Возвращающая сила

Если воспринимать этот роман с точки зрения сюжета и действия — то да, он может показаться длинным, мрачным, затянутым, многословным. Обсценная лексика слишком обсценной. А длинные рассуждения и диалоги о смерти — невыносимо тягучими. Но если главное не в сюжете, а в тексте?

На обложку романа издателями вынесена несколько патетичная фраза о «первом масштабном осмыслении русского Танатоса». Большинство рецензий и отзывов на книгу содержат рассуждения о смерти, отсылки к философским учениям, длинным, с трудом выговариваемым именам. Читатели (рецензенты) описывают сюжет: такой-то человек, там-то рос, то-то делал, линия судьбы выводит его в копатели, к могилам и венкам. Плюс множество сопутствующих заявленной мрачности вещей: кладбище, ветер свищет, могилы, похоронные бюро… Жуть, а не роман. И зачем его вообще читать, если ты, например, не увлекаешься всем вышеперечисленным, совершенно не желаешь погружаться в осмысление Танатоса", особенности изготовления памятников и похоронного «бизнеса — ничего личного»? Можно так подумать? Можно. Но не нужно.

Думать, что роман об этом и только — неверно. Думать, что все обстоит именно так, как и написали прочитавшие до вас — необязательно. На то он и роман, настоящий, большой, русский, глубокий, чтобы дать возможность прочитать его по-особенному, по-своему. И потом, когда главное — в тексте, в слове, в высочайшем мастерстве владения русским языком, в большой способности оторвать читателя от реальности и увлечь за собой, даже туда, куда он добровольно бы не отправился, тогда линия действия не так уж и важна. Описывать сюжет этой книги, рассказывая о ней — даже вредно.

Самое главное в романе находится не в области сюжета, а в области текста, слова, русского языка. Этим он напоминает «Каменный мост «Александра Терехова. Получить представление о романе из описания? Невозможно. Только самое приблизительное. Можно только дать пару широких мазков, мол, там-то и то-то. А остальное? А остальное появляется во время чтения. Яркие образы, характеры, судьбы, сам человек, его поступки и жизнь его, повороты, падения, взлеты — проявляются из простых и точных слов, из их, казалось бы, несочетаемых сочетаний. И работает!

«Фаргат чуть слышно отдал какой-то шипящий пастуший приказ, и пес, вмиг угомонившись, потрусил прочь.» «В прихожей Никита зашнуровывал увесистые ботинки, отдаленно напоминающие пару игрушечных „лендроверов“». Удивительное дело! Ты следишь вовсе не за сюжетом, а за словом, и это дает тебе неизмеримо больше, чем порядок и смысл событий.

Такие тексты и рецензировать нужно по-иному. Но вот как именно? Как советовать кому-либо такую книгу? «Почитайте, друзья, „Каменный мост“ — там целый детектив, и история и судьба, и мост, и камень, и любовь. Там невероятная стилистика русского языка, слова, интонации, ритма» А про роман Михаила Елизарова так: «Обязательно прочтите „Землю“. Меж рассуждений о смерти, вы обретете свое читательское счастье. Вы увидите знакомый современный мир через удивительное изменчивое стекло. Оно способно превратить обыденность в красоту, серый день в горный хрусталь, мрачные предчувствия — в радостные ожидания». Убедительно? Ёмко? Как по мне — недостаточно.

Раньше я никак не могла понять, как можно назвать кого-то — мастером. Не по должности, а по сути. За что? А вот читаешь Елизарова, и время от времени думаешь это слово. Повторяешь его про себя, или даже вслух, покачивая от удивления головой: ну вот же, мастер и есть. Уж как он это делает — непонятно. Не видно конструкций, усилий автора, самого его не обнаружишь тоже. Есть только текст и его в данный момент обладатель — читатель, которого уверенно ведут и ведут в неизведанное, в нечитанное-невиданное. Ведут за главным героем.

Герой — Володя — неразрывно связан с землей, и эти связи так часто упоминаются, проявляются, закрепляются, что хочется копать глубже. Не может же весь смысл быть заявленным в названии, и им же исчерпываться! И читатель копает, копает. Или так: может копать, а может и не копать. У героя устойчивая пацанская психика, гибкое мышление, он молод, не наивен, остроумен, за ним интересно наблюдать, он не лузер, наконец. Он обладает несколькими (не будем спойлерить) оригинальными качествами, ему везет, и он везет. Он — промежуточное звено между теми, кто носит в себе след минувшей эпохи и теми, кто уже готов тянуть лямку наступающей. Ведь именно то, что молодое поколение берет с собой из прошлого и определяет будущее.

Земля — это еще и территория, местность. В данном случае, город. Действие в основном происходит «как бы» в Загорске. Как житель города, носившего тридцать лет назад это название, уверяю: образ собирательный. Загорск из романа «Земля» не имеет ничего общего с реальным, и находится на 30 км дальше от Москвы. Ни одной знакомой интонации, ни улицы, ни дома. Это и к лучшему. Этот «Загорск» — несколько затерявшийся во времени постсоветский провинциальный город. С 1991 года, что символично, города «Загорск» не существует: он носит другое название. События же в романе развиваются много позже, примерно в 2010-х. Романный Загорск провалился в безвременье вместе с эпохой, и в это состояние некоторой плывучести и погружается читатель. Город в романе — сам по себе персонаж, который играет определенную роль. Несколько ролей. Названия улиц, строение города, даже его расположение — все работает на единую композицию. Площадь Ленина, улицы Ворошилова, Орджоникидзе, Сортировочная, Драмтеатр, Гостиный двор, «черные высотки» — составляют суровый образ, несмотря на разок промелькнувший Троицкий Собор. Все это немного напоминает детскую страшилку: «в черном-черном городе…». И действительно, впечатление постоянной пасмурности не покидает на всем протяжении книги.

Именно в этих декорациях и ведутся разговоры. Например, такие: «На старинных гравюрах смерть иногда изображали в виде трупа величавого старца, в чье нутро, как в прорву попадали все умершие. Он был заодно и пространством смерти, а точнее, его метафорой. И если мы воспользуемся этой же метафорой то окажется, что нынешнее российское государство обретается в трупе СССР… Но при этом Советский Союз действительно умер а все, кто его населял, поневоле очутились в его загробном пространстве.» Об этом однажды говорит герою его спутница (по ее версии, «супница жизни»), Алина. И это же самое, только чуть иными словами, Володя пересказывает заезжим «москвичам» в длинном финальном диалоге. Для тех кому нужно повторить.

Или другой пример: «Человек в современном обществе тоталитарного потребления не способен контролировать ничего, кроме собственного тела. Вся пресловутая шопенгаурэровская воля редуцирована до самозапрета на чипсы… Телоцентричность — это результат слияния двух диктатур: прежней политической и собственно общества потребления. Раньше было достаточно… днем маршировать строем, а ночами гордо страдать на казарменной койке, что нихера не добился, потому, что коммуняки помешали. Теперь же, кроме прежних запретов и казарм, которые никто не отменял, человек стоит перед каждодневным побуждением к свободному выбору. И еще, кроме прочего, обязан быть счастливым, успешным, рентабельным и конкурентноспособным, потому, что иначе он — чмошник, нищеброд и лузер!»

Роман пронизан диалогами-размышлениями, герой их поначалу слушает, а затем и успешно ведет. Не получится, читая Елизарова, наслаждаться только нектаром и медом русских слов: в романе за каждым углом притаилась бочка обсценного дегтя. Беспризорные (по Есенину) слова собраны в фольклорные выражения, а то и просто щедро рассыпаны по речи героев. Если открыть книгу на случайном диалоге, можно как минимум удивиться количеству непечатных (но напечатанных) слов и их голой откровенности. Но поверьте, в романе все гармонично. Если читать от начала и до конца, можно ничего и не заметить, и хохотнуть, к примеру, над шуткой. И не единожды. Тогда как наоборот, бывает, что единственное обсценное слово торчит в каком-нибудь тексте ржавым гвоздем, царапая слух и нерв, заставляя морщиться.

Читая книгу, сердилась на рецензентов: обманули, дали не то представление, создали неверное впечатление, все совсем не так! Это все, конечно, нормально. Во-первых, потому, что бесконечное количество интерпретаций текста никто не отменял, а во-вторых, это говорит о том, насколько многогранен сам роман, раз его можно прочитать совершенно по-разному, и отстаивать свой вариант восприятия. Как подтверждение — полярные отзывы на литературных сайтах, от «неделю не отпускает», «огромная, сложная, глубокая», «не раз еще вернусь к книге», «отличается от большинства современной литературы», «сложноструктурированное произведение», «Елизаров — настоящий писатель», до «жизнь серенького человека, на фоне занудливых рассуждений о смерти, и изрядное количество матерщины, чтобы хоть как-то скрасить унылость книги.» И такое бывает. Читатель — имеет право.

Семьсот страниц промелькнули очень быстро, первое чтение — запойное. Если, конечно, есть что пить. Здесь — есть. Возможно, во втором и последующих чтениях и придет согласие с рецензентами, или усилится разногласие. Это не так уж и важно. Главное — перечитать будет интересно, и, конечно, ожидается продолжение. Сюжетные линии не завершены, роман только разогнался, а тут — здравствуйте! — последняя страница. Что там с биологическими часами? Куда подевался брат, после того, как были разбиты его часы? Что ждет героя в ближайшем будущем? Какого уровень земляного/похоронного магната он достигнет? Сменится ли местность, ландшафт, а с ними и атмосфера романа? Будет ли продолжение взаимоотношений с девушкой-антиподом спутнице («супнице»), которая однажды выручила его, и которая смешно говорит по-Дартаньяновски: «канальи!» и «проклятье!»? Будут ли еще падения героя?

Как было уже: Володя из крутого помощника обвалился в копатели могил. Но не отчаялся, спокойно взялся за привычную работу, что удивительно — обустроившись с уютом и комфортом настолько, насколько это было возможно в его условиях. Купил рабочие ботинки, недорогие и удобные, обзавелся стареньким термосом с натуральной пробкой, крепкой лопатой с ухватистым черенком… И — никакого уныния. Он отдает земле свою силу, а она ему — возвращает вдвойне. Падение было временным, перед самым финалом забрезжил горизонт успеха, и стало очень интересно, к чему это приведет? Подождем, узнаем.

Думаю, что «Земля» — своего рода роман-высказывание поколения сорокалетних, которые живут в не до конца попрощавшимся с прошлым мире. Отчасти. В то же время, это про вчерашнюю современность, а не про сегодняшнюю. И про то, что с прошлым надо быть осторожным. И «остронежным».