Нетипичный академик

Для классика отечественной прозы Валерия Попова это вторая попытка попробовать себя в качестве биографа. Первая книга из серии «ЖЗЛ», посвященная другу, Сергею Довлатову, многие критики встретили в штыки, а родные известного ленинградского (американского) писателя после прочтения рукописи Попова отказались предоставить фотографии для оформления книги. Биографический дебют Валерия Георгиевича, мягко говоря, вызвала много споров. Сочиняя «Довлатова» Попов опирался исключительно на свою память. Довлатов «рос» на его глазах и было бы глупо не использовать этот опыт от первого лица, хотя неправильно использовать лишь воспоминания о пьянках и гулянках, но автора книги, равно как издателя, это нисколечко не смутило.

С биографией Дмитрия Лихачева, понятно, такого быть не могло. Для Валерия Попова, сочиняющего всю жизнь гротескные истории: «Жизнь удалась» — лозунг девяностых — придумал именно он, Лихачев все-таки из другого мира. В отличие от Довлатова Дмитрий Сергеевич Лихачев, академик, «совесть нации», как его прозвали лет за пятнадцать до смерти, редко встречался на пути маститого писателя. Обычно Валерий Попов наблюдал великого горожанина издалека, тот заседал в президиумах, его чествовали президенты и все, все, все. Другого такого академика страна не знала. Пожалуй, Лихачев отчасти затмевал Солженицына, ведь будучи в ссылке, вернулся обратно в Ленинград, и всю жизнь, противостоя режиму, был убаюкан властью. Но главное, ходил по тем же улицам, что миллионы ленинградцев, а не в какой-то там USA.

В книге Валерий Попов не проводит никаких параллелей между Лихачевым и Солженицыным или Лихачевым и Сахаровым — что, на мой взгляд, очень неверно. Каждого из этой троицы по отдельности называли «совесть нации», все вместе они составляли цвет русской интеллигенции, и хотя их судьбы на первых взгляд совершенно не похожи, они — с разными взглядами на прошлое и будущее — всегда жили в настоящем и настоящее меняли, каждый по мере своих сил. Занятно и одновременно страшно пересекались их судьбы. В 1975 году на Лихачева было совершено нападение — через день после того, как он отказался отдать свой голос за исключение Сахарова из Академии наук. В 1976 году неизвестные пытались поджечь квартиру Дмитрия Сергеевича — в это время академик сотрудничал с Солженицыным, которому передал «Соловецкие записи» для «Архипелага ГУЛАГа».

Дмитрий Лихачев родился в высокообразованной дворянской семье. Попов, описывая родичей академика, отдельно высказывается об арендованной ложе в Мариинском театре, где родители Дмитрия Сергеевича были частыми гостями, и свой стиль с самого рождения прививали маленькому Диме и остальным сыновьям. К слову сказать, если жизнь родителей Лихачева Попов описывает плотно и до последнего дня, то братья ученого писателя решительно не волнуют. Образование Лихачев получил сначала в знаменитой век назад школе Карла Мая, затем учился на филологическом факультете Университета, подготовил аж две дипломные работы, по ложному обвинению был сослан, как пишет Попов, «на каторгу» в СЛОН — Соловецкий лагерь особого назначения.

Галина Ивановна Баринова, в 80-е годы заведующая идеологически отделом Ленинградского обкома, в одном из интервью сказала: «[Директор Эрмитажа Борис Пиотровский], скажем, терпеть не мог Лихачева. Они были антагонисты! Я с Лихачевым близко не общалась, он вообще был вне всего. Когда мы были в Москве на XIX партконференции, наша ленинградская делегация сидит в автобусе, чтобы ехать из гостиницы на заседание. Все входят в автобус и — как культурные, интеллигентные люди — здороваются. Лихачев вошел, но „здравствуйте“ никому не сказал. Просто, молча плюхнулся в кресло. Может, он чувствовал отношение к себе… Борис Борисович говорил, что он Лихачева просто не уважает. За его поведение. Дело в том, что в Большом доме была в свое время подготовлена записка, где рассказана истинная роль Лихачева — почему его отпускали на побывку с Соловков и чем он там занимался. Справка была подготовлена на основе документов. Ее готовы были обнародовать. Но ходу ей не дали…»

Попов о записке, естественно, не упоминает. У него даже не хватило смелости или желания побеседовать ни с кем, кто наблюдал за Лихачевым со стороны. Но сейчас не об этом. История пребывания Дмитрия Лихачева в Соловецком лагере действительно обвита тайнами. Взять хотя бы странно спасение от расстрела. Валерий Георгиевич описывает «расстрельную норму» в 300 человек — именно столько периодически просто так убивали в лагере. «После знаменитого визита Максима Горького на Соловки в порядке мести заключенным за их жалобы чекисты расстреляли 300 заключенных», — приводит Попов неопровержимый факт. Только по случайности зек Лихачев не попал позже в число очередных 300-х смертников: его успели предупредить, он спрятался, и вместо него расстреляли другого. Официально все расстрелянные погибли своей смертью. На Соловках Дмитрий Сергеевич устроился в привилегированный «Криминологический кабинет», через некоторое время получил вызов на строительство Беломорско-Балтийского канала, и как ударник труда был освобожден досрочно.

Валерий Попов усердно описывает судьбу Лихачева, заимствуя для исследования вариант жизни, сочиненный самим академиком, и безупречно верит всему, о чем написал Дмитрий Сергеевич. У Попова нет оснований не доверять своему герою, хотя в самом конце книги, рассказывая о черством характере ученого, вскользь упоминает, как ближе к смерти Лихачев некоторые чужие подвиги стал приписывать себе, разумеется, без злого умысла.

Попов пошел достаточно легким путем. Вместо того чтобы перелопатить тысячи публикаций Лихачева и о Лихачеве, писатель постоянно ссылается на воспоминания редких родственников и друзей академика. Нельзя, конечно, обвинить Валерия Георгиевича в патологической лени, все-таки с несколькими непосредственными персонажами жизни Дмитрия Сергеевича он встретился лично и записал парочку, на мой взгляд, бестолковых интервью. Не буду гадать, сознательно или нет, но Попов, стараясь быть объективным, выбирал между двумя легендами более лакомую, подходящую не Лихачеву, а «совести нации».

Как характерный пример, история со снятием судимости с Дмитрия Лихачева. К слову сказать, Валерий Попов нигде в книге не упоминает, что академика полностью реабилитировали только в 1992 году, к этому времени Лихачев получил две Государственные премии и звания Героя социалистического труда. «Всем, кто имел „неправильное происхождение“ и судимость, новых паспортов не выдавали, а это означало высылку из города», — пишет Попов, добавляя, что двоим «подельникам» Лихачева в паспорте уже отказали. «И тут молодая жена Лихачева, — продолжает писатель, — узнала, что ученый корректор издательства, где работал Лихачев, Екатерина Михайловна Мастыко, детство провела в одной компании с нынешним грозным наркомом юстиции Крыленко. Нелегко было уговорить Екатерину Михайловну поехать к Крыленко…» Вряд ли эта история — выдумка (как знать), однако сложно поверить, что судимость с Лихачева, на тот момент обычного корректора, испарилась исключительно из-за нарядной кофточки подруги детства наркома (он был через несколько месяцев расстрелян). История знает совсем другое, более правдивое изложение. Цитирую журнал «Русское возрождение»: «…Решающим был момент, когда по совету знающих людей Лихачев пришел на прием к президенту Академии наук Карпинскому и изящно поцеловал руку его дочери-помощнице. Для столь приятного и воспитанного человека она подписала у отца письмо-ходатайство в Наркомюст — самому наркому».

Вероятней всего, Валерий Попов намерено обошел весьма неподходящую под статус «совести нации» историю. Впрочем, к Дмитрию Лихачеву при жизни и после нее возникало немало вопросов. Уж сильно он дружил с властью. Не был диссидентом, но за людей вступался, сам, правда, новой ссылки боялся и запрещал всякие вольные разговоры в доме. Отмечу, что описывая быт академика, Попов нисколечко не оберегает своего героя, напротив, выставляя его демоном. Прекрасно воспитанный Лихачев, позволял себя орать на близких, запрещал детям веселье, в то время как работал или спал, запрещал есть конфеты («они для гостей»), не выносил кино и телевидение (за исключением передач о путешествиях), терпеть не мог в квартире собак и сигаретный дым. «У Дмитрия Сергеевича был культ семьи», — пишет Попов. Культ заключался в бытовом авторитаризме, но и об этом биограф предпочитает молчать, быстро «переведя стрелки». Попов позволяет себе на нескольких страницах философствовать о «интеллигентности». Драпируя сложным массивом пустых рассуждений, как бы мимоходом вспоминает криминальную историю с зятем Лихачева, за которого академик ходатайствовал. Откровенного вора, который, по звонкому определению Попова, «пилил бюджет», «отмазать» до конца не удалось: вместо тюрьмы дали колонию-поселение. Хотя заступничество академика помогло позже, когда Сергей Зилитинкевич вышел на свободу. Сейчас он профессор в Финляндии, чуть ли не бывший политзаключенный. «Теперь та история всплывает порой лишь в воспоминаниях о Лихачева», — замечает Попов. Так и подмывает спросить: а как же принципы?

Вместе с этим Валерий Георгиевич, препарируя воспоминания Лихачева, опускает, как ему кажется, мелкие и маловажные детали. Попов больше увлечен собой с момента рассказа о переезде семь академика в Казань (родине автора) в годы войны. Биографа побеждает писатель: в книге появляется бесконечное «я» и «я вспоминаю». Видно, памятуя о «Довлатове», Попов старается дозировать свое «я», только описать глубоко и со смыслом те годы у него не получается. Доходит до смешного: последняя глава книги, «Ученик», — художественно обработанное интервью, из которого читатель узнает лишь о любви Валерия Попова к коньяку. Почему Попов решил выделить Гелиана Прохорова остается загадкой. Наверное, для крепкой спайки слов в дефиниции «совесть нации» необходимо было еще раз, окончательно, напомнить, как однажды Лихачев заступился за молодого филолога, переписывающегося с Солженицыным.

«Я бы ни за что не взялся за эту книгу о Лихачеве, если бы не дружил со многими сотрудниками Пушкинского дома, хорошо знавшим ДС (так они называли его между собой)», — сообщает Попов. (Уже в порядке мелкой придирки, Лихачева сотрудники называли между собой все-таки «Академик».) Поэтому как прилежный ученик Попов подробно ознакомился с главными текстами академика, разобрал их и как можно доходчивей, кратко пересказал. Целая глава посвящена известному филологическому конфликту Лихачева и Александра Зимина — спор о подлинности «Слова о полку Игореве». Филологическая (научная) часть книги Валерию Попову удалась лучше всего. Отчетливо прослеживается интерес биографа к трудам своего героя. Кажется, в свои 73 года автор двух десятков книг открыл для себя нечто новое — ради этого Попову надо было взяться за книгу, перечитать или познакомить с литературой прошлого. Может статься, «Дмитрий Лихачев» пробудит интерес не только к «гражданской» жизни академика, его труды зазвучат по-новому. По крайней мере, зазвучат вновь.

Отдельное место в жизни Дмитрия Лихачева занимал Советский (потом — Российский) фонд культуры, идейным вдохновителем и руководителем был он сам. В книге Попова этого нет: сначала фонд должна была возглавить Раиса Горбачева, жена генерального секретаря КПСС, но она отказалась, и вся тяжесть работы свалилась на 80-летнего академика. Попов предельно лаконично описывает работу фонда, забывая уточнить, как организация стремительно стала еще одной бюрократической структурой, с раздутым штатом и людишками, который под «культурой» понимали разграбление исторических ценностей. Попов описывает интересный случай. После подписания известного Беловежского соглашения не стало Советского Союза, страна, казалось, летит в тартарары, а Дмитрий Сергеевич, думая исключительно о культуре (здесь без всякой иронии), уже сидел в приемной Бориса Ельцина, желая быстрее переоформить документы фонда, учредителем которого были почти 50 различных организаций. В 1993 году Лихачев покинул фонд, но до конца жизни (1999 года) занимался просвещением, наукой, готовил к изданию ряд книг.

Всю жизни Дмитрия Лихачева мучила язва. По его воспоминаниям, болей не было только в блокаду, когда не было еды, царил голод. Лихачев не терпел больницы, лечился на дому, отчего и пострадал: учтивый доктор до последнего не хотел говорить о страшном диагнозе и немедленной госпитализации. До своей смерти Лихачев успел сделать еще одно главное дело жизни. Именно его письма, просьбы подвигли президента Бориса Ельцина приехать в Петербург и присутствовать на захоронении останков Николая II и его семьи. В день смерти академика передача «Время» посвятила Лихачеву пятиминутный репортаж. О величии ученого говорили вахтерша Пушкинского дома и почему-то актер Игорь Дмитриев.

Попов В.Г. Дмитрий Лихачев. М.: Молодая Гвардия, 2013 год (Жизнь замечательных людей).