показательна: мы наблюдаем, по сути, спор одних монархистов с другими, суть которого заключается в том, был ли Николай II человеком, с присущими ему, как человеку, слабостями и душевными порывами — или он был святым, рыцарем в сверкающих доспехах, на подобные слабости права не имеющим. Однако и в той, и в другой интерпретации за рамками заданного дискурса остаётся очевидный факт: перед нами слабейший в истории России монарх, бездарно потерявший государство и поставивший страну на грань уничтожения. А дискурс при постмодерне, как известно, определяет всё.

Означает ли это, как говорят некоторые, идеологическую слабость власти, неспособность её сформировать ту самую национальную идею, о которой упорно говорится на протяжении всех постсоветских лет? Возможно. Но, думаю, дело не в этом. На самом деле, власти просто не нужна такая идеология. Лозунг «разделяй и властвуй» известен с древних времён. Но в такой ситуации есть опасность объединения значительных групп людей по идеологическим предпочтениям — а тут и до гражданской войны недалеко.

Намного удобнее, когда вместо чётких идеологических конструкций у людей в голове вата, и общее представление о том, что «всё идёт по плану»; пусть сам план им и неизвестен — там, наверху, лучше знают, как надо.

В ситуации, когда обществу, в лице даже самой его интеллектуальной части, отказано в надёжных и уверенных посылках, позволяющих рационально анализировать политическую действительность, любое публичное телодвижение, провластное или оппозиционное, закономерно воспринимается как часть некоего хитрого плана, неизвестного никому. И совершенно не важно, является ли такое событие частью этого плана на самом деле, да и существует ли сам план. Проблема не в самих этих телодвижениях — проблема в той среде, в которой они происходят: допускающей и принимающей волюнтаризм в качестве господствующего политического метода. Демократия? Нет, не слышали.

Читатель, думаю, ждёт, что автор выскажется, в соответствии с заглавием, относительно выдвижения новоиспечённого кандидата в президенты. Но, собственно, в этом заглавии — вся позиция автора. Остальной текст можно рассматривать в качестве комментария к этому тезису. Выводы читатель пусть делает сам.

Курлык-курлык.