Не оцениваю работы коллег публично

Почти на все мои вопросы режиссер Михаил Сегал давал несколько не те ответы, что я от него ждал. Но в этом есть особый смысл и глубина — несколько сдвинуть предлагаемую структуру, сместить угол зрения. Это и отличает настоящего глубокого художника. В своем творчестве Михаил говорит вроде бы о простых и привычных вещах, но как-то волшебно, что ли, завораживающе. Ты смотришь, понимая: все простое не так уж просто и однозначно.

— Михаил, начнем с вашей крайней киноработы — с фильма «Кино про Алексеева». Как родилась идея снять фильм о барде? Чем вам близка эта тема?

— Единственное, что могу ответить по сути: я ненавижу слово «крайний», которое многие киношники употребляют вместо слова «последний». Очень часто приходится слышать «крайняя смена», «крайний фильм». И, главное, все это произносят с таким внутренним аристократизмом, с чувством принадлежности к какой-то особой узкокультурной касте. Мол, сказать «последний» мы не можем из суеверия. А вдруг завтра умру? Просто с ума сойти какая рискованная профессия, какие все сапёры-подводники-альпинисты, какие все сгорающие на лету высоцкие. А если говорить о второй части вопроса, то я не снимал кино о барде, никакой темы бардов в моём кино нет. Видимо, вы посмотрели какое-то другое кино.

— Можно было бы вставить слово «последний» и переформулировать вопрос и ответ, но ответ интересен и в таком виде, хочется оставить. Главную роль в фильме исполнил Александр Збруев, до этого довольно долго на экране не появлявшийся. Что для него явилось аргументом? Сама тема кино, что-то иное? Или просто уговорили?

— Главным аргументом, думаю, в любом случае явился сценарий, желание сыграть конкретного персонажа. Личный контакт между актёром и героем. Но, конечно, мне помогла слава «Рассказов». Збруев этот фильм видел и соглашался во многом не только на работу с материалом, но и с конкретным режиссёром.

— В фильме есть эпизод, где появляется Андрей Тарковский на съемках «Андрея Рублева». Если появление в роли-камео Андрея Макаревича сюжетно вполне оправдано, то без эпизода с Тарковским вполне можно было обойтись. Из чего я делаю вывод, что этот режиссер очень много значит для вас, что он был необязателен в фильме, но обязателен в вашей жизни, я прав?

— Наличие хорошего редактора крайне важно для сценариста. Жаль, что вы мне не посоветовали до начала съёмок, что в моей истории оправдано, а без чего можно обойтись.

— Да, я оказался крайне неповоротливым и медлительным, простите. Ларс фон Триер в своих картинах «посылает приветы» Тарковскому. Как вы расцениваете эти послания? Это оправдано, с вашей точки зрения, в контексте художественного творчества фон Триера?

— У меня никогда не было мыслей оправдывать или осуждать что-то в творчестве других режиссёров. Это всего-навсего фильм. Захотел передать привет — передал. Если не нравится этот фильм этого режиссёра, можно посмотреть любой другой. Их тысячи.

— Да, их много, но мы вернемся к вашей ленте. Итак, бард Алексеев. Этот человек неудачник, или недостаточно талантлив, или время так распорядилось? Почему он не стал знаменитым? Хотя, казалось бы, та собирательная бардовская биография, которая дана в фильме, вполне к этому располагала…

— У меня нет сил толковать свой фильм. Я его просто снял. А зритель его может просто посмотреть. Это же очень просто. Если в ком-то история Алексеева отзовётся его личной болью, личной любовью — я буду рад. Если нет — мои толкования не помогут. Я же не критик. У меня есть счастливая возможность не комментировать собственное творчество.

— В фильме любовь победила обман. Скажите, обман во благо — это может быть общечеловеческой парадигмой, императивом поведения? Или это просто частный случай отдельного сюжета? Или любовь — а именно она, с моей точки зрения, главная героиня фильма — покрывает и оправдывает все?

— Боюсь, что я не в силах в одном вопросе, в одной фразе, осилить сразу два умных слова: и «парадигма», и «императив». А по содержанию вопроса я ничего не думаю, у меня нет мнения по этому поводу. Всё равно, в каждом конкретном жизненном случае всё бывает неожиданно. Люди действуют и не в соответствии с какими-то императивами, и не так, как они же сами действовали вчера.

— Как я понимаю, многого раскрывать вы не хотите, оставляя зрителю самому решать и думать. Принимается. Перейдем к фильму «Рассказы». Очень сильная картина, на мой взгляд. Я смотрел ее несколько раз. Андрей Мерзликин в интервью мне сказал, что не все 4 новеллы появились сразу, что сначала вы сняли короткий метр, первую новеллу? Как раз там, где Андрей блестяще играет тамаду. Расскажите, как родились все 4 новеллы?

— Они были написаны ранее для другого сценария, но потом я их перетасовал, когда родилась идея снять кино про писателя и его рассказы. Я написал новые, обрамляющие сюжет эпизоды, и получилось то, что все видели. Всё сложилось в одно целое тогда, когда у меня внутри родился точный, если можно так выразиться, вектор высказывания, социального и художественного. Ведь трюк с писателем и его рукописью — только художественный приём, не ахти какой оригинальный.

— В самом начале фильма, в прологе, очень хорошо показан процесс обращения издателей с рукописями — рукопись бросают в мусорное ведро… Мне очень понравился этот ход, жизненный, правдивый. Скажите, вы часто наталкивались на молчание, невнимание и непонимание со стороны издателей? Вопрос к вам как к писателю.

— Я не очень много общался с издателями. Иногда наталкивался.

— Михаил, вы много работали с артистами по части съемок клипов. От Лолиты и Кобзона до «Сплина» и «Би-2». Что вас привлекает в этой работе? И каков вообще рецепт качественного клипа. Материальную сторону исключаем, это и так ясно.

— Меня в ней ничего сейчас не привлекает, поэтому я ей сейчас не занимаюсь. А когда занимался — привлекало. Это и есть рецепт — тебя это должно привлекать.

— Некоторое время назад фильмы Быкова «Дурак» и Звягинцева «Левиафан», во-первых, вызвали шквал обсуждений, во-вторых, оказались «скованные одной цепью». Их как-то вместе обсуждали, хотя «Дурак», конечно, не имел и сотой доли той поддержки в СМИ, которую имел «Левиафан». В связи с этим два вопроса: что думаете об этих фильмах в целом, как они вам? И насколько важен для талантливого режиссера и его картин PR, promotion и прочие мероприятия такого рода? Может ли «талант пробиться сам»?

— Ну да, это два вопроса. На первый я не буду отвечать, потому что не обсуждаю и не оцениваю в публичном пространстве работы коллег. Тем более — сравнительно. А на второй не могу ответить в силу очевидности ответа. Ну, хорошо: «Да, рекламировать кино нужно, без рекламы ничего не получится». Здорово получилось?

— Вполне здорово и однозначно. Понятно, что никакой талант сам никуда не пробьется. Вопрос как раз о них, о талантах. Какие у вас критерии при выборе актёров на ту или иную роль?

— Подходит или не подходит.

— В «Кино про Алексеева» ваша музыка. Но собирательно стилизована под бардов 60-х. Есть что-то и от Алешковского, и от Окуджавы. Вы писали песни специально или они у вас были до задумки сделать картину?

 — По-разному. Финальная песня «Дезертир» существовала раньше — это песня моего друга Филиппа Вейса на стихи Игоря Гольцова. А остальное я писал по ходу создания сценария, как любой другой диалог. Что же касается инструментальной музыки, то сначала я её наиграл на гитарах сам с тем, чтобы потом дать переиграть профессиональным музыкантам. Но потом оказалось, что в этом случае из музыки уходит обаяние любительского музицирования, которое мне и было нужно в истории. И всё осталось в моём исполнении.

— Что вы сами слушаете?

— Я, как, наверное, почти все люди среднего возраста, застрял в музыке своей молодости. Это то, чего я наслушался, когда мне было 15−25 лет. Плюс то, что в случайном режиме попадается по радио и в Интернете. Опять же, в силу возраста, я охотнее слушаю спокойную музыку, классику и джаз. Ну, то есть, всё очень обывательски. Я, к сожалению, не меломан, который в курсе всех новинок. И это плохо. Новую музыку надо знать. Меня оправдывает только то, что я также не читаю новых книг, не знаю современного искусства и прочее. Единственное — смотрю много нового кино… Да и то, наверное, не очень много.

— Михаил, Дэвид Линч несколько лет назад выпустил книгу — «Поймать большую рыбу». В ней он, в частности, пишет о том, что для извлечения настоящей работоспособной творческой идеи, необходимо глубоко нырять в себя. И только тогда можно выудить действительно большую рыбу. Вы как считаете? Этот психоделическо-запредельный процесс действительно важен или все находится на поверхности, в реальной жизни?

— Думаю, что нужно успешно совмещать. Художник может найти сюжеты и детали того, что ему нужно, как вы сказали, на поверхности, в реальной жизни, но, чтобы сделать из этого сильное произведение, он должен ходить по этой поверхности в состоянии постоянного глубокого «нырка в себя».

— И последний вопрос. Современная русская литература очень разнообразна. Но общее в этом разнообразии — вся она вполне экранизируема. Но экранизаций этих мы почти не видим. Почему режиссеры игнорируют современное литтворчество, предпочитая в 25-й раз снять «Анну Каренину» или «Ассу-2»?

— Думаю, причина в том же, о чём я сказал ранее: режиссёры просто не читают новой литературы. А с другой стороны, это всегда риск: поставить новую оригинальную историю всегда сложнее, у тебя нет запаса прочности. Это либо работает, либо нет. А за классику или за римэйк можно спрятаться. Как и за тему. Вспоминается детсадовская шутка. Идёт ёжик, в каске и с автоматом. Смешно? Нет. Зато про войну! Так и в кино. Интересно? Нет. Зато Пушкин. Смешно? Нет. Зато римейк известного фильма. Искренне? Нет. Зато про войну.