«У каждого свой храм…»

Череповец стал для маленького Оси Бродского не просто городом спасения от голода и блокады, но, насколько мне известно, и городом, где его крестили. Многие из почитателей поэта отмахиваются от якобы недостоверного факта крещения, или же не придают ему значения. Меня это удивляет. Зачем матери поэта, Марии Моисеевне, придумывать всю эту историю крещения, зачем рассказывать о ней своему близкому и доверенному другу Наталье Грудининой? Если Наталья Грудинина придумала эту историю, можно ли ей доверять и во всем остальном? Значит, всё надо считать фантазиями? И уже последнее, зачем поэту Виктору Кривулину, отнюдь не священнику, вполне богемному поэту, придумывать историю с крещением Иосифа Бродского?

Да и не от одного Виктора Кривулина известна история о крещении в Череповце. Как вспоминает одна из близких знакомых Бродского Ольга Кушлина: «Так получилось, что мне пришлось заказывать панихиду по Иосифу на сороковины в Преображенском Соборе Питера, и я предварительно говорила о спорности вопроса о его крещении с настоятелем. Служили очень трудно как-то, было всем тяжело невыносимо (м.б. есть особый чин, как при крещении — «крещается, аки некрещен…»? Точно не знаю. И согласились не сразу, но не из-за этого спорного момента, а просто «по-советски» трусили (Собор рядом с домом Мурузи). А по сведениям крестила его сама нянька, человек глубоко верующий, что допустимо, если нет возможности позвать священника (моя прабабка в Туркмении даже получила на это благословение церкви — была повитухой в отдаленном городке и крестила младенцев, которых сама принимала).

Низкий поклон Вам за то, что Вы попытались выяснить этот спорный вопрос, меня он тоже мучал. Кривулин же просто опрашивал всех, чьему свидетельству можно было верить, — и не из праздного любопытства, а как раз перед панихидой. Так что на него ссылаться меньше всего нужно — человеком он был глубоко религиозным, потому и пытался все выяснить. Так что, в книге Лосева — неточности, сведения от Грудининой пришли к Кривулину от другого человека (имени называть не имею права)".

В любом случае, не понимаю, почему этот вопрос как-то стыдливо обходят во всех книгах о поэте. Просто сам факт возможного крещения или некрещения любопытен для биографа, независимо от его религиозности и вероисповедания, как и любой другой факт его биографии. Как и его почти двухлетнее пребывание в Вологодской области в эвакуации в самые тяжелые годы войны. Наверняка Иосиф Бродский позже в разговорах с Николаем Рубцовым мог вспоминать свою «вологодскую ссылку» в малолетнем возрасте. Николай Рубцов хранил не случайно в своей «бархатной» записной книжке на двенадцатой странице телефон Иосифа Бродского. Достаточно живо описал Николай Рубцов (и отнюдь не скептически, как считают иные) выступление Бродского на Турнире поэтов во Дворце культуры имени Максима Горького с участием А. С. Кушнера, Г. Я. Горбовского, В. А. Сосноры, в своем письме к приятелю, тоже литератору Г. Б.Гоппе уже в марте 1960 года:

«Конечно же, были поэты и с декадентским душком. Например, Бродский. Он, конечно, не завоевал приза, но в зале не было равнодушных во время его выступления. Взявшись за ножку микрофона обеими руками и поднеся его вплотную к самому рту, он громко и картаво, покачивая головой в такт ритму стихов, читал:

У каждого свой храм!
У каждого свой гроб!

Шуму было! Одни кричат:

— При чем тут поэзия?!

— Долой его!

Другие вопят:

— Бродский, еще!

— Еще! Еще!"

Да и стихотворение не случайное: «У каждого свой храм…». Вот и вернемся опять к первоначальному храму Иосифа Бродского, к его череповецкому крещению.

В эвакуации Ося с матерью и теткой. Череповец, 1942 г. Фото А. И. Бродского. Из архива М. И. Мильчика.

В биографии у Льва Лосева читаем: «1942, 21 апреля после блокадной зимы Мария Моисеевна с сыном уехали в эвакуацию в Череповец. По рассказам Натальи Грудининой (в передаче Виктора Кривулина) Мария Моисеевна доверительно сказала ей, что женщина, которая присматривала за маленьким Иосифом в Череповце, крестила его». Именно в Череповце, по воспоминаниям современников, Бродский научился читать. Думаю, это череповецкое крещение, пусть и неосознанно, провиденциально всю жизнь сказывалось в его творчестве, как бы он сам шутливо ни отмахивался от своей воцерковленности. Лосев сообщает, что во время войны, в череповецкой эвакуации, «Иосиф с матерью провели всего около года. К череповецким впечатлениям, запомнившимся на всю жизнь, относятся и страшные. Мать, благодаря знанию немецкого, устроилась работать в лагерь для военнопленных. «Несколько раз она брала меня с собой в лагерь. Мы садились с мамой в переполненную лодку, и какой-то старик в плаще греб. Вода была вровень с бортами, народу было очень много. Помню, в первый раз я даже спросил: «Мама, а скоро мы будем тонуть?»»

Когда началась война, Осе Бродскому было чуть больше года. Увлеченные всеобщей любовью к «вождю народов», родители при рождении в честь Сталина назвали мальчика Иосифом. Блокада и оказалась его первым жизненным испытанием. Немцы стремительно наступали, в сентябре 1941 года подошли к Ленинграду. От центра города врага отделяли всего 10 километров. Началась 900-дневная блокада. В разговоре с Соломоном Волковым поэт вспоминает о том времени: «Мать тащит меня на саночках по улицам, заваленным снегом. Вечер, лучи прожекторов шарят по небу. Мать протаскивает меня мимо пустой булочной. Это около Спасо-Преображенского собора, недалеко от нашего дома. Это и есть детство» … Еще до эвакуации в Череповец, маленький Ося пережил блокадную зиму, а его отец— военный корреспондент — участвовал в прорыве блокады. Так что Иосиф Бродский по всем правилам и законам — настоящий блокадник. Тем более, я рад, что его, как и сотни тысяч других блокадников, спас наш русский Север.

Русский Север вообще очень много значил в жизни поэта, от его череповецкой эвакуации в раннем детстве, до работы в геологической экспедиции в 1958 году в Малошуйке Онежского района Архангельской области и заканчивая знаменитой Коношской ссылкой. Без Севера он уже не мог полноценно творить, не случайно и в эмиграции, Иосиф Бродский часто приезжал в Швецию, дышать привычным северным воздухом.

Я рад, что этот северный импульс поэта был замечен и самими северянами. Была подготовлена и проехала по северным местам Бродского передвижная экспозиция «ФОТОпрочтение Иосифа Бродского». Северные фотографы по своему прочли три стихотворения, написанные в Архангельской пересыльной тюрьме и во время ссылки поэта в деревне Норенская Архангельской области. Места, которые вдохновляли поэта, запечатлены на снимках профессиональных фотографов и фотографов-любителей. Мэр Череповца Юрий Кузин признавался на открытии фотовыставки: «С удовольствием ознакомился с фотовыставкой. Могу сказать, что Иосиф Бродский — это величайший поэт и его творчество интересно многим череповчанам. И я отношу себя к числу поклонников его творчества. Хотел бы пригласить на выставку череповчан, я думаю, что они получат удовольствие».

«В Череповце поэт провел одни из самых трудных месяцев детства, — рассказала заведующая Художественным музеем ЧерМО Светлана Пономарева. — Родители привезли его сюда в декабре 1941-го из блокадного Ленинграда в эвакуацию. Сохранились снимки нашего города того времени, сделанные отцом будущего поэта — военным корреспондентом. Здесь Иосиф Бродский научился читать, окреп и даже, по рассказам родных, был крещен».

Светлана Владимировна даже подготовила экскурсию по выставке «Бродский. Эвакуация. Череповец» (фото, документы, живопись) в Художественном музее.

В интернете началось её активное обсуждение. Кто-то и упрекнул, мол: «При жизни ни Бродский, ни Башлачёв, ни Рубцов, ни Северянин… не были интересны Череповцу. А теперь танцы с бубнами на памяти вдруг «великих». Впрочем, упрек не обоснованный, и правильно заметил другой череповчанин: «Когда, например, Башлачёв умер, я еще только родился. Что же мне теперь, не иметь тяготения к его творчеству? К моменту скорбной кончины Бродского, я был уже постарше, хотя и на то время не смог бы хотя бы чуть-чуть проникнуться той глубиной мысли, что предвнес автор. Теперь же и сам пишу, для себя и, порой, читаю, даже отечественных авторов. Возможно, окажется и лицемерием идти многим на выставку, но для некоторых это вполне реальный шанс погрузиться в приятную для себя атмосферу…»

«Выставка приехала к нам из поселка Коноша, Архангельской области, — говорит Ольга Павлова, директор череповецкого музейного объединения. — Инициатором её стала сельская районная библиотека. Она выиграла грант губернатора Архангельской области и объявила фотоконкурс. Были предложены три стихотворения Бродского и люди должны были представить свои фотографии и своё прочтение. Из лучших фотографий и создалась выставка».

Так и происходит, по сути, новое рождение северного русского поэта Иосифа Бродского.

В Череповецкой газете «Речь» нашелся свой подвижник, журналист Сергей Виноградов, который, пожалуй, первым обратил внимание своих земляков на пребывание в городе великого русского поэта и даже на его возможное крещение.

После публикации статьи Виноградова, как часто и бывает, в редакцию обратился и пенсионер, помнящий где и когда останавливался в Череповце маленький Ося с мамой и теткой. Лев Басалаев прочел заметку о Бродском от 27 мая 2010 года рассказывающую о пребывании двухлетнего Бродского в Череповце в 1942 году, и сам пришел в редакцию.

Статья в газете «Речь» была приурочена к 70-летию со дня рождения классика русской и мировой литературы. Прочитав, что на сегодня дома, в которых жили Бродские, не определены (известно, что мать с сыном переезжали, а сам поэт называет в воспоминаниях улицу Ленина), Лев Сергеевич решил устранить пробел. По его словам, Бродские в 1942 году прожили несколько месяцев в деревянной избе Басалаевых в Новом переулке, ныне не существующем. Дом стоял неподалеку от железнодорожного вокзала, совсем рядом с нынешним зданием торгового комплекса, известным как «Универбыт».

"Сам бы я вряд ли вспомнил — мне брат Саня рассказал, он все же на два года меня старше, и память у него лучше, — говорит Лев Сергеевич. — Я помню, что женщина с маленьким мальчиком приехала в наш дом зимой, сразу с вокзала. Мне тогда было пять лет, и на ребенка я смотрел как старший. Дом был наш соб¬ственный, еще дед вывез его в начале века из деревни, и Бродские поселились у нас как квартиранты — матери деньги платили за аренду. У нас было две комнаты, в одной жили мы, в другой они, общая столовая и кухня. Что запомнилось? То, что у них всегда водились продукты, которых мы и не едали: оладьи пекли, курицу жарили. Запах был такой, что из дома не хотелось уходить. Общего стола у нас не было, обедали отдельно. А еще помню, как наша жилица убеждала мою мать, что бежать из Череповца не нужно — мы же все тогда боялись прихода немца в наш город. Говорила (помню, что немного картавила): «Ирина Ивановна, сюда не дойдут, я точно знаю». Мать Бродского я хорошо помню, даже визуально, а об Иосифе ничего определенного сказать не могу. Мальчик как мальчик, иногда побегает-покричит, но сорванцом не был. Я, если честно, мало на него внимания обращал. Они пожили у нас несколько месяцев, а потом съехали, когда и почему, я не запомнил. Я тогда сыпной тиф подхватил и надолго в больницу лег".

Мэр Череповца Юрий Кузин на открытии фотовыставки

Сергей Виноградов в другой своей заметке о поэте от 03.06.2010 года с сожалением добавляет: «Впрочем, хотя место жительства Иосифа Бродского и раскрылось, мемориальную доску помещать все одно некуда: избу Басалаевых давно снесли. „Если бы наш дом существовал и по сей день, он бы числился на проспекте Луначарского, — говорит Лев Сергеевич. — Но его снесли лет двадцать пять — тридцать назад. Сейчас на его месте небольшой пустырь с тополями“. Близость железнодорожного вокзала коренным образом повлияла на его жизнь: не одно десятилетие череповчанин отработал машинистом тепловоза. О том, что Иосиф Бродский в детские годы жил в их доме, брат Александр сообщил Льву Сергеевичу много лет назад. „Но я о нем только слышал, ничего не читал, — говорит он. — В газетах его не печатали, в библиотеках тоже его книг не было. Я не так давно узнал, что он известный и выдающийся человек, но и сейчас, признаюсь, не добрался до его стихов“…»

Как пишет Сергей Виноградов: «За «кулисами» экспозиции остались десятки работ участников конкурса, в основном жителей Архангельска и района. Интересно, что ни в одном из стихов, написанных в ссылке, Бродский не жалуется — размышляет о мире и о себе. На фото главным образом деревенские виды, северные пейзажи.

— Внимание к конкурсу убедило нас, что он интересен многим, — говорит зам. директора МУП «Библиотечная система» Коношского района Архангельской области и куратор выставки Наталья Малыгина. — Поэтому мы решили его продолжить и расширить — теперь можно присылать фотоработы на любое стихотворение Бродского. Надеюсь, череповчане тоже примут участие.

Популярность конкурса не удивительна, поскольку идея беспроигрышна. Произведения поэта любят многие, многие тянутся к сотворчеству, но написать картину-иллюстрацию к стихам или положить их на музыку может не каждый. А фотография сегодня самый доступный вид творчества. Увлечения им и сам Бродский не избежал. В северной ссылке поэт тоже трудился разъездным «фотоателье» — портреты, сделанные поэтом, хранятся в альбомах местных жителей. В ссылке в деревне Норинская (20 км от Коноши) поэт прожил полтора года в 1964 и 1965 годах. Изба Бродского сохранилась до сих пор, но в плачевном состоянии. В планах Коношского района отремонтировать дом и открыть в нем музей. Кое-какие мемориальные вещи сохранились — диван и пишущая машинка. Есть фотографии, на которых поэт сидит на первом и что-то строчит на второй. В Норинской до сих пор живут люди, которые на полтора года стали односельчанами великого поэта…

Череповец стал четвертым городом, куда приехала выставка (после Коноши, Архангельска и Санкт-Петербурга). Маршрут выбирался исходя из мест, связанных с именем Бродского. В середине марта фотоработы отправились в деревеньку Малошуйку (Архангельская область), где поэт бывал в юности с геологами".

Иосиф Бродский в своих интервью уже в эмиграции неоднократно упоминал о Череповце и череповецких впечатлениях, указывая их как самые ранние воспоминания своей жизни. Место жительства маленького Иосифа и его матери достоверно неизвестно, но предположительно деревянная изба, выделенная блокадникам, находилась рядом с современным кинотеатром «Киномир».

"Череповец имеет все права считаться важной вехой в жизни Иосифа Бродского, — считает автор выставки в Художественном музее к 70-летию поэта Светлана Пономарева. — В большинстве биографий поэта, русских и иностранных, наш город упоминается уже во второй строчке: родился в Ленинграде, блокадные годы провел в эвакуации в Череповце. И пусть маленький Бродский прожил здесь относительно недолго, свое влияние город, безусловно, оказал. Сюда привезли слабого, заморенного голодом ребенка, а в Ленинград он возвращался щекастым румяным мальчиком, что хорошо видно на фото". Если бы не было в жизни Череповца, вполне может быть, не было бы и Бродского — нобелевского лауреата.

Конечно же, пока череповецкий период в жизни поэта мало исследован, хорошо, что сохранились несколько фотографий крепенького малыша, сделанные его отцом, навестившим жену и сына в этом северном городе. Предоставлю опять слово журналисту Сергею Виноградову: «С тех пор как Иосиф Бродский стал знаменитым, а позже — классиком, мировая культурная общественность широко отметила не одну круглую дату, связанную с поэтом. Череповец, где он в раннем детстве провел около двух лет своей жизни, по большому счету, впервые присоединился к торжеству. В планах музейщиков — более активно пользоваться «второй строчкой в биографиях Бродского», наладив взаимодействие с другими «строчками» — прежде всего Санкт-Петербургом, где поэт родился. Одной из первых совместных акций в перспективе может стать череповецко-питерская выставка к 70¬летию приезда Бродского в Череповец. «Мы планируем обратиться с предложением о сотрудничестве в Фонтанный дом (музей Анны Ахматовой — авт.)», — рассказала «Речи» старший научный сотрудник ЧерМО Светлана Пономарева.

Но первым шагом к зачислению поэта в череповчане стала выставка «Бродский. Эвакуация. Череповец», открывшаяся в Художественном музее. Наиболее интересными экспонатами стоит признать фотографии двух¬ и трехгодовалого Иосифа в Череповце (многих из них горожане не видели). На одном из снимков он запечатлен в момент катания на санках с горки. Эти санки, а по-местному — чунки, не менее красноречиво говорят о месте съемок, чем какой-нибудь знаменитый архитектурный объект в качестве фона. Череповчане славились изготовлением чунок, на которых возились дрова. На выставке представлено одно такое «средство передвижения», созданное сегодняшними мастерами по старым «рецептам». К сожалению, стоит констатировать, что фотографии — едва ли не единственный след Бродского в Череповце. Известно, что снимки сделал отец поэта, в те годы — военный корреспондент, которому ненадолго удалось вырваться к семье.

В истории пребывания Бродского в Череповце больше белых пятен, нежели достоверных фактов. Доподлинно неизвестно даже, когда именно Бродские, Иосиф и его мать Мария Моисеевна, приехали в наш город. По одним данным, это произошло весной 1942 года, однако сама Мария Бродская указывает на декабрь 1941 года. С продолжительностью череповецкого пребывания та же история: в интервью сам Иосиф Бродский упорно говорит, что в эвакуации пробыл не дольше года, однако факты свидетельствуют, что срок этот был вдвое больше. Дом, где жили эвакуированные, также неизвестен — поэт упоминает в воспоминаниях деревянный дом на улице Ленина, который ныне вытеснен пятиэтажками. Зато можно с уверенностью говорить о том, чем занималась мать Бродского, пока сынишка катался с горок: работала секретарем в местном лагере НКВД № 158, куда была определена за знание немецкого языка. Третьим членом семьи во время жизни Бродских в Череповце была няня. Видимо, из местных жительниц. Ее фигура в последние десятилетия стала очень активно упоминаться в исследованиях жизни и творчества Бродского".

Версию о череповецком крещении Бродского активно поддерживает и ведущий на сегодня бродсковед, профессор Валентина Полухина. В интервью с Ириной Чайковской Валентина Полухина говорит: «Для меня Бродский был христианином. Дело в том, что мне еще давно Виктор Кривулин поведал один секрет о том, что мать Бродского, Мария Моисеевна, доверительно рассказала Наталье Грудининой, что женщина, присматривавшая за маленьким Иосифом в эвакуации в Череповце в 1942 году, тайно от матери крестила его. Уверена, что Иосиф об этом знал. Но он также знал и русскую поговорку „жид крещеный, что вор прощеный“. Ни тем, ни другим он быть не хотел, вот и придумывал для себя иные „звания“. Помните, он говорит: „Я плохой еврей, плохой христианин, я плохой американец, надеюсь, что и плохой русский“. Я ведь не могу сказать, что я плохая мусульманка, потому что я никакая не мусульманка. Сказать „я плохой христианин“ может только христианин. Он вообще считал дурным тоном говорить на эту тему. Для него вера была весьма личной темой».

Всем оппонентам, упорно оспаривающим христианскую направленность поэзии Бродского, я просто посоветую прочитать его рождественские стихи:

В холодную пору, в местности, привычной скорей к жаре,
чем к холоду, к плоской поверхности более, чем к горе,
младенец родился в пещере, чтоб мир спасти;
мело, как только в пустыне может зимой мести.

Ему все казалось огромным: грудь матери, желтый пар
из воловьих ноздрей, волхвы — Балтазар, Гаспар,
Мельхиор; их подарки, втащенные сюда.
Он был всего лишь точкой. И точкой была звезда.

Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака,
на лежащего в яслях ребенка издалека,
из глубины Вселенной, с другого ее конца,
звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца.

Вряд ли такие стихи мог написать человек, равнодушный к христианской теме. Интересно, что в стихах он более христианин, чем в своих интервью. Где часто уходит от ответа, или же прикрывает свое христианство тем, что он не варвар. Зачем же он писал почти к каждому Рождеству стихотворение? Неужто для забавы? Если череповецкая нянька действительно его крестила, значит, формально он был православным, хоть это крещение нигде и не было зарегистрировано. В советские годы многих из нас бабки тайно крестили, и что же, кому предъявлять доказательства? Бог он сам всё видит, а соседям и знать не зачем.

Череповецкие чунки на выставке Бродского

Я специально съездил в Череповец, подышать атмосферой этого северного города, походить по местам, где предположительно жил Иосиф Бродский. Я понимал, что где бы нянька его ни крестила, у себя дома, или в деревенском храме под Череповцом, это было неофициальное, нигде не зафиксированное крещение. Полностью согласен с Валентиной Полухиной, с которой встречался в Лондоне на пушкинских поэтических чтениях, она достаточно деликатно, но последовательно заверяет: «Но знал ли об этом сам Иосиф, что его крестили? Если мама ему когда-то рассказала, то это он как-то нес в себе, что он был крещеный. Когда началась мода на крещение, Иосиф отказывался, его звали, он отказывался от этого. Но есть фотографии, когда Иосиф… крест у него на груди. Когда ему об этом сказали, он сказал: «Ну, знаете, было модно». Крещеный еврей — понимаете, это такое уязвимое место. Если он знал, что он крещеный, он никогда никому об этом не мог сказать. Во-первых, это действительно очень личное дело, во-вторых, … многое в его стихах, и особенно в его интервью говорит о том, что он человек верующий. Потому что евреи на него нападали за то, что он в Израиль отказывался ехать, русские нападали за то, что он отказывался в Россию вернуться. Поэтому он должен был отбиваться на два фронта. Он … придумал формулу: «Я плохой еврей, я плохой русский, и я не думаю, что я хороший американец. Но я хороший поэт».

Жительница Череповца, увлеченная поэзией Бродского, предполагает, где и как могли совершить обряд крещения в её родном городе: «В том же городе, где мальчик Игорь Лотарев, будущий «гений Игорь Северянин» ощутил себя поэтом, в провинциальном Череповце, в 1942 году оказался другой петербургский мальчик. Осенька Бродский. Будущий нобелевский лауреат. Город Череповец спас ему жизнь, как и многим другим ленинградским детям. Сотням, тысячам… Осенька оказался там вместе с мамой. И с няней.

Сфотографировал мальчика его папа, фронтовой корреспондент Александр Бродский — когда приезжал в отпуск к семье. 21 апреля 1942 года — после блокадной зимы Мария Моисеевна с сыном уехала в эвакуацию в Череповец. Женщина, которая присматривала за маленьким Иосифом в Череповце, крестила его… Сотрудники Череповецкого краеведческого музея пытаются выяснить, так ли это. Моя мама, которой на год больше, чем было бы Бродскому, говорит, что в годы войны Воскресенский собор не функционировал. Обряд могли совершить на дому (но отчет все равно должен был остаться) или же в селе неподалеку от Череповца — в Степановском…" В Череповце же, по семейным воспоминаниям, он научился читать, и даже выучил наизусть стихотворение Александра Пушкина.

Не будем забывать и о месте, где все эти два года эвакуации работала Мария Моисеевна, лагерь НКВД № 158. Я понимаю, почему и сам поэт, и его биографы никогда не упоминали об этом месте работы, мол, надо же, мать Нобелевского лауреата, оказывается, работала в НКВД. Я лично не вижу в этом факте ничего особо компрометирующего. Во-первых, в Советском Союзе все где-то работали, и вряд ли отец поэта, советский журналист Александр Иванович Бродский был замечен в чем-то компрометирующем его. Во-вторых, это все-таки был не ГУЛАГ для репрессированных, а обычный лагерь для финских и немецких военнопленных. Во время любой войны военнопленных где-то содержат. И по воспоминаниям финских военнопленных их жизнь в череповецком лагере № 158 мало чем отличалась от всего советского быта в годы войны.

Перед Богом он отвечал своим творчеством, а в быту, особенно еврейско-американском, он свое христианство никогда не выпячивал. К тому же, как пишет та же Полухина: «все евреи — еретики, все они сомневаются в существовании Бога, допрашивают его, грешат перед ним, хулиганствуют. Они по природе своей… потому что само творчество противоречиво и со всем несогласно». Далее, от еретичности евреев Валентина Полухина переходит к еретичности всех больших поэтов, с чем я тоже в целом согласен: «Все поэты еретики, все. Большие, я имею в виду, поэты. Большие поэты все еретики. Даже очень верующие официально поэты, они еретики». Среди его поэтического наследия явно выделяются стихи на рождественскую тему. В Москве отдельной книжечкой рождественские стихи были изданы в 1993 году, по инициативе П. Л. Вайля. Даря книжку знакомым, Бродский подписывал ее: «От христианина-заочника».

И потом, есть же и фотографии первого периода эмиграции, где отчетливо виден на Бродском православный крестик. Его даже шведский исследователь Бенгдт Янгфельд спрашивал об этом, Бродский привычно уклонился от четкого ответа:

" - А как же крест, который на вас надет на одной из фотографий, сделанных сразу после отъезда?

— Это был 1972 год. В то время я относился к этому более, так сказать, систематически. Потом это прошло. Опять же, если хотите, здесь связь с Пастернаком. После его «стихов из романа» масса русской интеллигенции, особенно еврейские мальчики, очень воодушевилась новозаветными идеями. Отчасти такова была форма сопротивления системе, с другой стороны, за этим стоит замечательное культурное наследие, с третьей — чисто религиозный аспект, но с последним у меня отношения всегда были не слишком благополучными…"

Ни «да», ни «нет». Систематически ли относился к этому поэт, связано ли это было с Пастернаком, с новозаветными идеями, но вряд ли он стал носить крестик без самого крещения. Скорее всего, поэт, конечно же, знал о нем. (Бенгдт Янгфельд. — Газета «Svenska Dagblatt» от 10 декабря 1987 г.)

Еще в 1973 году сын протоиерея Александра Шмемана Сергей Шмеман вспоминает выступление Бродского в Нью-Йорке в Пен-клубе: «Вчера длинный вечер у сына Сережи с Бродским… Дома он простой и милый. По словам Сережи, в Пен-клубе, днем, после чтения им его стихов, на вопрос какого-то еврея, почему он христианин, Бродский ответил: «Потому что я не варвар…» («Из Дневников Александра Шмемана»).

Нельзя забыть и одно из самых чистых православных стихотворений в русской поэзии — «Сретение». Иосиф Бродский посвятил это стихотворение Анне Ахматовой, а мог бы посвятить и всему православному люду. Никакой атеист и безбожник никогда такое стихотворение не сочинит.

Он слышал, что время утратило звук.
И образ младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою,
как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась.

Март 1972

«Сретение» Бродского — написано в память о встрече с Анной Ахматовой, оказавшей решающее влияние на его становление как личности. Бродский размышляет, вспоминая их встречи: «Она научила, как надо жить. Как писать стихи научить нельзя. Как жить — можно». Обсуждалась в разговорах Анны Ахматовой с Иосифом Бродским и библейская тема, рассуждали о том,, кто бы мог продолжить линию религиозной русской поэзии. Так от Ахматовой Бродскому осталось поэтическое «завещание». Так появился рождественский цикл и «Сретение», посвященное Анне Ахматовой. «Сретенье» Бродского родилось в 1972 году. Одно из последних стихотворений, написанных им на родине, вскоре 32-летнего поэта выдворят за пределы Советского Союза; оно посвящено Анне Андреевне Ахматовой. «Сретение» по-славянски значит «встреча», встреча человека с Богом. Что поэт Иосиф Бродский и не скрывает. Дрожь по телу идет, когда читаешь эти строки. Величием Бога они пронизаны!

Литературовед Елена Айзенштейн, автор прекрасных книг о творчестве Бориса Пастернака, написала серьезное исследование о рождественских стихах Иосифа Бродского, отметив не случайный интерес поэта к христианской теме. По жизни он, может быть, и был «замаскированным христианином», тем более с учетом американской жизни и несомненного честолюбивого желания быть в мировом литературном мейнстриме, он в многочисленных интервью вышучивал и самого себя, и свое христианство, и свою русскость. Но, как говаривал наш Александр Пушкин, поэт может увлечься суетой, поддакивать власть имущим, вести обычный образ жизни, но наступает момент, когда он вспоминает о своем долге перед Небом и согражданами. Отказывается от «суетного света», от мелочных проблем светской жизни и вспоминает о своем предназначении.

Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботы суетного света
Он малодушно погружен…

Для получения премии, для заинтересованности мировой прессы Иосиф Бродский мог и «забывать» о своих христианских мотивах.

Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.

И вдруг «божественный глагол» пробуждает творческие силы, поэт преображается, он становится гласом народным и народным «Пророком».

Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.

И потому я нисколько не осуждаю гражданина Америки, погруженного в заботы суетного свет Иосифа Бродского. Но призываю читать его божественные, христианские стихи. Он и был тем христианским «колоколом с эхом в сгустившейся сини», никогда не забывавшим в душе своей о череповецком крещении. Не случайно же, с 28 декабря 1961 года начинает поэт писать свои рождественские стихи. Пусть и с перерывами, но продолжал писать их до 1995 года. С 1988 года ежегодно.

Елена Айзенштейн замечает в своей статье: «Любопытно отметить, что стихи рождественской тематики начинают появляться с 1961 года, в роковые времена, предшествовавшие заключению и ссылке. Вероятно, вера в Бога, в свое предназначение помогала Бродскому переносить испытания, которые выпадали на его долю.

В стихах 1963 года поражает, как живописно, ярко, как очевидец событий, поэт изображает Рождество, словно все это он видел своими глазами…" Какое уж тут поверхностное соприкосновение с христианством?

Спаситель родился в лютую стужу.
В пустыне пылали пастушьи костры.
Буран бушевал и выматывал душу
из бедных царей, доставлявших дары.
Верблюды вздымали лохматые ноги.
Выл ветер. Звезда, пламенея в ночи,
смотрела, как трех караванов дороги
сходились в пещеру Христа, как лучи.

Другое яркое рождественское стихотворение написано уже в ссылке в деревне Норенская, Архангельской области 1 января 1965 года, где поэт пробыл с апреля 1964 года по сентябрь 1965 года. И в самом стихотворении «Волхвы забудут адрес твой…» уже явно слышны мотивы грусти и одиночества, смирения и надежды на Бога:

Волхвы забудут адрес твой.
Не будет звезд над головой.
И только ветра сиплый вой
расслышишь ты, как встарь.
Ты сбросишь тень с усталых плеч,
задув свечу пред тем, как лечь.
Поскольку больше дней, чем свеч,
сулит нам календарь (1, 414).
(1 января 1965 года)

Важным для него стало и Рождественское стихотворение 1990 года, написанное вскоре после свадьбы Иосифы Бродского в северном Стокгольме. Это ведь тоже не выносится на показ, но, познакомившись с русской аристократкой Марией Соццани (по матери Берсенева-Трубецкая), 11 января 1990 года в Париже, где он читал лекцию в колледже Ecole Normale Superieure, свадьбу поэт решил праздновать в похожем на Петербург северном шведском городе 1 сентября 1990 года. Уже потом они с женой поехали в Америку на место жительства. Почему же Бродский не пожелал сыграть свадьбу в Америке, где он жил и работал, не в Милане, где жила его невеста, а уехал всё на тот же почти русский Север? И вот на новый год он пишет Рождественское стихотворение, о том, как хорошо быть вместе: с Богом, с любимой…

Не важно, что было вокруг, и не важно
о чем там пурга завывала протяжно,
что тесно им было в пастушьей квартире,
что места другого им не было в мире.

Во-первых, они были вместе. Второе,
и главное, было, что их было трое,
и все, что творилось, варилось, дарилось
отныне, как минимум, на три делилось.

(25 декабря 1990)

Есть у него рождественские стихи, посвященные чуду любви, воспоминанию о годах, прожитых вместе с Мариной Басмановой. Приятель поэта, музыкант Борис Тищенко познакомил Бродского с Мариной Басмановой 2 января 1962 года, в Новый год, надо признать, что эта любовь хранилась в сердце поэта до самой смерти, не случайно, незадолго до смерти, он перепосвятил все свои стихи о любви исключительно Марине Басмановой.

Что нужно для чуда? Кожух овчара,
Щепотка сегодня, крупица вчера,
и к пригоршне завтра добавь на глазок
огрызок пространства и неба кусок.

Последний раз поэт написал рождественское стихотворение «Бегство в Египет» в 1995 году. У Иосифа Бродского к тому времени, 9 июня 1993 года, уже родилась дочурка Анна Мария Александра. Вроде бы о дочке и жене Марии пишет поэт: «Мария молилась; костер гудел», «Младенец, будучи слишком мал, чтоб делать что-то еще, дремал». При этом мы понимаем, что согласно замыслу рождественского стихотворения: младенец — это сам Христос.

Звезда глядела через порог.
Единственным среди них, кто мог
знать, что взгляд ее означал,
был младенец; но он молчал.

(декабрь 1995)

И потому не надо забывать, что в основе всех его христианских рождественских стихов лежит достоверно ему известное крещение в Череповце.

Его друг, тоже Нобелевский лауреат, поэт Дерек Уолкотт писал о нем: «Бродский считал писание стихов божественным призванием… Он никогда не эксплуатировал свое еврейство. Никогда не изображал из себя жертву — будь то в жизни или в творчестве… Ясное представление о Бродском сводится к тому, часто он был по-средневековому предан своему ремеслу, ремеслу в смысле созидания, божественного провидения. Многие его стихи по своей структуре напоминают интерьеры собора с его алтарем, с его сводами и т. д. — целая концепция стихотворения как архитектурного сооружения, собора…»

Думаю, никому не говоря, так он и нес свой Череповецкий Храм через всю жизнь.

Не могло быть так, что подруге об этом крещении нянькой мама поэта рассказывала, а ему самому до самой своей смерти — нет. Череповецкое крещение Иосифа Бродского и обогатило по всей вероятности мировую и русскую поэзию немалым количеством шедевров, от «Сретенья» до «Бегства в Египет».

Впрочем, и его поведение в жизни, нежелание мстить ни своей родине, ни бывшим знакомым, чувство благодарности и к периоду северной ссылки, и к своему родному городу — чисто христианское чувство. Только христианин мог написать такие стихи:

Я входил вместо дикого зверя в клетку,
Выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
Жил у моря, играл в рулетку,
Обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
Трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
Надевал на себя что сызнова входит в