Красное колесо харрасмента

На прошлой неделе произошло событие, если и отмеченное в СМИ, то по малозаметному ведомству парламентской предотпускной рутины. Собственно, и в деловой сезон его бы отследили немногие, а уж на фоне футбольных страстей и подготовки встречи Владимира Путина с Дональдом Трампом…

Между тем, и не особо преувеличивая, можно сказать, что мы на пороге решения вполне судьбоносного, апофеоз которого вполне может вылиться в пересмотр (или игнорирование) целого ряда правовых норм и эскалацию репутационных расправ.

Суть в следующем: комитет Госдумы по вопросам семьи, женщин и детей рекомендовал к отклонению законопроект о государственных гарантиях равных прав и свобод мужчин и женщин, равных возможностей для их реализации. Для простоты его называли законом о гендерном равенстве, и судьба его вообще примечательна: внесенный еще в 2003 году, он без проблем прошел первое чтение (в парламенте куда более партийно разношерстном и политически амбивалентном), а потом вдруг завис на 15 лет. Разработчиками были Вячеслав Володин (нынешний спикер ГД), Олег Морозов, Екатерина Лахова и Геннадий Райков; как сказано у классика «имена-то всё какие».

Руководитель комитета Тамара Плетнёва объяснила отклонение законопроекта его устареванием. И это чрезвычайно любопытно: а что могло устареть за 15 лет двадцать первого века в принципах гендерного равенства, поскольку базовые вещи (социальный статус, трудовые отношения, охрана материнства) утверждались сто лет назад, в рамках советского проекта, и, со сменой государства и строя, не пересматривались, а лишь корректировались в сторону дальнейшего смягчения и либерализации? Или так немыслимо изменился мир, что наши депутаты вынуждены не доводить вполне основательный законопроект посредством поправок, но безжалостно торпедировать? «До основанья, а затем».

Что планируется «затем», можно предположить по заявлениям заместителя Плетнёвой по комитету, депутата Оксаны Пушкиной («Единая Россия»). Ранее она планировала поправку для прежнего законопроекта — об ответственности за сексуальные домогательства. «Оксана Пушкина уточнила, что разработала инициативу на фоне скандала вокруг главы комитета по международным делам Госдумы Леонида Слуцкого» — сообщал «Коммерсантъ».

Итак, концепция изменилась, и, судя по активности Пушкиной, харрасмент станет едва ли не центральным элементом нового «гендерного» закона. И, таким образом, пресловутые домогательства сделаются весомым, юридически закрепленным фактором социально-политической жизни в России. Проще говоря, равенство уже никого не интересует. Точнее, интересует в качестве благопристойного повода, дымовой завесы, «паровоза», благодаря которому можно, не ободрав боков, протащить, а затем узаконить, по сути, противоположную декларируемым ценностям повестку. Поскольку речь идет об интересах определенной социальной группы, которая, получив харрасмент в юридически оформленной упаковке, автоматом обретает набор привилегий, охранных грамот, и главное — мощный инструмент расправы с неугодными.

О «деле Леонида Слуцкого» сказано немало — но вот что сегодня, по прошествии определенного времени, необходимо добавить. Очевидна сделалась и четкая сценарная проработка кампании с распределением ролей (да что там — оперативный план! — с очередностью атак и залпов, подтягиванием тяжелой артиллерии в лице Навального и ФБК). И — главным образом — концептуальная логика проекта, начавшегося с голливудских скандалов вокруг Харви Вайнштейна, продолжившихся поиском собственных «ньютонов» («вайнштейнов»), выбором такого удобного в данном контексте, неудобного слишком многим председателя международного думского комитета Слуцкого. А на выходе парадоксально имеем (впрочем, только на первый, поверхностный взгляд) закон, закрепляющий понятие «харрасмента» в качестве инструмента и механизма.

Пробный шар «дела Слуцкого» на глазах превращается в ядро, способное сокрушить крепости и города, бомбу отнюдь не замедленного действия. Характерно также: Леонид Слуцкий явно не рассматривался как цель, а всего лишь как подвернувшийся кстати повод (не он бы — так другой, и заходы, как мы помним, делались в отношении разных лиц и сфер жизнедеятельности); его личной крови, как выяснилось, никто особенно не жаждал, и объяснения Слуцкого какой-то ожесточенной контраргументации не вызывали. То есть за фигурой Леонида Эдуардовича — слов нет, вполне солидной, — просматривалось нечто большее. А именно создание нужного прецедента и соответствующего контекста.

Собственно, заинтересованные люди сегодня особо и не скрывают, что цель кампании достигнута и без линчевания Слуцкого: не случайно СМИ, шумно объявившие о бойкоте нижней палаты, одно за другим, тихо и невозмутимо эту PR-акцию сливают. Без всяких объяснений, но с каким-то легко угадываемым подмигиванием для «своих»: «мы-то с вами понимаем».

У либеральной интеллигенции, при всей ее тактической изощренности, умении переобуваться в воздухе и изображать детское «заиграли», имеется один стратегический изъян. Она плохо представляет масштаб перенесения на русскую почву модных западных трендов (тоже, знаете, не от большой любви к человечеству и жажде равенства актуализируемых). Еще хуже прогрессисты просчитывают возможные последствия для себя самих.

Мне уже приходилось, на волне вайнштейновского хайпа, говорить о «голливудском тридцать седьмом». Аналогия работала на уровне символическом и отчасти методологическом, в России к этому набору вполне может добавиться и технологическое сопровождение. Речь не о репрессиях как таковых, но о вырвавшейся из-под любого возможного контроля стихии.

Вспомним, как кампания партийных и аппаратных чисток, запущенная человеческой волей, вскоре превратилась в стихию, управляемую весьма условно и действующую по собственным законам. Изначально заданные параметры максимально широко, неумолимо и как бы уже самостоятельно раздвигались. Джинн, выпущенный из сосуда, крушил привычную реальность вместе с её насельниками, подчиняясь собственной инфернальной и причудливой логике. Прежде всего сжигая индульгенции, уничтожая былые конвенции, обнуляя прежние заслуги и саму институцию неприкосновенности.

Дальше в действие вступает жестокая, лишенная любых фиговых листков, лагерная норма «умри ты сегодня, а я завтра» — с вполне реальной перспективой для сегодняшних разоблачителей угодить под завтрашний каток самим…

Словом, грязноватый тусовочный анекдот на нашей почве имеет шансы перерасти пусть не в общенародную драму, но в мощный и малопредсказуемый фактор внутренней политики. Тоже немало.

Феминизм в качестве идеологии вряд ли имеет в России настоящего (да и ближнего будущего) какие-либо внятные перспективы. Но, оказывается, имеет влиятельнейших сторонников и лоббистов. Хвост снова виляет собакой, вот только «хвост» — определение здесь не совсем точное, хотя бы потому, что мужского рода.