Выборы и пустота

— Мы ж с тобой вроде знакомы? — у Новокузнецкой меня цепляет потрепанный молодой парень в блеклой синеватой куртке. Он сильно пьян, язык трется о зубы. Кажется, школьный друг.

— Ну, вроде да.

Даже ни о чем не успеваю спросить, как он сходу выдает:

— А мне два косаря заплатили, чтобы пришел сюда. Ну я отстоял сколько нужно, и домой поеду, чё еще тут делать.

Не ожидал его сейчас увидеть и не хотел.

Около одиннадцати ночи иду по Большой Ордынке в сторону Кремля, навстречу мне от самого метро двигается сплошной поток людей. Я уже сильно раздражен диалогом. Первое, что бросается в глаза — мусор. Он всюду, во всех малейших уголках, на каждом сантиметре перекрытых улиц по бычку или фантику, причем это не остатки декораций и символики какого-либо мероприятия, — обычный продукт жизнедеятельности городского человека, только в гиперболизированном масштабе. Вглядываюсь в лица: среди некоторого количества пьяных короткостриженных молодых людей, пьяных, громких и агрессивных, достаточно много женщин бальзаковского возраста и мужчин с сединой на висках. Воображение рисует картину эдакого неестественного странного единения. Но они все уходят. На Кадашевской входы перекрыты, в сторону контрастного света и шума основного действа никого не пускают, полицейские направляют в обход небольшими группками. Решаю пробраться переулками. Пока вокруг ни души, я начинаю обдумывать уже увиденное.

Журналисты, блогеры, наблюдатели на участках, те, кто голосовать отказались, электорат противников — все прекрасно представляют себе среднестатистического избирателя нынешнего кандидата-самовыдвиженца. И тем нелепее выглядит сейчас это сборище: кто, зачем, ради чего? Кому эти несколько тысяч гастарбайтеров, перепуганных бюджетников и пьяных студентов под флагами откровенной фальши могут что-то доказать? Неужели это все — для пары сюжетов на федеральных каналах и нескольких заметок госизданий? Но вот через газоны я подбегаю к Болотной площади, и понимаю, насколько ошибался.

Безумная какофония из оркестра в нарочито пафосных нарядах, жалко пытающего пробиться сквозь грохот циклопического сабвуфера в двух метрах от меня, изрыгающего с дребезгом какую-то страшной пошлости попсу. Тут уже у заборчиков «УВД ЦАО» свалены в кучу вакантные транспаранты «Собянин. Москва. Москвичи», «Собянин наш мэр», «Голосую за Собянина», «Москвичи за Собянина» и другие возможные вариации. Из кустов у туалетных кабинок какой-то невменяемый женский голос кричит мне, чтобы я помог встать. Делаю вид, что не слышу. Под резким светом промышленного фонаря соседнего здания, в центре расступившейся толпы совершенно искренне пляшут пузатый азербайджанец с одноразовым пустым стаканчиком наперевес, и молодой парень в едко-синей спортивной форме с белыми полосками по контуру сгорбившегося профиля. В руках у него огромный российский флаг, которым неистово размахивает, чуть ли не зашибая своего неуклюжего партнера. По чисто символическому периметру ходят полицейские в праздничной форме.

На сцене Сюткин. Он в черном, очень чистом смокинге. Вышел уже после того, как из декорационных пушек на толпу выстрелила резко мерцающая в темноте мишура. На Сюткина мишура не попала, подмостки отгорожены от толпы, на первый взгляд, несколькими метрами оборудования и заборчиками. От людей Сюткин далек. Валерий несколько разочаровывается, когда обнаруживает что первые ряды, девушки в коротких разноцветных юбках и колготках в крупную сеточку, хоть и пританцовывают в такт, но слов песен не знают, и не подпевают.

В десяти метрах от сцены цепочка из тридцати человек стоит спиной к выступающим. Ведущий торжественно представляет победителя программы «Один в один»:

— Друзья, поприветствуем! Алексей Чумаков!

Парень с опущенным к земле перевернутым древком громко отвечает в шутку:

— Кто-о-о это-о-о?! — мы с ним смеемся. Я спрашиваю, чего так странно встали.

— А это мы, типа, в знак протеста, — и ухмыляется.

— Протеста чему, событию?

— До-о-о.

— А вы голосовали сегодня?

— До-о-о.

— А за кого?

— А это секрет, — и улыбается так же бессмысленно, как гордо не смотрит в глаза. Я не могу понять, отвечает он иронично или нет, но уже прекрасно знаю, почему он здесь.

Чуть позже мне объяснят, что это группа так называемой гражданской охраны из нанятых крепких на вид мужичков, не полицейских. Они разделяют толпу на своеобразные кластеры, и никого не впускают, не выпускают, пока им не прикажут обратное.

На несколько минут вдруг появляется Сергей Собянин. Он приветствует толпу. Говорит, что праздник для нас, для москвичей. Что выборы самые честные за последние несколько лет. Уходит. Его напоследок представляют, как уже уверенно победившего выборы. Энергетика у толпы гигантская, только «не такая», они не кричат имя кандидата, хотя безусловно все присутствующие голосовали именно за него, сейчас это очевидно. Просто все танцуют.

Люди рассредоточены очень странно, такое ощущение, что либо основная часть уже покинула площадь, либо они просто не спешат к сцене. Те, что с напечатанными и выданными наскоро табличками, держат их высоко и правильно, — их вообще сразу заметно. Они стоят организованными кучками, на будто отмеренном расстоянии друг от друга, с лицами, словно у мумий. Молчат, вообще ничего не делают.

Пытаюсь сформулировать, все время пытаюсь сформулировать контингент. Они все пьяны. Вообще все. Такого количества пьяных я не видел даже в своем районе, после громких футбольных матчей. Кто они? Быдло? Язык не поворачивается, нужно быть объективным. Те люди, которых объединяют словом «провинциалы»? Да нет же, ну почему провинциалы, абсолютно столичные. Каждый день с этими лицами мы делим сидения московского метрополитена и поручни маршрутных автобусов.

Заставляю себя подумать, будто мне все ясно, и начинаю двигаться назад по набережной, сквозь толпу, в направлении «Ударника». Прохожу мимо группы развеселых багровых мужичков. Фотограф подскакивает, быстро щелкает пару кадров. Один из них поворачивается и произносит:

— Э, а где пузырь, пузырь-то в кадр нужно, погодь.

Мы с фотографом переглядываемся около этой бездны. Он шепчет, что про таких людей слышал, но не видел по-настоящему. Спрашиваю у мужиков, где водку достали. Не говорят.

Уже у Серафимовича быстро покидающие Болотную, асфальт которой превратился в блистающую дорожку, усеянную бычками и осколками бутылок, транспаранты и флаги организовано складывают в «Газельки» за углом, под деревьями. Может, на будущее?

Я уже ухожу в сторону Большого Каменного моста, где армия уборщиков постепенно начинает орудовать метлами. Всё же пытаюсь сформулировать, все время пытаюсь сформулировать. За спиной быстро сменяются марш Мендельсона, «Московский бит» и «Подмосковные вечера». Да, это ведь настоящие подмосковные вечера для всех для них, и самые «народные» гуляния, увиденные мной за последние полтора года. Я знаю, что они, возможно, пришли сюда за деньги, но ведь они счастливы, возбуждены и довольны. Сейчас они пьяны, но ведь и крестик в бюллетень утром они поставили не под давлением. А они поставили. За спиной взрывается торжественным, помпезным, многоголосым хором «Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет небо».

— Пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я-а-а, — нараспев завершает куплет немолодая женщина в джинсовой юбке, с фиолетовой помадой на пухлых губах, и двумя короткими хвостиками, с фиолетовыми же резинками для волос. Женщина выглядит счастливой. Я совершенно не знаю, как объяснить ей что-то, как поделиться своими убеждениями, как попробовать убедить, — печатным текстом или вслух. Выходит, я совершенно не знаю москвичей.

Фото Георгий Малец