Полусладкое вино русской литературы

75 лет назад был расстрелян Исаак Бабель. Он стал особенным явлением русской литературы, и памятная дата — ещё одна возможность поговорить о его творчестве. Потому что последнее время наметилась тенденция всё меньше читать крупных писателей советского периода.

О его стиле сказано много, и именно он привлекает и завораживает уже не одно поколение читателей. Потому что это, действительно, интересное явление, что-то настолько специфическое, что его не с кем сравнить.

Он дёргает читателя за нервные ниточки по-особенному, так что после прочтения его книг остаются специфические, ни с чем не сравнимые ощущения. Оказывается, и там есть ниточки. Оказывается, и туда можно достать. Так, когда-то впервые попробовав лимон, никогда не забудешь его вкус.

Его «сермяжная правда жизни» настолько проста и сложна одновременно, что после прочтения его текстов, долгое время совсем не понятно как это работает. А это, как известно, один из признаков настоящей литературы.

И. Бабель был, безусловно, мастером, в первую очередь, масштаба и контраста. От высокого стиля — к низкому, от красивых описаний природы к ужасам войны, от прошедшего времени повествования к настоящему. Но это замечают многие.

Но вот чем можно объяснить потрясающую ёмкость его текстов и их необычайную притягательность?

Мне кажется, всё дело не только в стиле, но в огромной степени в притчевости того, о чём он говорит. Замените в этих историях имена, столетия, страну — ничего не поменяется по существу. Истории останутся интересными и запоминающимися. И здесь, скорее всего, не срабатывает принцип «если не получится хороший текст, хоть за притчу сойдёт», здесь, скорее, наоборот — этот текст настолько ярок, а истории настолько ёмкие, что становятся притчами.

Отдельная тема — это мир, в котором живут герои И. Бабеля. Это не обычный мир. В нём есть две парадоксальные особенности и, говоря по-одесски, две большие разницы: монументальность и сказочность. Серьёзная, иногда пафосная монументальность и живая, почти сказочная бытовая жизнь.

Кроме того, этот мир живой, он всё время движется вместе с перемещением героя или независимо от него. Это движение создаётся за счет потрясающей податливости и яркости языка. У И. Бабеля оживают даже неодушевлённые предметы.

У него «оранжевое солнце катится по небу, как отрубленная голова», а «мглистая луна шляется по небу, как побирушка», а ещё она «обхватив синими руками свою круглую, блещущую, беспечную голову, бродяжит под окном» или «слоняется по городу». Его сны «прыгают вокруг, как котята», а покой «садится на кривые крыши житомирского гетто». И это не просто приём. Это в каком-то смысле авторская картина мира. Впервые после Гоголя так по-сказочному Украина снова оживает именно у Бабеля. Конечно, оживает с поправкой на особенности времени.

За счёт этой кардиограммы постоянно меняющегося мира, мы попадаем в определённый транс, и уже потом совсем неожиданно И. Бабель нам — уже раздёрганным и прирученным — вдруг берёт и выкладывает самое яркое событие.

Стиль Бабеля во многом предвестник будущего латиноамериканского магического реализма. И в этом есть свои резоны: из гоголевской шинели вырастала русская литература, а из выросшей русской литературы черпала уже литература всего мира.

В его романе в рассказах «Конармия» очень притягательны многие рассказы, но рассказ «Гедали» — это классическая притча встречи с мудрецом.

Герой встречает на «тропе войны» старого торговца, который оказывается мудрецом. У них заходит разговор о революции и контрреволюции, Гедали жалуется, что и революционеры, и контрреволюционеры стреляют, в то время когда революция должна быть хорошим делом хороших людей. «Но хорошие люди не убивают», — говорит Гедали.

«- Заходит суббота, — с важностью произнес Гедали, — евреям надо в

синагогу… Пане товарищ, — сказал он, вставая, и цилиндр, как черная

башенка, закачался на его голове, — привезите в Житомир немножко хороших

людей. Ай, в нашем городе недостача, ай, недостача! Привезите добрых

людей, и мы отдадим им все граммофоны. Мы не невежды. Интернационал… мы

знаем, что такое Интернационал. И я хочу Интернационала добрых людей, я

хочу, чтобы каждую душу взяли на учет и дали бы ей паек по первой

категории. Вот, душа, кушай, пожалуйста, имей от жизни свое удовольствие.

Интернационал, пане товарищ, это вы не знаете, с чем его кушают…

— Его кушают с порохом, — ответил я старику, — и приправляют лучшей

кровью…

И вот она взошла на свое кресло из синей тьмы, юная суббота".

«Немножко хороших людей» — точнее и ёмче не скажешь.

Бывают книги, которые похожи на водку. Сразу затягивают, и потом ещё отходишь после прочтения, а может даже и голова разболеться, если начитаться сразу и много.

А бывают — как вино. Они как будто бы даже не затягивают, но оставляют сильное впечатление. Книги И. Бабеля — это в каком-то смысле именно такое, особое вино русской литературы.

Красное, полусладкое.

Снимок в открытие статьи: писатель Исаак Эммануилович Бабель (1894−1940), репродукция фотографии/ РИА Новости