Побывал я на премьере в Гоголь-центре, который раньше театром Гоголя был, до этого театром железнодорожников, а совсем давно — депо для поездов. И в этом видавшем виды месте я, в свою очередь, увидел спектакль «Медея». Режиссёр-постановщик и главная актриса из Латвии, звать Владислав Наставшев и Гуна Зариня.
Я немного о себе расскажу, чтобы остальное понятно было. Я не театральный критик. Я вообще не критик, просто некоторые произведения вызывают в душе отклик. Не могу молчать, короче. Человек я обычный. Инстинкты у меня базовые: если сыт, то хочу спать, проснулся — хочу есть. Ну и любовь в перерывах. В те редкие дни, когда все эти три компонента образуют равновесие, начинаю обращать внимание на культуру. Вчера был именно такой день.
В Гоголь-центр я отправился с самыми оптимистичными расчетами. Постановки Кирилла Серебреникова уважаю, любую борьбу со старьём (не со стариной, а именно со старьём) горячо поддерживаю. И с самого начала мои ожидания начали одно за другим оправдываться: фойе усладило изяществом и простотой, буфет — ассортиментом и ценами, книжный — книгами, гардероб — гардеробщицами. Всё вокруг обещало достаточно изысканное, в меру актуальное и просто неглупое представление. Хотелось сказать спасибо московскому правительству, но никого не было из тамошних. Некоторые опасения вызывала концентрация модников, но это пустяк.
Когда спектакль начался, я благосклонно ждал, думая, что это ещё не совсем спектакль, а пролог и вот-вот начнётся сам спектакль и всё образуется. Но пролог продолжился и, забегая вперёд, скажу, что пролог так до самого конца и не закончился. И был этот пролог немного… как бы это сказать… утомительным.
Напомню сюжет. Грузинская, точнее, колхидская царевна Медея, дочь бога Гелиоса, который контролировал Солнце (этим никого не удивишь, Грузия родина аристократов, там и теперь отцы многих достойных девушек высокие посты занимают) полюбила известного по мультфильму аргонавта Ясона, помогла ему раздобыть Золотое Руно и бежала с ним в Элладу. Далее, по версии драматурга Еврипида, Ясон бросил Медею, заглядевшись на другую, Медея не простила измены, прикончила соперницу посредством отравленного наряда, а собственных, рождённых от Ясона, детей, зарезала. Согласно мифологии, она была импульсивной женщиной, склонной к обману, коварству и кровопролитию.
На сцене не было ни крови, ни острых предметов, ни костюмов. Артисты были в своём. И всё бы ничего, если бы они не кричали так громко, не корчили гримас и не душили друг друга воображаемыми путами. Может, конечно, в Латвии это принято, но они так добросовестно демонстрировали драму, что я к середине действия немного оглох, вспотел и не на шутку испугался. Так и сон потерять недолго, и аппетит, и тягу к любви, не говоря уж о культуре. А ещё по ходу пьесы мне делалось всё более неловко за их эту прибалтийскую прямолинейность.
Исполнительница Медеи очень кричала, приравнивая, видимо, децибелы к уровню искусства и, боюсь, почитая себя за большую актрису. Опасаюсь, как бы она не относилась с презрением к тем, кто исполняет роли с меньшим шумом.
И вот я смотрел и слушал, и в какой-то момент мне вдруг стало смешно от того, что я представил всех этих людей в постели и подумал, что любовью они, наверное, занимаются точно таким же образом: с притворными старательными воплями, истериками и удушением. Не хотелось бы оказаться с такими фантазёрами в одном купе «Москва-Владивосток».
Тут моё примитивное устройство, казалось бы, стоит вменить мне же в вину. Мол, постановка не для таких, как ты, необразованных долдонов, а для зрителя подготовленного, знакомого с переводом, а то и с первоисточником, сыплющего цитатами, знающего имена, помнящего даты. Но штука в том, что пьеса древнегреческого человека Еврипида и прожила кое-как две с половиной тысячи лет и ещё столько же проживёт именно за счёт своей предельной, снайперской простоты, названной в минувшем веке архитипичной. Гениальность потому и гениальна, что проста, понятна, не нуждается в воплях и не вызывает неловкости.
В конце, под шумные аплодисменты зала, частью состоявшего из друзей артистов, на сцену вышел режиссёр и своим появлением завершил родившийся в моей голове образ. Неосмотрительно по внешности судить, но я уже себя скомпрометировал и потому не боюсь. Судя по своему облику, Владислав Наставшев видел портреты Уорхола и Годара, и знает, как должен выглядеть интеллектуал. Наверняка, он знаком с некоторыми модными постановками и знает, как должен выглядеть модный спектакль. Умеет, короче, притворяться.
Тут я вдруг понял, что не один режиссёр, а все эти творческие люди притворяются: актриса не играет Медею, а притворяется, что она типа Медея и её типа корёжит, режиссёр притворяется евро-интеллектуалом, русоволосый пацан в свитере притворяется Ясоном, гвалт и пафос притворяются спектаклем и так далее. И тут я подумал, угадайте о чём? О России, конечно. Ведь в России все напропалую притворяются. Дельцы притворяются аристократами, шмары притворяются леди, мажоритарные акционеры притворяются министрами, менты — правоохранительными органами. Оппозиция здесь притворяется властью, разрозненные группы населения притворяются единой нацией, а жители Лазурного Берега притворяются русскими патриотами. Президент тут притворяется птицей, а блогер умудрился целых четыре года притворяться президентом. Наконец, я притворяюсь простаком и все притворяются православными. Сколько притворство это продлится никто, похоже, не знает. Но точно ясно, что когда однажды всем наскучит притворяться, начнётся совсем другой спектакль без бутафорской суеты, подлинный, жуткий, интересный.
Двадцатилетней давности события, которые мы в эти дни вспоминаем, пришли на ум. Та злость не ушла никуда, вот она вокруг бушует и только всеобщее нефтяное притворство её до поры сдерживает. А дай волю и начнём мы друг на друга орать, плеваться и душить друг друга, и не на сцене понарошку, а взаправду и на каждом квадратном метре родной территории. Ох, как же нам толковый режиссёр требуется, только где ж его взять, толкового. С режиссёрами нам веками не везло и вряд ли уже повезёт, а потому своей головой думать надо, самих себя режессировать да так, чтобы без стыдных воплей и суеты, чтобы зрителям, то есть потомкам, смотреть из будущего на нашу пьесу не стыдно было…
После спектакля ко мне подошла торжественная и одухотворённая тётенька, сидевшая в зале рядом, и видимо заметившая, как я ёрзал, грустил и чесался. «Не ходите в театр, вам не надо», — сказала мне тётенька и удалилась, гордо подняв голову. Но я всё-таки буду ходить. Мне очень понравилось: фойе, буфет, гардероб, да и где ещё за полтора часа мыслей на целую статью нахватаешь.
Иллюстрация: скриншот www.youtube.com
