Вис Виталис: «У меня слишком много идей, но мало ресурсов»

Вис Виталис вылеплен из противоречий. Он никогда не делает того, что от него ждут. Напротив, этот музыкант всегда непредсказуем и предпочитает нехоженые тропы. Его давно не волнует популярность и слава, поэтому он свободен в выборе творческих целей и средств. Совсем недавно общественность убедилась в этом лишний раз: Вис выпустил альбом, который состоит целиком из песен американского певца Тома Вэйтса — «Underground. Вис Виталис поет песни Тома Вэйтса», так он и называется. Пластинка получилась довольно декадентской, в меру мрачной, в меру саркастичной. Тексты Вэйтса (крайне удачно переведенные самим Висом на русский язык) удивительно резонируют с нынешними российскими реалиями.

— Вис, почему именно Том Вэйтс?

— Нравится, уважаю. Нахожу меж нами много общего, разделяю многие его позиции и взгляды… Ну и вообще — это был самый неожиданный финт, который я мог выкинуть как музыкант. Люблю быть непредсказуемым; удалось и на этот раз.

— Какие ожидания у тебя связаны с выходом этого альбома?

— Никаких. Одна из моих многочисленных проблем — проект мне интересен, только пока я его делаю. Как только он завершен, я теряю к нему интерес и отпускаю в свободное плавание. У меня слишком много идей, но слишком мало ресурсов, чтобы нянчиться с выросшими детьми: пусть уж сами-сами. Хотя, не торопясь, обдумываю идею поиграть этот материал вживую. Как трибьют-группа. На Западе, кстати, эта практика вполне развита: у всех значимых коллективов и исполнителей есть трибьют-группы, даже конкурсы меж ними проводятся на предмет максимальной похожести, забавно. В общем, думаю. Загвоздка, как обычно, в музыкантах: людей полно, а играть не с кем, нужен также концертный менеджер и промоутер. Пока таких людей нет, но, может, ближайшей волной на берег выкинет что-то полезное.

— Чем ты руководствовался, отбирая песни для альбома?

— Первый критерий — те, которые сам люблю больше прочих. Второй — в работе были только альбомы периода 1983−1987 г., поскольку творческое наследие Вэйтса огромно. Ведь приступая к любой работе необходимо определить сроки и границы, иначе можно закопаться.

— Кстати, переводы мне очень понравились. Сам делал или кто-то помогал?

— Сам, конечно. Вообще, я ни от кого не прошу и не ожидаю помощи. Когда-то казалось, что мир обязан помогать, принимать во мне участие, как сам я принимаю в нем, но это, слава богу, прошло. Одно из главных пониманий, которое должно прийти к человеку, это — всем на тебя наплевать. Никто тебя не любит. Никто тебе не поможет. Никому до тебя нет дела. Соберись и делай все сам.

— Жутковато… Но не могу не согласиться. Итак, ты сделал все «в копейку». Даже голос подстроил один в один. Не было желания сделать некое свое прочтение песен Вэйтса? Хрестоматийный пример — Дженис Джоплин перепевала «Summertime» Гершвина, но сделала это настолько по-своему, что песня заиграла какими-то новыми красками, зазвучала по-другому. Ты сознательно не захотел привносить чего-то своего?

— Каверов на Вэйтса сделано множество. Тысячи и тысячи. Есть очень сильные, есть очень неожиданные. В любом случае, вставать в этот ряд мне не хотелось. То же, что сделал я — проект уникальный; такого не было и больше не будет. Ну и потом, сохранив в точности форму Вэйтса, я наполнил ее своим содержанием. Взяв его меха, я заполнил их своим вином. По его чертежам я построил свое здание. Это была намного более сложная, а потому более интересная работа.

— Группа Dream Theater несколько лет назад занималась странной вещью: играла музыку других групп — Pink Floyd, Iron Maiden, Metallica — прямо альбомами. То есть человек приходит на концерт Dream Theater, а слушает «The Dark Side Of The Moon», сыгранный от начала до конца. Это имеет смысл, по-твоему?

— Интересный опыт, я об этом не слышал. Но, думаю, Dream Theater, как парни практичные, руководствовались теми же мотивами, что и я, делая свой «Underground». Смыслов здесь несколько: они выросли на этой музыке, нежно любят ее и ценят каждое прикосновение к ней; им было в дикий кайф снять и сыграть этот материал; и, наконец, они предоставили возможность послушать живьем «The Dark Side Of The Moon» тем, кто в силу возраста или по каким-то иным причинам не смог этого сделать раньше, в оригинале.

— Я тут посмотрел твои старые видеозаписи. В глаза и уши бросилась аналогия с группой Doors. Первое, что натолкнуло на аналогию — это звук и партии клавишных, а второе — твои беседы с залом а-ля поздний Джим Моррисон. Это случайно получалось? Какие в целом воспоминания о клубных концертах девяностых?

— Я люблю Doors. Даже став большим мальчиком и поняв, что Doors — это во многом удачный миф, а Моррисон — харизматичный алкоголик, а никакой не король ящериц. Люблю Doors, в них дух времени, в них наивное обаяние той эпохи, когда деревья рока были не просто большими — они были огромными… Да и просто отличные песни есть у них, хотя, конечно, далеко не все. На меня, как на рок-музыканта, повлияло не так много групп, но Doors, разумеется, в первой пятерке. А концерты девяностых?.. Все было немногим лучше, чем сейчас, но в целом — такая же безнадега. Курили и пили, конечно, больше. Отличие не в концертах или в музыке — отличие в публике. Тут, конечно, совершенно разные эпохи. И как покрытый пылью столетий динозавр скажу, что та эпоха мне, конечно, нравилась больше.

— Как и когда случился твой поворот к хип-хоп-эклектике?

— Когда мне надоел рок. Это был конец девяностых. Все тогда играли рок. Кроме рока не было ничего и нигде. Я не говорю, конечно, о шансоне или пластиковой попсе, нет: тотальный рок был в том слое, в котором находился я сам. И он мне надоел. И слой и рок. Я стал слушать рэпкор — его в Штатах записывали уже в начале девяностых. Подсел на синкопированное движение. Потом, конечно, фанк-рок. Потом хард-фанк. Потом, собственно, просто фанк во всех вариациях, тут спасибо Red Hot Chili Peppers. Ну а в итоге, разумеется, рэп. Это был тогда дикий андеграунд, никто из друзей вообще не понимал, что я нашел в нем, (эти перипетии частично отражены в треке «В белом гетто», а сама песня написана в 2001 году, кажется). Ну и когда в один прекрасный момент распалась моя очередная группа, я в одиночку, сидя дома, начал экспериментировать с компьютером… И началась история группы Sixtynine.

— О ней и речь. В середине «нулевых» проект Sixtynine заметно выстрелил, клипы ротировались на MTV и не только. Песню «В белом гетто» пели во дворах. Что произошло потом, почему ты свернул деятельность коллектива?

— Это было давно. Первые песни Sixtynine были написаны вообще еще в 2000. Первое промо вышло в 2002. Альбом в черновом виде был записан в 2003. И теперь мне ясно — Sixtynine сильно обогнали свое время. Мы появились слишком рано. Даже сегодня, возможно, еще неподходящее время для такого проекта, а уж 15 лет назад и подавно. Люди не понимали, кто мы и что мы делаем. У нас не было широкой аудитории. Рэп был неизвестен и непопулярен. И потому мы были неинтересны шоу-бизнесу. Лейблы, с которыми у нас были странные и ничем не закончившиеся контракты, не понимали, что с нами делать и как нас продвигать. Мы были какой-то вещью в себе, таким колючим, непредсказуемым, брызжущим огнем, но при этом странно притягательным дракончиком, в которого влюблялись все, кто видел, но никто не хотел, условно говоря, взять домой и отпаивать молоком. У нас не было поддержки ни с одной из возможных сторон. Ну и конечно, мы бы справились с ситуацией самостоятельно, но — злая шутка! — еще не был настолько широко развит Интернет, чтобы держать руку на пульсе в масштабах страны, -да что там страны! — даже внутри Москвы горизонтальные связи практически отсутствовали. Мы не могли устраивать гастроли, поддерживать связь с промоутерами, мы были отрезаны от мира, мы не знали, насколько мы популярны — я начал узнавать об этом только года два назад, когда уже выросшие фанты стали находить меня в соцсетях и рассказывать, что, оказывается, наш единственный альбом «Выживу Стану Крепче», — который, кстати, и сегодня слушается, как абсолютно современный, — стал культовым. А тогда мы ждали какого-то развития событий… Оно все не происходило… Мы варились в собственном соку… Устали от этой неопределенности… И я принял решение разрубить гордиев узел одним ударом, закрыв проект. И если бы хоть один из лейблов, которые тогда поосторожничали, приняли бы участие в продвижении проекта, то лицо современного российского рэпа и, возможно, всей независимой музыки, могло бы стать совершенно иным.

— Я читал, что группа Sixtynine очень нравилась первому гитаристу «Арии», создателю группы «Мастер», Андрею Большакову и легендарному поэту Илье Кормильцеву. А сами они тебе говорили об этом? Выражали мнение лично?

— Разумеется. Я был лично знаком и дружил с обоими. С Ильей даже довольно близко — насколько это вообще было возможно с Кормильцевым: Илья, несмотря на внешнюю добродушность, был очень закрытым и жестким человеком и близко к себе людей особо не подпускал… И правильно делал, конечно. Я и сам мизантроп.

— Раз уж заговорили… Каково твое отношение к русскому року и металлу? Что тебе ближе — группы московской рок-лаборатории, ленинградского рок-клуба? Может, свердловские группы? Кого особенно можешь выделить?

— Русский рок постигла трагическая судьба. В России, впрочем, так можно сказать очень о многом, трагическая судьба — наша национальная традиция. Русскому року сильно не повезло. Он с самого начала находился в стороне от мировых трендов, начал развиваться слишком поздно, в условиях отсутствия необходимой технической базы и, самое главное, — структур шоу-бизнеса, он с самого начала смирился со своей второсортностью и с -отринул именно то, что делало его русской музыкой, а не жалкой калькой американского фолка: русский рок — за редким исключением — отказался от национальной ритмики, национальной мелодики, национальных инструментов и национального пафоса. Украина, кстати, пошла другим путем и, на мой взгляд, более удачным, но это уже другая история. В итоге, с моей точки зрения, русский рок пока что не состоялся. То, что мы знаем, как русский рок — а это, по сути, пять-десять имен — по-своему неплохих, но либо вторичных по отношению к Западу, либо, с позиции сегодняшнего дня, откровенно беспомощных. Проблески были и есть, но, опять же, сравнительно с массивом американского, английского рока, это смех и слезы. Сам я, как и полагается нормальному городскому подростку, вырос на русском роке. В детстве и юности запойно слушал практически все, от «Крематория», «Кино», «ДДТ» и «Машины времени» до «Арии», «Круиза» и «Облачного края». Потом перестал. Единственные альбомы, которые с той поры так и остались в моем плеере — это «Блюз в 1000 дней» Юрия Наумова, «Песня о безответной любви к родине» «Ноля», «Невидимка» и «Разлука» «Наутилуса Помпилиуса», «Чайник вина», «Птица» и «Жилец вершин» «АукцЫона» и, конечно, «Энергия» «Алисы». Это все — великие, бессмертные записи; остальное для меня как-то стерлось.

— Вопрос в контексте твоих книг по гендерной психологии. В интервью Захару Прилепину ты говорил, что мир сейчас в целом женский. Женщины рулят если не всем, то очень многим. А рэп и хип-хоп несут такой… подчеркнуто мужской, агрессивный посыл. Может, именно поэтому подобная музыка по большей части в андеграунде находится? «Женский мир» не пускает ее в свою жизнь?

— Ну, эпоха андеграунда для хип-хопа позади, он давно уже стал мейнстримом. Другое дело, что на этом пути — из подвалов под софиты — он как раз растерял то главное, что и составляет его суть: брутальность, яростность, искренность, независимость в мыслях и позициях. Женщины и в самом деле сегодня диктуют моду практически на все, я не раз об этом говорил. Получив возможность самостоятельно зарабатывать и тратить деньги, они начали создавать запросы. Нынешний женский мир очень даже любит хип-хоп, но такой, удобоваримый, сладенький, с тщательно отмеренной долей гламурной брутальности. И потому хип-хоп, а говоря точнее, рэп как музыкальная составляющая хип-хоп-стиля, видоизменился, чтоб стать интересным и приятным женскому уху; растеряв агрессивность, он приобрел гламурный лоск и метросексуальную беззубость. Нынче весь, без исключения, рэп, который массово популярен — это попса, которую просто немного иначе зааранжировали. Исключений нет. А вот в андеграунде — да, в андере, как всегда, творятся интересные и разнообразные вещи, но о большинстве из них мы уже никогда не узнаем: рэп уже дискредитирован и вряд ли когда-то вновь получит шанс стать интересным на массовом уровне.

— И напоследок, Вис, вопрос из разряда личностно-психологических. Я отчетливо просматриваю в тебе две ипостаси. Одна — брутальный человек, дитя подворотен и окраин, который в легкую может двинуть любому творящему несправедливость. С другой стороны ты — утонченный интеллигент, ценитель хорошей музыки и литературы. Какой ты настоящий? А если обе ипостаси настоящие, то как они уживаются вместе?

— Да я никогда и не скрывал этого, в одной из моих песен есть такие строчки:

«Во мне два героя — Арлекин и Пьеро.

И каждый другому готовит перо…"

В принципе, доктор Джекил и мистер Хайд живут в любом человеке, мне просто не повезло с тем, что каждого из них слишком много и никто не хочет уступать. Поэтому пришлось научить их как-то уживаться и взаимодействовать. Это годы работы. И полагаю, вполне успешной работы: по крайней мере, теперь я не кидаюсь на людей за косой взгляд или неточное слово, но и не планирую покончить с собой из-за неразделенной любви. В любом случае, переплетение этих энергетик и создало творческую единицу Вис Виталис, так что все штатно.

— Какие планы на ближайшее будущее?

— У меня в работе восемь альбомов. Все разные. Вы думаете, что мне уже нечем удивить этот мир?.. Думайте что хотите.

Снимок в открытие статьи: обложка альбома Вис Виталис