Иран и Турция могут разделить судьбу Сирии

Начав войну с Ираном, Израиль объявил о желательности смены режима в Исламской республике. Это возможный, более того — не худший для страны вариант.

Обсуждая повседневность, эксперты часто забывают о фундаментальных факторах, определяющих политику Ближнего Востока. А между тем, именно они имеют ключевое значение. Партии и их руководители приходят и уходят, в то время как базовые экономические и социальные процессы определяют долгосрочные перемены. Если мы обратим внимание на ключевые державы Ближнего Востока, на Турцию и Иран, то увидим это со всей ясностью.

Четыре фактора против Эрдогана

В Турции у власти находятся сторонники суннитского политического ислама, ПСР (Партия справедливости и развития). Ее руководитель Реджеп Тайип Эрдоган управляет страной почти четверть века в качестве премьер-министра или президента. За это время он добился внушительного роста экономики, обеспечив эффективный приток иностранного капитала и выход на европейские рынки, инвестировал растущие налоговые сборы в строительство дорог, школ, больниц и электростанций.

В области социально-культурной политики он действовал аккуратно, но в то же время весьма решительно. Эрдоган легитимировал ношение хиджабов в общественных местах, развивал сеть религиозных школ и университетов, позволил религиозным людям занимать чиновные должности, строил суннитские мечети на бюджетные деньги, ввел в государственных школах уроки религии. Наряду с экономическим подъемом, эти меры обеспечивали его поддержку на протяжении десятилетий.

Значительна часть населения Турции религиозна и после предшествовавшего этим событиям периода, когда религия изгонялась из публичного пространства, консервативная часть турецкого общества ощутила энтузиазм. До сих пор у Эрдогана имеется множество сторонников в турецкой глубинке — и потому, что они настроены весьма консервативно, и потому, что пережили экономический подъем.

Его успехи, по мнению некоторых исследователей, объясняются особым явлением — «появлением анатолийской буржуазии». Это консервативные по своим убеждениям предприниматели, поднявшиеся в глубинке за счет экспорта своих товаров в Европу, с рынком которой турецкая экономика находится в своего рода симбиозе благодаря таможенным соглашениям о свободной торговле.

В свою очередь коммерсантами были созданы рабочие места для столько же консервативного по взглядам местного рабочего класса. Наконец, благодаря огромным правительственным расходам на строительство жилья и инфраструктуры эти регионы получили сеть бесплатных или дешевых услуг: школы, больницы, отличные дороги и дешевые квартиры. Так сформировался ядерный электорат Эрдогана.

Однако против него работают четыре фундаментальных фактора.

Во-первых, турецкая экономика переживает тяжелый период. Инфляция достигала еще несколько лет назад 85% - правительство привыкло заливать все экономические проблемы дешевыми кредитами. Это привело к росту инфляции и бегству иностранных инвесторов, т.е. к потере одного из важнейших механизмов, обеспечивавших модернизацию страны и рост ВВП.

Правительство изменило политику лишь в 2024 г., подняв процентные ставки почти до 50%, что вызвало замедление экономики. Инфляция, между тем сохраняется на невыносимом для населения уровне — около 40%, причем около половины турок получает минимальную зарплату. Раздражение огромно, конца ему не видно.

Во-вторых, в стране остро чувствуется недовольство, связанное с мигрантами. В Турции их до 5 млн, из них 4 млн — выходцы из Сирии, причем от 60 до 80% турок выступают за их возвращение домой. Причина — борьба за рабочие места, а также конкуренция местных малых бизнесов с оборотистыми сирийскими предпринимателями.

В-третьих, возможно, главная проблема Эрдогана — демографические изменения. Его традиционалистский консервативный суннитский электорат уменьшается. Он размывается по мере переселения людей в мегаполисы. А там религиозность населения ощутимо падает. Это явление отмечено по всему миру. Его не избежал и соседний Иран.

Наконец, в Турции растет доля курдов. У них рождаемость выше, чем у турок, в 1,7 раза. При этом многие курды недовольны тем, что в их регионах отсутствуют школы, где курдский язык мог бы преподаваться наряду с турецким, а также тем, что представителей курдских партий, журналистов и общественных деятелей часто арестовывают или снимают с занимаемых государственных должностей.

В итоге исламистская и консервативная повестка, с которой ПСР Эрдогана пришла к власти, уходит в прошлое. На смену ей идут самые разные светские идеологии — от турецкого национализма до курдского регионализма (курды составляют порядка 20−25 млн из 87-миллионного населения страны). Есть и попытка создать ультраправое националистическое движение, направленное против сирийских мигрантов, похожее на аналогичные европейские структуры: Партия Победы (Зафер) во главе с Умитом Оздагом.

Теряя популярность, Эрдоган все чаще прибегает к репрессиям. Он отправил в тюрьму лидера прокурдской партии Селахеттина Демирташа, руководителя ультраправых — Умита Оздага и суперпопулярного руководителя светской националистической оппозиции РНП (Республиканская народная партия), мэра Стамбула Экрама Имамоглу. Последний опережает Эрдогана в рейтингах на 5−10 процентов.

Репрессивные меры могут купировать перемены, но не обратить их вспять. В долгосрочной перспективе всё это ведет лишь к утрате режимом легитимности.

Сверх того, в Турции имеется большое шиитско-алевитское меньшинство (4−8 млн) и некоторые другие группы. В Иране, где доминирует шиитский политический ислам, есть также крупное суннитское меньшинство.

Бунтовщики и забастовщики

Интересно, что в Иране руководство сталкивается со схожими проблемами. В этой стране, где в отличие от Турции большинство жителей — шииты, представители шиитского духовенства создали после революции 1978−1979 годов систему теократии. Власть здесь принадлежит верховному религиозному лидеру, великому аятолле Али Хаменеи, и силовым структурам, на которые он опирается, в то время как власть выборного парламента ограниченна.

Как и в Турции, местный режим проводил широкую политику поддержки социальных низов, строил школы и университеты, больницы и электростанции, создавал рабочие места — правда, в больше степени в госсекторе, и развивал индустрию. Здесь главным мотором для экономики служил экспорт нефти.

Но в настоящее время, столкнувшись с санкциями и в условиях роста коррупции, иранская экономика забуксовала. Инфляция достигла 40% в год, если верить официальным показателям, причем, по мнению критиков режима, в действительности она намного выше.

Если в Турции половина страны живет на минимальную зарплату (около 500 долларов в месяц), то в Иране, по данным Всемирного банка, около 70% населения находятся на черте и за чертой бедности.

Как и в Турции, в Иране происходит массовое переселение в крупные города, где религиозность падает. Согласно официальным опросам, свыше 70% иранцев выступают за отделение религии от государства, что по сути является приговором для существующей модели власти. Как и в Турции, в свои права здесь вступает новое цифровое поколение, зумеры, сформировавшиеся в интернете молодые люди, чуждые официальной консервативной идеологии.

Упадок исламизма сопровождается и здесь не появлением новых интегрирующих универсалистских идеологий, а ростом национализмов — персидского, азербайджанского, курдского, арабского. Азербайджанцы составляют треть населения страны, курды — порядка 15%, есть и другие меньшинства. Вместе — это половина или большинство граждан Ирана (в стране около 90 млн жителей), возмущенных отсутствием в их регионах преподавания в школах местных языков, а также тем, что средства выкачиваются властью из провинций и уходят в столицу — Тегеран, провинцию Фарс и другие персоязычные районы.

Как и в Турции имеется проблема, связанная с трудовой миграцией, только тут речь идет о 3−4 х млн прибывших из Афганистана, согласных на любую работу. Среди персов растут антимигрантские настроения.

В Иране все чаще вспыхивают массовые забастовки на фабриках, а также этнические региональные бунты, которые правительство подавляет силой.

Линия разлома

Что может произойти в будущем при таком раскладе в Турции и Иране? Нетрудно догадаться, посмотрев на соседние страны, Сирию и Ирак, разорванные национальными и религиозными противоречиями.

Шиитский исламизм в Иране и суннитский в Турции некогда были объединяющими политическими идеологиями. Сегодня их влияние падает. Это происходит по трем ключевым причинам, о которых сказано выше: перемещение населения в мегаполисы и уменьшение доли «глубинного народа»; экономические кризисы; рост влияния национальных и религиозных меньшинств.

Когда вместо интегрирующих систем придут светские национализмы — а именно это постепенно и происходит, они, в условиях многонационального характера Турции и Ирана, могут разорвать эти страны, как Ирак и Сирию.

Что могло бы предотвратить сценарий гражданских войн? Возможно, появление новых интегрирующих идей. Но каких?

Либерально-демократические идеи переживают кризис и упадок во всем мире. Ближний Восток — не исключение. Похоже, либерализм умирает везде и незаметно, чтобы этот процесс можно было бы обратить вспять.

Светские социалистические идеи всех видов, антиавторитарный самоуправленческий социализм, основанный на власти ассоциаций работников — рэтекоммунизм Антона Паннекука или классовый анархизм Михаила Бакунина, идеи государственного социализма в духе марксизма-ленинизма, социал-демократия или кооперативный социализм? Сегодня все эти идеологии также не пользуются популярностью в регионе.

Итогом становится замена политического ислама борющимися между собой этническими национализмами — единственными выжившими в настоящее время светскими идеологиями. Не испытывая симпатий ни к первому, ни ко второму, автору этих строк хотелось бы сообщить читателям что-нибудь обнадеживающе-оптимистическое, но современная реальность Ближнего Востока к этому не располагает.