Сало, нервная система и Липа-Олимпиада

У нас коровы своей не было, за молоком к Миндриным ходили. Раз пришли, хозяйки нету, а старик Миндрин пьяный на веранде сидит. Лампочка такая тусклая-тусклая. Углы веранды таинственные, загадочные. Старик видит, что с ребёнком пришли, надо гостинца дать. А на стене у него, на бечёвке, на гвоздике, шмат сальца висит. Копчёный, чёрный. Он к нему тянулся, тянулся… Снял, половинку ножиком отрезал и протягивает мне. А когда снимал, из-под сала тараканы по стене — шмыг!

Сорок лет прошло, а я всё помню, как жалко было, что бабушка это сало из волшебной страны отобрала и выкинула, не дала попробовать. По-моему, это было самое вкусное, что я нюхал в жизни.

Кстати, тараканы — это родственники термитов.

А вот ещё случай был. Работал я в одном молодёжном журнале. Там девушка написала очерк о… не помню, как называется, когда перед веб-камерой раздеваются за веб-мани. Сидим с ней решаем, что тут нужно улучшить. Я говорю: «Понимаешь, не хватает твоего отношения…» Она носом шмыг-шмыг, не понимает. «Ну, отношения, выводов! Ты пишешь так, будто они мороженое продают…» Не понимает. «Ну ты что, одобряешь это?»

Тут-то она и вскрылась. Так надо мной хохотала! Да вы что, говорит. Двадцать первый век на дворе. Конечно, одобряю! Это совершенно нормально, многие девчонки работают…

Я-то думал, это у неё «их нравы», а это — «куда пойти учиться», полезная информация.

Эти две истории объединены темой «Предубеждения, или Всё относительно». Вот Митя Ольшанский, вдохновившись Олимпиадой, пишет:

«Быть европейцем — это не когда вы за сто тысяч миллиардов в нищей стране, нарушая все возможные законы, сооружаете показуху, которая круче, чем в парижах и лондонах.

Это как раз — абсолютно азиатская история.

«Потрясенные европейцы замерли перед китайским императором, который махнул рукой, и сто тысяч рабов подожгли себя, изобразив огненным рисунком панораму Парижа».

А Европа — это когда вы едете по Владимирской, Костромской или Рязанской области, смотрите, как обычные люди живут, и вам не стыдно".

Когда умный человек говорит умные вещи — это его личное дело. Зато когда говорит банальности — распечатывает миллионы сердец.

И мы, таки-да, замираем перед этим зрелищем потрясённые.

А когда он произносит умные вещи, за него всего лишь не стыдно.

Умная вещь тем плоха, что она додумывается до конца, то есть думается сразу и туда, и обратно. Выходит, откуда шёл, там и оказался. А результат где же?

Результат — это понимание того, как устроен мир.

А банальность — выражение своего согласия или несогласия с его устройством. «Позиция».

Позиция раззадоривает, раздражает, пленяет, позволяет обзавестись собственной позицией по её поводу, размножается.

Понимание обессмысливает позицию. Закон природы нет смысла осуждать или поддерживать, суха теория, мой друг. Одна банальность пышно зеленеет.

Если Митино рассуждение продолжить, обнаружится, что чувство, с которым замирают европейцы перед китайским императором, довольно сложное. Это типа как Черчилль в известной кинохронике разглядывал лица наших солдат из почётного караула — что за… из чего же сделаны эти… хм.

Когда горят сто тысяч китайцев, это не только страшно или противно. Это «внушает».

Когда Муций Сцевола жёг руку, на него смотрели с оторопью и уважением. По крайней мере, те, кто представлял себе, что это такое.

Пренебрежение жизнью, благом, достатком (таким, чтобы не стыдно было проехаться по Владимирской области) выглядит как выражение силы. И, возможно, на самом деле этой силой является. Терпеливые, равнодушные к лишениям и страданию русские не могли возникнуть из жизни, за которую не стыдно.

Вот Митя пишет про горящих китайцев, а я недавно термитов горящих вспоминал. Есть у них такой азиатский обычай: если загорается термитник, они тушат его своими телами. Сотнями тысяч прыгают в огонь, пока не закроют ему доступ воздуха. Ну и сгорают, конечно.

И социальное неравенство у них тоже есть.

Впрочем, не все, путешествуя по Владимирской области, стыд испытывают. На одни и те же покосившиеся бревенчатые домишки два человека смотрят — у одного мерзость запустения в голове, у другого нежность и печаль, оттого что мало осталось их. Одного любовь и бедность поймали в сети, другого стыд. Оба правы, оба хорошие — если не закостенеют в своих чувствах, не застрянут, а додумают их всё-таки до конца.

Ну, Митя-то наверняка не застрянет, не его это призвание — костенеть.

И я попробую.

Фото: Валерий Мельников/ РИА Новости