Алексей Навальный как фантик русской революции

Алексей Навальный, ко всеобщему неудовольствию, получил безусловный срок вместо условного. Одни недовольны приговором, который считают неправосудным и политически мотивированным. Другие — тем, как долго «главный враг режима» пользовался чьим-то высоким покровительством, получая — уже будучи под условным сроком — подписи единороссов для участия в выборах мэра Москвы, отдыхая за границей и доводя счёт нарушений режима условного приговора до 60 раз.

Алексей Навальный, по всей видимости потеряв контроль над собой, грубо оскорбил 95-летнего ветерана войны Игната Артёменко. Многие из тех, кто до этого относился к Навальному с благожелательным пониманием, вздрогнули и отшатнулись, а недоброжелатели Навального не только сильно укрепились в своих чувствах, но и решили, что политическая карьера «берлинского пациента» покончена самоубийством. Однако сплочённость его сторонников, похоже, только укрепилась.

В общем, Навальный — в фокусе общественного внимания. О нём говорят не только в соцсетях или на волнах обобщённого «Эха Дождя» — он присутствует в эфире телевизионных госканалов, его упоминают (хотя не всегда по имени) ведущие политики и лидеры общественного мнения. Вокруг него — всё более воспалённый нарыв общественного раздражения. Раскол между, назовём их так, революционерами и реакционерами растёт и превращается в ненависть.

Пока в накале ненависти с большим отрывом лидируют так называемые навальнисты: для них «путинисты» — это все, кто хоть немного сомневается в абсолютной правоте Навального, и эти путинисты более не признаются ни оппонентами, ни противниками, ни даже людьми (с генетической точки зрения): они враги всего хорошего и защитники всего ужасного. Единственное, чего эти «нелюди», по мнению навальнистов, заслуживают — это ненависти, причём доводы для обоснования ненависти уже не нужны: если надо объяснять, то не надо объяснять. Ярость в среде реакционеров-«путинистов» (и шире — патриотов-охранителей) по своему накалу начинает догонять революционную ненависть: по их мнению, Навальный не способен сделать ничего хорошего для страны — он ведёт себя как открытый агент Запада, он враг России, а не коррупции, он не политик (потому что у него нет никакой позитивной программы), а разрушитель. «Путинисты» призывают общество вспомнить об ужасах лихих 90-х, а ещё о том, что ни одна революция — начиная со Смутного времени в начале XVII века и до августа 1991 года (сюда же можно добавить украинские майданы и кровавую «арабскую весну») — не достигает своих светлых целей, а только гробит страну и катастрофически ухудшает жизнь людей.

Казалось бы, при таком раскладе опасаться за стабильность страны и устойчивость режима не приходится — коллективная истерия рассерженных несистемных оппозиционеров с их мизерным электоральным весом ничем не грозит крепкой, давно выстроенной и хорошо защищённой вертикали публичной (а тем более непубличной) власти. Только на самом деле, к сожалению, всё не так.

А чтобы разобраться в том, что именно не так, надо всего лишь ответить на вопрос: кто к кому обращается и кто кого слышит?

Казалось бы, реакционеры, в отличие от революционеров, намного объективнее — они как раз пытаются что-то объяснять, кого-то переубедить, и только самые отмороженные из них записывают в сволочи и враги всех без исключения протестующих. Напротив, революционеры абсолютно беспощадны и категоричны, они не собираются что-то с кем-то обсуждать. Реакционеры ведут диалог с двумя группами: со своими активными сторонниками или столь же активными врагами Навального и навальновщины (их они пытаются дополнительно мобилизовать аргументами) — и со своими врагами, лидерами протеста и активными протестующими (их они оскорбляют и запугивают). Революционеры, для которых несогласные с ними — не люди, исключили оппонентов из диалога вообще, а со своими давно общаются исключительно идеологическими накачками («не рефлексируйте — распространяйте»).

Вроде бы почти никаких отличий (разве что «либералы-освободители» в своей риторике намного более тоталитарны и агрессивны). Но отличие есть — и оно огромно.

Есть у нас в стране, помимо реакционеров, революционеров и их активных сторонников, ещё одна «группа лиц». То самое молчаливое большинство, которое власть на протяжении последних двадцати лет обосновано считала не просто своей главной электоральной базой — путинским большинством, но и своим по умолчанию пассивным ресурсом. В отличие от либеральных активистов, которых не удалось убедить и сохранить на своей стороне в 2011 году («Болотная»), пассивистов (как считалось) не нужно ни в чём убеждать — их нужно только напугать хаосом и поманить стабильностью («Поклонная»). Креаклы сдадут и предадут, «Уралвагонзавод» поддержит всегда.

Правда, 2014 год показал, что якобы «пассивное» большинство обладает колоссальным пассионарным потенциалом, но запускает его не по приказу начальства, а когда чувствует, что надо защитить своих. Однако этот мощный и неожиданный для многих всплеск Русской весны (поддержавших его 86 процентов граждан России назвали тогда новым путинским большинством) был ошибочно принят за пролонгацию «большинства стабильности», большинства «как-бы-чего-не-вышло». С которым продолжили общаться по прежней схеме, как с объектом (а не субъектом): задабривать, подкармливать, утешать — ну и пугать недавним и давним прошлым.

Так вот — как это ни парадоксально, но самозваная элита «с добрыми генами» и «с хорошими лицами», презирающая «генетический мусор» и «быдло», с молчаливым большинством не то чтобы вступает в диалог. Она всё более успешно выдаёт себя за единственную силу, готовую и желающую — в отличие от власти — вести диалог с объектом заботы (и якобы гарантированным электоратом) власти. Более того, она как бы ведёт этот диалог с народом через голову власти. В то время как власть — в ответ — общается с ней через голову народа.

Но, воюя с Навальным, пропагандисты власти воюют с фантиком, наскоро приклеенным к тому продукту, который чем далее, тем более востребован на рынке общественных настроений — чувству тупика, безысходности и обиды.

Это чувство объективно востребовано — что бы там ни вещали ультрапропагандисты, обвиняющие народ в неспособности в полной мере оценить, как ему повезло с властью (а то было бы как в лихие девяностые). Во-первых, сравнения с лихими девяностыми перестают действовать на людей, родившихся в лихие девяностые, а это, между прочим, и тридцатилетние, и двадцатипятилетние (а тем более двадцатилетние, живущие при этой власти всю жизнь). А во-вторых, недовольство и отчуждённость — факт. И падение удовлетворённости жизнью — факт. Ведь удовлетворённость — это штука субъективная.

Да, образ врага, который лепят из власти Навальный и Ко — коррупция, социальная несправедливость, олигархический рэкет, отсутствие социальных лифтов и падение реального уровня жизни, — можно было бы разрушить, если бы власть захватила инициативу в протесте против этого врага, более того, стала бы лидером протеста (поначалу — если бы она хотя бы сочла нужным «публичить» то, что реально делает в рамках своего инцидент-менеджмента). Но публичная борьба ведётся только с Навальным и его присными — а тем самым пагубные и опасные настроения, которые реально существуют в обществе, отдаются на откуп Навальному и позволяют ему стать не просто фантиком, а единственным фантиком протестных настроений, единственным именем протеста.

Эффективнейший способ борьбы против власти, уверившейся в своём «Государство и народ — это я», — это самозванец под лозунгом «Протест — это я». Потому что как только у самозванцев это получается — их личные качества, их способности, их несостоятельность и их самозванство перестают интересовать людей вообще. В этом — секрет успеха всех революций, всех гражданских войн, начиная со Смутного времени в России 1605 года и продолжаясь во Франции-1793, в России-1917, в Ливии-2011 и на укромайдане-2014. Всякий раз — распад и хаос, гражданская война, смерти. Всякий (или почти всякий) раз — внешнее вмешательство (поляки, немцы, США и др.). Всякий раз — совершенно немыслимые лидеры (расстрига-Отрепьев, провинциальный адвокат Робеспьер, безработный полубомж-художник Гитлер, шоколадный жулик Порошенко и т. д.).

И всякий раз всякая новая в списке власть изо всех сил шагает на те же грабли: сражается не с тем и не с теми. Потому что смертельная угроза и для власти, и для государства, и для народа — вовсе не революционеры. Революция — это не убийство, это доведение до самоубийства, а причина самоубийства — всегда в самом самоубийце. И преступники-революционеры не убивают — они доводят до самоубийства, опираясь на то, что уже есть в народной душе — отчаяние, тоску, бессильную злобу, ощущение тупика. А значит, власть обязана в первую очередь бороться именно с этими чувствами и с их причинами, а не с токсичными этикетками, приклеившимися к ним.

…Обвинения против Навального могут быть сколь угодно справедливыми. Как и обвинения против Валенсы и его «Солидарности» в Польше-1981. Но когда (в декабре будет 40 лет) дело зашло слишком далеко, мудрый генерал Ярузельский объявил военное положение и — об этом все забыли — первым делом интернировал не только Валенсу с Куронем и Михником, но и самых одиозных номенклатурных начальников. И когда в 1989 году коммунистическое руководство Китая подавило протест на Тяньаньмэнь (об этом наши реакционеры очень любят вспоминать) — оно, прежде всего полностью перехватило повестку «революционных студентов», возглавив назревшие преобразования и реформы в том формате, который само руководство сочло оптимальным.

Так что революция — лечится. Но только диалогом. Напрямую с людьми — через голову навальных. Пока не поздно.