Солнечный пульс

Гастроли «Коляда-театра» в ТЦ на Страстном — лучшее театральное событие московской зимы. Почему? Ответ прост — екатеринбургский театр давно и прочно любим московскими зрителями. Частный театр Николая Коляды совсем другой театр, нежели среднестатистический московский. Но любят их не столько за новизну ощущений от спектаклей, сколько за солнечный пульс, за искреннюю интонацию игры, способной высечь искру очищающих слёз даже из скептически настроенного зрителя. Пытаясь понять своеобразие «Коляда-театра», мы поговорили с Николаем Колядой и посмотрели новый для москвичей спектакль «Ба/По-другому».

В обжитой гастролёрами гримёрке Театра на Страстном режиссёр рассказал следующее:

О жёсткости формы представления: Шаг влево, шаг вправо от требуемого — получится балаган. Всё равно ведь надо вести сюжетную линию, несмотря на то, что мы любим баловаться и придуриваться. Если изменяет чувство формы и вкуса, тогда становится противно. Самый якобы свободный от формы спектакль — «Слуга двух господ». Зрителям кажется, что шутки рождаются здесь и сейчас. А на самом деле есть жёсткая форма, всё давно заучено, со всеми интонациями. Так что никакой степени дозволенности ходить налево-направо нет, всё «прибито гвоздями». Хуже, когда форма не заполняется актёрской энергией, тогда всё превращается в какую-то ерунду, верхнемухинский школьный театр. Вчера на репетиции «Маскарада» орал на них, как оглашенный. И сыграли хорошо. Но вот публика стала визжать на поклонах, как на рок-концерте, а я этого не люблю, мне такие звуки какое-то издевательство напоминают.

О Польше: Меня потрясло, как публика Варшавы принимала «Вишнёвый сад» осенью. Обычно поляки почти не аплодируют, а тут встали, хлопают и смотрят благодарными глазами — и вызывают, вызывают, вызывают. У них ведь Чехов святое, в каждой деревне они играют «Иванов», «Дядя Ваня» и «Три сестры», а тут им что-то такое вместо Чехова показывают. Они привыкли — пришёл поезд, пауза полчаса, капли: как-кап, дерево: скрип-скрип, «Ах Яша»… Долго, занудно. Всё медленно и печально, по Станиславскому — на сцене красивые стёкла, сквозь которые вишнёвый сад маячит. Мне не хотелось делать такое занудство. Поляки сидят в зале, ждут привычного Чехова, а тут открывается дверь и вместо русской тоски все орут «Ура! Люба, русая коса!», и всё завалено белыми стаканчиками для пития водки на природе, вместо вишни в цвету. Так что не будет у меня настоящей классики и Шекспира в бархатных штанишках. А с поляками всё хорошо, я поставил у них четыре спектакля за два года. Поставил «Бабу-шанель» и «Наташину мечту» в Лодзи, «Корабль дураков» в Гданьске и «Ревизор» в Варшаве. Причём, рецензии были ужасные, а публика в восторге, билетов не купить, сидят на ступеньках, на полу и на подушках. Официальная русофобия очень мощная, но зрители всё правильно воспринимают.

О «Корабле дураков»: У нас это было давно, в театре Драмы на малой сцене в 96-м году. Привозили его в Москву два раза. Тоже была вода на сцене, но не было сегодняшней технологии, не было хорошей резины. Резину клеили горячим утюгом, всё вытекало и бежало на механизмы «Современника» и театра Гоголя. А в Гданьске и вода подогревается, и ни капли не вытекает. Говорю директору театра:" Сделайте вот так". А он: «Слишком дорогая резина». Я говорю: «Четыре раза сыграете „Корабль“ и отобьете деньги». А он: «У нас слишком дешёвые билеты». Я ему: «Ну что ты мне рассказываешь, я сам директор театра». Он смеётся.

О новом театре в Екатеринбурге: Государство в лице губернатора решило отремонтировать старый кинотеатр и отдать нам. Мы переехали с радостью и счастьем. От таких подарков не отказываются. Играем две недели, играли «Вишнёвый сад», вдруг пришли двое и сообщают — за месяц надо платить 400 тысяч рублей. Я говорю: «Спасибо большое, мы сейчас собираем все манатки и переезжаем обратно в нашу деревянную избушку из вашего каменного дворца». Потому что Россель нам дал избушку без арендной платы на десять лет. Так что я собрал журналистов, чиновники жались-жались, но первого ноября пришёл договор — на три года безвозмездно. Думают, раз Коляда ездит за границу — он богатый. Давай-ка мы ему выставим счёт как магазину или банку. Да, я езжу за границу со всем театром, но я коплю, коплю, коплю. Собираешь целый год копейки, чтобы на гастроли в Москву потратить миллион.

О времени спектаклей: Странно у вас в Москве — никто не ходит на дневные спектакли. Вот сейчас на вечерние всё у нас подмели, все билеты проданы, а на дневные — нет. У нас в городе мы начинаем играть в 11 часов детские, а в два часа уже ставим взрослые. Много же пожилых людей, которые боятся на ночь идти куда-то. И билеты днём подешевле. И всё прекрасно — днём зал у нас заполняется пенсионерами. Всё копейка, всё заработок. Денежки-то нам горбом приходится добывать, вкалывать без выходных.

О студентах ЕГТИ: 22 студента прилетели, я их расселил и дал суточные. 11 человек побежали на «Анархию» во дворец на Яузе, два человека побежали «Волки и овцы» у Фоменко смотреть, два к Должанскому в театр Наций пошли, я во все театры позвонил, всех раскидал. Они же не дураки, хотят успеть посмотреть. Но такое же стадо баранов, как и мы в своё время. В Екатеринбурге они много играют — современную драму, шесть спектаклей, у меня четыре. Им весь институт завидует, потому что они работают в театре, они уже профессионалы. А две маленькие девчонки, Панькова и Копарулина — уже в штате, заняты в основном репертуаре, зверски играют детей Манилова. Ксению Копарулину ни один педагог не хотел брать с её 143 см, а она у меня блестяще Малыша и Дюймовочку играет, все дети в восторге, думают она их ровесница. А профессора мне втирают — что ты, Коля, травести — ведь это атавизм.

О работе артистов на стороне: Отлично к этому отношусь. Я подстраиваюсь под их график. Олег Ягодин всю страну избороздил с концертами «Кураре». В кино он снимался у Прошкина полтора месяца, мы подстроили репертуар. Ира Ермолова снялась у Кончаловского. Это замечательно, пусть они снимаются. У хороших режиссёров пусть снимаются, а не просто денег заработать.

О дрязгах в театре: О, это тот ещё театр, неподдельный, искренний и громкий. Как только чего-то начинается, я сразу узнаю. Скажем, Зимина с Колесовой, солидные дамы, поссорились. На следующий день я начинаю репетицию с того, что говорю: «Зимина, какого черта ты к ней привязалась? Что тебе надо от неё, от Колесовой?» Причём, Колесова сидит и причитает: «Я не знаю, чего она меня трогает, чего ей надо». Тут вступаю я и ору громовым голосом: «Прекратите, мать вашу!» Тогда Зимина кричит: «Да я её не трогаю!» То есть метод борьбы один — конфликт выносится наружу, на всеобщее обозрение, рассеивается и прекращается. Всё лечится матом, криком и ором, зато никто не злится сорок лет, ненавидя всех. А бывало в старых театрах, что одна артистка другой шубу лезвием резала на ленты, или битое стекло в туфли подсыпают. Мне такое не надо, чтобы по десять лет артистки не здоровались друг с другом, это же катастрофа, тушите свет.

О новой пьесе «Дыроватый камень»: Летом уединился в лесу и написал. Пьеса в двух действиях, с большими ролями, для больших театров. Никто не берёт ставить, зато берут всяких Олби, Ибсенов и прочих музейных. А тут живой, настоящий день странных пенсионеров, сюжет, развитие, повороты — что, я пьесы не умею писать, что ли? «Бабу-шанель», правда, стали везде ставить, в Москве в трёх местах идёт, в Польше в трёх, а по России каждый второй театр поставил. Там и играть ничего не надо, надо актрисам-бабушкам громко текст произнести и всё, зал будет лежать от хохота. Но это я хитрый, всё просчитываю — в каждом театре есть пожилые актрисы, надо же им роли давать. В прошлом году к нам приехали из Чебоксар бабушки и играли на чувашском языке, получили «гран-при». А старушкам по 90 лет и почти все народные артистки СССР. Вот это — да, думаешь, вот бы так сохраниться в такие годы.

О репертуаре: Я всегда балансирую репертуар. Должны быть спектакли на все вкусы, должны прийти люди всех слоёв общества. Я ж менеджер. Кому мало счастья — придёт на праздник урожая «Слуга двух господ». Кому мало тревоги — придёт на «Клаустрофобию». Кому веселья — придет на «Шанель». Бабушки, хипстеры и работники рынка на разные вещи покупают билеты. А если будет одна «Клаустрофобия» — ничего не заработаем. Жизнь прекрасна, сплошной Зурбаган. На последнем «Слуге двух господ» такое случилось… Все в поту, в шубах, а я выношу там слуге двух господ Макушину стакан воды. И вдруг он говорит: «Отгадайте новогоднюю загадку, Николай Владимирович». Я напрягся, 120 человек смотрят на меня. «Ну, говори свою загадку». «Что общего между Тарасовым и молоком коровы?». «Не знаю», — говорю осторожно. «А люди знают, — радостно говорит Макушин. — Три-четыре, товарищи». И весь зал хором как гаркнет: «Жирность!» Я упал.

Итак, спектакль «Ба/По-другому». Удивительно, но этот спектакль «сделан» двумя первоклассными травести «Коляда-театра» — народной артисткой РФ Любовью Ворожцовой и студенткой Ксенией Копарулиной. Два действия — два спектакля по пьесам Юлии Тупикиной и Светланы Баженовой. Это классический коляданиковский спектакль, ибо сам поставил, придумал сценографию и музыкально оформил. Общая тема пьес — одиночество городских жителей, запертых в своих клетках-квартирах.

Внезапно к внучке является бабушка. Молодая, наглая карьеристка (Василина Маковцева) хочет странную бабушку спровадить обратно. Деревенская маленькая бабулька в исполнении лучшей травести страны Любови Ворожцовой — совсем не та бабушка, которую воображает и помнит сбежавшая из деревни Оля. Ведь Оля со своим сожителем Лёшей (Илья Белов) — продвинутые хипстеры, занимаются йогой, знают все бренды, а тут какая-то старая женщина спит у них в кровати и требует родить детей. Ворожцова завораживает детским хрустальным голосом всех — и зрителей, и персонажей. Когда видишь и слышишь Ворожцову, попадаешь в сказку. Вот и Оля со своей подругой Машей попали. А изнеженный владелец интернет-магазина Лёша, заботливо готовящий обед и не слезающий с кровати, очень удобный для злой, нервной Оли — попал крупно. Оля ведь до Лёши вообще ходила по рукам. Так вот, видя слабого, но удобного Лёшу, Ба атакует его заговором от тараканов. Не хочет он детей — так пошёл вон! Такая вот магическая Ба. Сразу после этого шаманского события внучка Оля становится грациозной принцессой, вокруг неё так и вьются женихи, стекающиеся отовсюду. А всё потому, что Ба дружит с соседями по лестничной площадке, из ледяного карцера панельного дома делает филиал своей деревни с цветками на подоконниках. И ещё эта маленькая, мощная Ба видит посмертные сны — с одной стороны кровати род Голопупенко, с другой Скотинкины. Животворящая память рода меняет жизнь в отдельно взятой квартире — внучка выходит замуж и примиряется с матерью, пятнадцать лет жгуче ненавидимой. Наивный сюжет? Зато архетипический.

Вторая пьеса — о сыне (Антон Жижин) гулящей матери (Гюльнара Гимадутдинова), который дружит с очень странной соседкой сверху. И, правда, странные дружбы возникают в городе, из-за разрушения всякой родственности. Соседка Баба Паша (Вера Ирышкова) играет в компьютерные игры день и ночь, и обсуждает это гипнотическое дело с соседом снизу. Однажды она устроила потоп, с колосников льётся и журчит вода — и это намёк на полное изгнание городского человека из природы." Не для меня журчат ручьи, текут алмазными струями". Он будет петь не для меня. Саша уходит от матери, занятой исключительно манией «селфи в инстаграм». Его забирают в армию, а когда возвращается, любимой странной соседки Бабы Паши нет, она разменяла с дочерью квартиру. Вернее так: гулящая дочь (Илона Волконская) приехала и сказала странной матери: «Я тебя ненавижу, никогда с тобой жить не буду, надо разменять квартиру». Тоже архетип родственных отношений в городе. Зато там появилась маленькая девочка. И эта шестилетка в исполнении юной травести Ксении Копарулиной добила меня, зрителя, одним жестом. Это был жест, направленный к невидимому солнцу и стихиям, жест надежды и приятия большого мира.

Связаны две пьесы просто, но нерасторжимо — через древнюю казацкую песню «Не для тебя», высекающую слезу из зрителей. Песенные, хороводные связи мизансцен в спектаклях Коляды завораживают городскую публику, мы чувствуем — не всё потеряно, в городах есть другие, древние люди, способные холодную рассудочность москвичей наполнить солнечной эмоцией в диапазоне от чёрной меланхолии до экстатической радости. И сердце радостно забьётся. С восторгом чувств не для меня.

Фото автора