Три ареста Ольги Максимовой

Ординаторская хирургического отделения Луганской Республиканской клинической больницы, куда чуть более недели назад доставили всех освобожденных из украинского плена в ходе предновогоднего обмена удерживаемыми лицами, слишком просторна для миниатюрной женщины, сидящей напротив. Вполне ощутимо, как давят на нее огромные витринные окна на две стены. И не мудрено — последние годы она провела в душных камерах украинских СИЗО.

Вся вина Ольги Максимовой заключалось лишь в том, что она была организатором референдума 2014 года в городе Счастье. Ни ее физическое состояние инвалида детства, ни находящаяся на ее попечении парализованная мать не остановили отморозков из «Айдара» и следователей СБУ. После многократных арестов, задержаний и побоев Максимову почти на пару лет закрыли в СИЗО, а после осудили и отправили на зону. Благодаря обмену пленными Ольга вернулась в Луганск, и сегодня рассказывает «Свободной прессе» о пережитом…

Референдум

Ольга родилась с врожденным пороком сердца, отягощенным повышенным давлением. Чтобы избежать гипертонических кризов, ей необходимо постоянно принимать гипотензивные препараты. В девять лет переехала с семьей в город Счастье, но счастья этот переезд семье не принес — в 20 лет Максимова попадает в тяжелое ДТП и ей ампутируют ногу. С началом событий 2013-го года ее семидесятитрехлетняя мать перенесла инсульт, парализовавший правую половину тела. Несмотря на очевидные сложности, Ольга оставалась активным общественным активистом.

— В 2005 году, после первого майдана, я на общественных началах стала активно заниматься политикой, — вспоминает Максимова. Просто видела, к чему дело шло. Никто из нас здесь войны не хотел, все надеялись, что обойдется. Но когда все началось, я в 2014 году приехала в Луганск и увидела, что идет подготовка к референдуму. Когда 16 марта объявили, что референдум будет, я решила принять участие, помочь. Тогда в Счастье нас таких активистов собралось человек 20−25, в основном женщины, но было и двое мужчин. Я была избрана зампредседателя территориальной комиссии. Милиция и власти нам не помогали, все на общественных началах, сами выбили помещения для размещения избирательных штабов. Всего открыли четыре участка. Раньше, в ходе обычных выборов, в городе открывали пять участков, но в этот раз открыть участок в училище не получилось — там директор и сейчас ярый сторонник Украины.

Несмотря на саботаж городской власти и правоохранителей, референдум в Счастье был проведен на высоком уровне.

— После выборов мэрия сказала, что так качественно выборы у нас еще не проводились, — отмечает Ольга. — Все было очень организованно. Только до обеда у нас прошло больше половины избирателей, а в целом явка составила под 90%. Никаких эксцессов не было — вообще ни одного! Все бюллетени мы посчитали очень быстро. Хотя и предпринимали меры осторожности, так как реально боялись провокаций и начала силового сценария. Когда все пересчитали по два раза — и на местах, и в центральном городском штабе, — получилось, что 80 с лишним процентов избирателей Счастья проголосовали за ЛНР. Наши ребята все погрузили в машину, а меня не взяли, не пустили — боялись, чтобы ничего не случилось в дороге. И вот так эти бюллетени отвезли в центральный Луганский штаб выборов.

Война

Очень скоро затишье после референдума сменилось на канонаду боевых действий.

— После выборов на какое-то время все затихло, — рассказывает Ольга, — а потом началось. Мне по телефону стали сообщать, что идет передвижение техники и живой силы к Луганску, к Райгородку. Я сообщила все, что удалось узнать в Луганске. Ведь я тогда безвылазно находилась все время в Счастье — мама на тот момент была очень тяжелая и нетранспортабельная. Поэтому я не выехала из Счастья, когда туда зашли украинские силы. Батальон «Айдар» когда к нам в Счастье зашел, начал меня навещать, мою квартиру. Я была в розыске больше двух месяцев, пряталась по друзьям и знакомым, а мама одна была — я по ночам приходила, чтобы еду ей приготовить.

Очевидно, что так долго продолжаться не могло, и в августе произошел первый арест.

— Один раз я пришла домой, — вспоминает она. — Очень долго не могла войти в подъезд, видела, что меня караулит машина. Когда машина отъехала, я решилась зайти в подъезд и тут меня задержали. Это случилось 18 августа 2014 года. Пришли и забрали. Там не только пришлые были, но и наши — участвовал в аресте Сергей Ткаченко, сын директора 50-го лицея, «свидомый» активист. Они меня почти сутки продержали в отделении милиции, ждали сотрудников СБУ. В этот арест меня не били и через сутки отпустили, при этом обязали ежедневно являться и отмечаться, чтобы я никуда не делась. Я приходила к ним каждый день, а 20-го числа, как раз на мамин День рождения, приехали СБУшники. У них уже были все данные — кто участвовал в референдуме, как готовили и проводили — домашние адреса, мобильные телефоны, знали буквально все. Мне предъявили обвинение в нарушении территориальной целостности Украины, сказали, что я пойду как обвиняемая.

Потом начались аресты и задержания — первый, второй, третий.

— Это был и «Айдар», и другие батальоны, их много прошло через Счастье, — рассказывает Максимова. — Все это время меня вызывали, дергали, я писала какие-то объяснительные. Последний арест я очень хорошо запомнила. 28 февраля 2015 года меня вызвали в 54-е училище, там базировались силовики группировки «Золотые ворота» и «Правый сектор» * (с трудом сдерживает слезы)… Там на меня надели наручники, пакет на голову и повезли в машине. Возили долго, но по ощущениям, где-то под Счастьем, потому что каждый поворот вокруг Счастья я знаю, знаю эту дорогу. Я не надеялась уже вернуться домой. И после этого я оказалась на подвале. Там меня били, но я не знаю кто. Требовали признаться в каком-то бреде: где я разбрасываю маячки, куда я хожу в разведку. А 5 марта в час ночи меня вывезли и отпустили. И я пошла домой, не веря в это чудо. Ведь у нас в то время шли обстрелы, прилетало и по Счастью, погибли люди. Ну, и под это дело у нас образовалось больше тысячи пропавших без вести. Потом некоторых находили, опознавали по одежде, случайно находили закопанными. И я четко понимала, что после очередного допроса не вернусь, и вообще тебе очень повезет, если твое тело найдут где-то в посадке…

Тюрьма

Окончательно арестовали Максимову в 2016 году. Результатами почти двухлетних мытарств по изоляторам временного содержания и СИЗО стали бесконечные гипертонические кризы и слепота на один глаз.

— Сотрудники СБУ из Львова и Киева забрали меня прямо из дома, — рассказывает Ольга. — Привезли в Северодонецк, долго оформляли документы на задержание, затем отправили в Рубежное. Вначале поместили в изолятор временного содержания, а после этого этапировали в Харьков — в СИЗО № 27. При этом они прекрасно знали, что я инвалид и нуждаюсь в постоянной медицинской помощи, но ее, этой помощи, там нет, и не предвидится. Врач, в лучшем случае, приходит мимо камеры один раз в неделю. Экстренной помощи нет, там невозможно выбиться к врачу, чтобы, например, в санчасть сходить. И обращаться бесполезно — как в стену. В СИЗО, как в том анекдоте, одна таблетка анальгина на две части делится — одна от живота, другая от головы. Из сердечных препаратов несколько раз давали «Эналаприл». Но что эти несколько таблеток раз в неделю на полтора десятка человек, когда практически у всех те или другие болячки, а давление так вообще через одного?!

Честно говоря, мне помогли сотрудники ИВС города Северодонецка, они мне раз купили препарат магния, и я поддержала себя этим очень сильно. А так условия совершенно дикие. Меня содержали в камере в СИЗО на 15 человек с двухъярусными нарами, без душа, — почти год так просидела. Прогулки один час в день, но выходить гулять там невозможно, потому что рядом свалка, дышать нечем, вонь ужасная. Эта вонища к нам и в камеру на третий этаж поднималась. Летом в камере духота, ничего не проветривается, все закупорено, тройные решетки, при этом зимой холодно. Из персонала есть люди, которые сохранили человечность, но в основном лучше даже не вспоминать. У меня гипертонические кризы постоянной чередой шли там, так в результате ослепла на правый глаз, теперь не могу читать даже в очках.

В таком состоянии Ольгу довели до судебного процесса, а там все как у всех.

— 21 июня 2017 года был суд, где меня осудили по 258-й статье, пункт третий, часть первая (создание террористической группы или террористической организации). Дали восемь лет и я отправилась на зону — в 54-ю Качановскую исправительную колонию под Харьковом. Правда, когда перевезли на зону, то там с медициной получше стало. И питание — ведь в СИЗО не кормят и не лечат, как хочешь, так и выживай.

Освобождение

30 ноября 2017 Максимову в авральном порядке заставили под диктовку написать ходатайство о помиловании на имя президента Украины. Как она отмечает, надиктовали полный бред, но выбирать не приходилось — без прошения не было бы обмена. И вот теперь она в Луганске.

— Меня обследовали, лечат, — отмечает она. — За эти несколько дней состояние стабилизировалось, еще ни разу не повышалось давление, да и чувствую я себя заметно лучше. Про еду и говорить нечего (стеснительно улыбается). Мама надеется, что ей дадут пропуск, чтобы приехать сюда, она уже немного ходит, но как она будет сюда добираться, я пока не знаю. Мне сейчас помогают решить вопрос с общежитием и с протезом, он у меня практически развалился. Конечно же, буду искать работу. Однако должна заметить, что если вернуть все назад, то я бы делала все то же самое с удвоенной, утроенной силой, я ведь идейная, — смеется Ольга.

---

* Решением Верховного суда РФ от 17 ноября 2014 года «Правый сектор» был признан в России экстремистской организацией, его деятельность в РФ запрещена.