«А теперь порвали серебряные струны…»

Когда я впервые услышал Высоцкого, с его смерти прошло уже больше года. Еще здравствовал Леонид Ильич, и для нас на «голубом глазу» пели любимцы власти с академической постановкой голоса. Самыми креативными из них были Юрий Антонов, Леонтьев и Пугачева. Я услышал Высоцкого поздно, потому что жил в глухом таежном селе, и если бы не случайный человек со странной должностью «экспедитор», оказавшийся в нашем доме проездом, то не попали бы ко мне десять-пятнадцать пленочных кассет. Приложив ухо к плоскому советскому магнитофону «Соната», который все время жевал пленку, я слушал Владимира Семеновича. И тогда меня, говоря современным языком, «порвало». Я не мог учиться в школе, не хотел есть и пить, мне нужно было в любую свободную минуту бежать к магнитофону и слушать, слушать, слушать… «Зачем этот человек так надрывно кричит? — думал я. — Почему поет он, а плохо становится и мне? Как он выглядит?».

Когда я увидел фотографию Высоцкого, переснятую непонятно откуда в десятый раз, его внешность полностью совпала с моими представлениями о нем, что бывает редко. Пронзительный взгляд, немного волчьи, острые черты лица — все говорило о натянутых нервах и распахнутой мне навстречу душе.

С той поры прошло тридцать лет. Но до сих пор эти юношеские воспоминания живы, а песни Высоцкого все так же режут по живому…

Возможно, если бы я родился в Ленинграде, Москве или Екатеринбурге, то стал бы поклонником рока. Рок, как и «блатняк» относились к протестной музыке, только рок слушали утонченные городские интеллигенты, любившие забить косячок, а шансон стал музыкой без границ.

Если бы Высоцкий знал, что станет родоначальником или, можно сказать, «папой» всего русского шансона, он, наверное, очень бы удивился. При жизни он не любил подражателей, которые, по его же словам, думали, что если что-то такое хриплым голосом пропеть, то это будет как у него. При жизни у него не было конкурентов и не могло быть. Наверное, те слова он сказал об Аркадии Северном, жившем в Ленинграде в то же время. Только Северный пел одесские еврейские куплеты, а Высоцкий сформировал совершенно новый жанр — русский шансон.

Когда сегодня я слышу, что шансон появился вместе с «братками в малиновых пиджаках», мне кажется, что люди, которые так говорят, просто повторяют чьи-то слова, не понимая сути самого явления. Шансон родился гораздо раньше, он был выстрадан, «высижен» в тюрьмах, в эмигрантской разлуке с Родиной и сформирован как жанр уже после смерти Владимира Высоцкого. Через два-три года после его кончины появились песни с аранжировками и «подпевками». В Америке шансон «ковали» Михаил Шуфутинский, Любовь Успенская, Михаил Гулько и Вилли Токарев. В Екатеринбурге — Александр Новиков, в Питере — Александр Розенбаум. Такого Советский Союз еще никогда не слышал!

В наивных восьмидесятых, когда шансон только вылился на просторы нашей большой страны, у блатной песни была одна отличительная особенность — она была написана с таким вкусом, что ее одинаково любили рабочие, заключенные и кандидаты наук. Мы, уже студенты, сидели в общежитии и пели под гитару: «Мы с ним росли в одном дворе, и я открою вам секрет…».

Жанр романтизации блатной жизни вперемешку с искрометным каламбурным пошловатым юмором оставил далеко позади самых утонченных Львов, Иосифов и Муслимов. Тогда за прослушивание уже вряд ли можно было сесть, а вот за исполнение — сколько угодно. Со свободой слова были бо-о-ольшие проблемы.

Появись они сейчас, как и тогда, всех бы классифицировали и навесили ярлыки, но, благо, нынешний шансон политически совершенно беззубый. Вилли Токарев, например, точно был бы объявлен агентом госдепа. Он просто обожает американский образ жизни: «Я Америку всегда благословляю…», ну и конечно: «Слава Богу, пью и ем, очень добрый дядя Сэм, я живу в Америке!».

Минуло почти десятилетие прежде, чем песни «по понятиям» стали уже не романтикой, а частью нашей жизни: пришли лихие девяностые, символом которых стали те самые «малиновые пиджаки». Не каждый теперь мог отличить Солнцевских от Кемеровского, кто поет, а кто занимается бандитизмом? Ревнители лагерной свободы стали петь в кабаках и саунах для пацанов и получать за это очень хорошие гонорары.

Как предвестник расслоения жанра, прокатилась волна разборок между шансонье, они уже почувствовали себя большими артистами. Вдруг Розенбаум отказался участвовать в «Музыкальном ринге» с Токаревым, заявив, что они не пара. Новиков сказал, что шансон не могут петь «несидевшие», хотя, когда он написал свой знаменитый альбом «Вези меня извозчик», то тоже не сидел, а сел, в том числе и за него, позже.

Через некоторое время жанр полностью коммерциализировался. Это был третий и последний этап вырождения шансона. Тогда протестная музыка окончательно превратилась в пустой барабан и породила массу пародий. Шансон стало легко «делать», и парни на старых жигулях, а также водители-дальнобойщики полюбили «Бутырку». Всё теперь рифмовалось через одну призму: «Тюрьма-Колыма; бл* буду, не забуду; мама напиши…».

Прошло тридцать лет. Мэтры постарели и подернулись поволокой графомании: «…переполнен бар, плывет с акулами Макар…». Шансон легализовался, вышел из подполья, завел себе радио, телевизионный канал, журналы. Его основоположники содержат свои семьи за границей, работают директорами театров, трудятся на рестораторском поприще.

Смею предположить, что на смену шансону отчасти пришел рэп, в котором уже без музыки и рифмы можно перечислять все проблемы, накопившиеся в подростковой голове. Этот жанр хорош тем, что не только морально несформировавшиеся подростки, но и неповзрослевшие взрослые дяди и тети могут, выпив несколько рюмочек, в такт рэперу в кепке поддакивать: «Точно, да… да, все так, точно так…». Этот жанр может вскоре идеально заменить шансон. По крайней мере, до той поры, пока рэп не начнут читать совместно с балетом Аллы Духовой.

Несколько слов — о сегодняшнем дне. Если я скажу, что Стас Михайлов вовсе не шансон, кто-то плюнет в меня? А если обобщу, что планка шансона несравнимо упала за эти тридцать лет, многие ли станут возражать? Может быть, не погибни трагически Михаил Круг в собственном доме, не умри от передозировки в Кургане Сергей Наговицын, не уйди Иван Кучин в творческий затвор, шансон бы смог преодолеть самое сильное искушение — искушение деньгами. Но, к сожалению, не смог. Как написано в одной положительной статье: «Русский шансон стал за несколько десятилетий полноценным и популярным музыкальным жанром». Точнее не скажешь — шансон стал поп-жанром. Прав был основоположник этого музыкального направления гениальный Высоцкий, чьи песни до сих пор остаются вне конкуренции и являются эталоном, считая, что приговоренный лучше умеет говорить, чем «богатый и здоровый».

Он был обсыпан белой перхотью, как содой,

Он говорил, сморкаясь в старое пальто:

— Приговоренный обладает, как никто,

Свободой слова, то есть подлинной свободой.

Фото: Галина Кмит/ РИА Новости