Захар vs «Захар»

Автор первой книги о Захаре Прилепине отвечает на вопросы Романа Богословского (прямо) и на написанное/сказанное Татьяной Толстой, Алексеем Навальным, Виктором Шендеровичем, Дмитрием Быковым, Петром Авеном, Татьяной Лестевой, Игорем Яковенко (косвенно).

---

Алексей Колобродов написал книгу о самом популярном писателе своего поколения и назвал ее — «Захар». Выпустило ее издательство АСТ, страниц в книге 512 — много. Как гласит аннотация, читателя ждет «не биография, время которой ещё не пришло, но — „литературный портрет“: книги писателя как часть его (и общей) почвы и судьбы; путешествие по литературе героя-Прилепина и сопутствующим ей стихиям — Родине, Семье и Революции».

Работа нужная и своевременная, и дело даже не в юбилее главного героя. Каких-то только кривотолков и пересудов не сопровождало последние 5−7 лет жизнь, литературную деятельность и образ мыслей Захара Прилепина. В этом весьма неформатном интервью, я попытаюсь выяснить, чем Захар медийно-всеобщий отличается от «Захара», персонажа книги. Или дело даже не в отличиях, а в тех невидимых связях между З и «З». В составлении вопросов мне помогли очень известные и уважаемые люди, хотя и косвенно. Помогли тем, что время от времени выдавали что-то неожиданное или, напротив, предсказуемое о Прилепине публично.

Все источники, с которыми я работал — открыты. Свобода слова, свобода мысли, свобода стучать по клавишам — куда от этого денешься? И еще: я сам не так давно писал биографию, и знаю правило: «Десять предложений пишем, тридцать в уме». Исходя из этого мы, конечно, сможем существенно расширить и дополнить книгу этим интервью. Право первого и единственно вопроса от себя — мое.

1. Алексей, сама собой возникает мысль, что писал книгу не холодный биограф-наблюдатель или литературовед из будущего, а явно предвзятый автор. Хотя бы потому, что не выдержано никакой временной дистанции, всё с пылу, с жару. Сам я твой труд не читал, что естественно, ибо этого интервью не получилось бы. Расскажи, какова в биографии (а я думаю, что это все же биография) Прилепина доля предвзятости в соотношении с независимыми суждениями и оценками? Лучше тебе сознаться сразу, поскольку ведь читатель все равно поймет, что к чему…

 — Давай, Роман, сразу договоримся, и с тобой, и в твоем лице — со всеми читателями и потенциальными рецензентами, что книжка моя — вовсе не биография. Меня меньше всего интересовала внешняя канва — сочинять биографию живого писателя, который должен жить и писать еще, как минимум, столько же, а дальше — как Господь управит — занятие для меня немыслимое. От фраз «Захар навсегда запомнил тот день, когда отец впервые привел его в сельскую библиотеку» или «В казарме к нему бравые омоновцы поначалу отнеслись настороженно», я испытываю примерно те же чувства, что радиоведущая Ксения Ларина от понятия «патриотизм». Жизненная история Захара Прилепина так или иначе считывается в его книгах и интервью, в «Захаре» есть на эту тему цитаты и выдержки — целое приложение собрано из интервью разных лет, но всё это — вне моего авторского корпуса.

Мне хотелось написать литературный портрет — это направление не слишком популярно в той сфере нон-фикшн, которая худо-бедно разворачивается вокруг современной русской словесности. Но вообще в литературе масса выдающихся примеров — имен назвать не буду, дабы не сватать себя в почетный легион.

Это не классическое литературоведение — академический подход, которого Прилепин, безусловно, давно заслуживает — не моя чашка чая. Не литературная биография — потому что подход у меня к текстам и другим поводам совершенно нелинейный. Иногда нейтральный, иногда весьма эмоциональный разбор книг писателя, попытка обнаружить их общие мотивы и корни, серия снимков и зарисовок на фоне эпохи, определение «отцов» и лидера самого деятельного сегодня поколения литераторов и, возможно, в скором времени — политиков… Вот в чем, пафосно выражаясь, состоял мой замысел.

Я предвзятый портретист, безусловно. Но, скорей, не в парадно-глянцевом, а в импрессионистском смысле. Основное чувство, меня направлявшее — светлое: благодарность. Поскольку по жизни благодарен своему герою. Захар Прилепин вернул России ее литературу.

Литературу как коллективное переживание, как вернейший принцип национальной идентичности. И как индивидуальный опыт обретения независимости, когда читатель ищет свои пути на дорогах, проложенных писателями.

Самим своим появлением, затем активнейшей литературной и общественной деятельностью — он отобрал у пластмассового мира, который, казалось, победил, и уже навсегда — пространство для живого и настоящего. И отбирает (отбивает) дальше, и не в одиночку уже, и это освобождение людей и смыслов — не остановить.

Ольга Погодина-Кузмина, прозаик и сценарист, говорила мне о Прилепине: «Он, конечно, голос поколения. Натуральный фермерский продукт среди постмодернистских изысков и суррогатов. Люди это чувствуют».

Надеюсь, однако, что эта предвзятость не помешала точности оценок, диагнозов, оптику не повредила. Ведь настоящий профессионализм — он не одной квалификацией определяется, но и любовью… Снова пардон за пафос.

Впрочем, уже нашлись желающиеего снизить. Некоторые представители литературного детсада, не дожидаясь выхода, объявили книгу «жополизской» (сам эпитет выдает вполне мусорную квалификацию владения родным языком). Читать они ее не будут, но о процессе, эпитетом описываемом, хорошо знают. Видимо, из собственного опыта.

2. Татьяна Толстая. В своем FB Татьяна Никитична пишет, среди прочего, о том, что «Прилепин будет выпускать модельную одежду. Естественно, патриотичную». И там же она расшифровывает: «RPS — или RussianPowerSystems — российский бренд одежды и аксессуаров, предназначенный „для смелых и решительных“. „Аудитория“ бренда — мужчины „от 16 до 60 лет“. Интересно, что коллекция весна-лето в 2015 г. выпущена по военным лекалам и состоит из нескольких капсульных блоков, каждый из которых символизирует одно из достижений России: „Космос“, „Катюша“, „Ледокол „Ямал“, „Петля Нестерова“ и т. д.“» Алексей, об это есть что-то в твоей книге? И что ты думаешь о запуске Захаром линейки «патриотичной одежды»? Это и есть то, чем должен заниматься современный писатель?

 — Этого сюжета у меня нет по причинам хронологическим — я закончил «Захара» и тут подоспела такая веселая новость. Однако имею наглость полагать, что к самой идее я имею некоторое отношение, ибо первым сделал среди «керженцев» (неформальное сообщество друзей, единомышленников, собутыльников, о них немало всякого в книжке) популярными футболки с оригинальными принтами, картинками. У меня были Аркадий Северный, Федор Достоевский, Алексей Балабанов; Захар в какой-то момент сделал принт героя донбасского сопротивления Моторолы, и мы, помню, с музыкантом Сашей Скляром концептуально рассуждали, как в архетипе русского традиционалиста, бродяги и аскета сошлись шансонье Северный и воин Моторола…

Зато я много говорю о том, что русский патриот Захар Прилепин — очень современный, и в этом смысле совершенно западный тип деятеля. Делателя себя и окружающего пространства. Writer as artist.

Вообще, модель Прилепина в искусстве и жизни — до дна зачерпнув традиции, воспев ее и дополнив, облечь во вполне современную, гибкую, яркую, вовсе не коммерческую, но максимально удобную для «продвинуть и навязать» форму. Линия одежды легко в эту модель вписывается и придает ей какое-то хулиганское измерение; гламур пародируется его же средствами.

Другое дело, что у него были здесь продвинутые предшественники — сам Захар вспомнил недавно о коммерческих (вплоть до спекуляции урюком и курагой) проектах Сергея Есенина. Я напомню, что Иосиф Бродский был совладельцем модного ресторана «Русский самовар» в Нью-Йорке, а, скажем, Василий Аксенов и Эдуард Лимонов линий одежды не создавали, но сделали неизмеримо большее — снабдили стилем и аксессуарами несколько поколений.

Так что Татьяна Никитична (кстати, не только писательница, но телеведущая и пиар-консультант) здесь напоминает шукшинского «начитанного и ехидного» мужика Глеба Капустина, который использует любой повод «срезать». Эта их полемика с Прилепиным — регулярная, я наблюдаю ее с удовольствием, — возникла вокруг своеобразного спора о наследстве. Я много в книге говорю о том, что эстетическая родина Захара — 20-е годы, постреволюционное искусство, но не авангард, а, скорее, пропущенная через фильтры и примочки социальных катаклизмов традиция, здесь наиболее близки ему не только Леонов и Шолохов, но и Мариенгоф, Аркадий Гайдар и — главным образом — Алексей Николаевич Толстой, приходящийся Татьяне Никитичне, как известно, родным дедушкой. Отсюда, полагаю, раздражение и ревность. Как-то в ответ на очередной наезд г-жи Толстой, Захар ответил с превышением — якобы цитируя «красного графа». Памфлетом-зарисовкой абсолютно алексей-толстовского качества и стиля, которой тот, однако, никогда не писал. Можно себе представить реакцию Татьяны Никитичны… Она, конечно, понимает уровень и штучность подобных стилистических изысков.

3. Алексей Навальный. Алексей, в Интернете есть небольшое видео, под названием «Эпизод 886. Собчак и Навальный о Прилепине и либералах». Навальный, на один из вопросов Ксении Анатольевны, отвечает: «Прилепин — имперец по сути своей. Поэтому ему нравится рассуждать о каких-то вот таких вот штуках, что вот мы нахреначили железных бронепоездов, которые сейчас в разные стороны поедут, и мы захватим Европу. Ну, это все… под этим нет ничего, кроме мифологии». Расскажи, что есть в твоей книге о политических взглядах Прилепина? Он действительно имперец? И если да, то что под этим разуметь? И здесь же — насколько Прилепин любит выстраивать мифы вокруг себя и конструировать инфоповоды только для того, чтобы получить максимальный выхлоп в СМИ?

— У меня там два раздела, посвященных «антиприлепину» разных мастей, страстей и кондиций. Кроме того, подобного жанра и жара и в других главах хватает. Интересно, впрочем, что Навального в качестве прилепинского оппонента я не рассматривал отдельно, и, судя по приведенной тобой цитате, правильно сделал — ничего нового он тут не сообщает, а передергивает, как и вся эта публика. Которая — странное дело — свои вполне банальные идеи требует цитировать до последних запятых и лучше без интерпретаций, а с чужими обращается страшно либерально. Я неплохо знаю тексты и высказывания Захара по разным поводам, в этом смысле я, скорее, не биограф его, а текстолог — так вот, ответственно заявляю, что никаких «железных бронепоездов», «нахреначили» (слово явно не из прилепинского словаря) и «захватов Европы» мы там не встретим. Навального — не по образу, а по функционалу — я как-то сравнил с Остапом Бендером, а теперь просится конферансье Жорж Бенгальский, тот самый, «поздравляю, гражданин, соврамши».

Идем дальше — взглядам Захара Прилепина, как политическим, так и эстетическим, так или иначе посвящена почти вся моя работа, я объясняю, что их трудно разделить, это единая стихия. Захар, да, имперец (жаль, дефиниции этой тоже судьба быстро засалиться, как «патриоту» и «либералу»), но здесь мне видится главной не идеологическая сторона (масштаб, история, традиция), а писательская, да и человеческая стратегия — преодоление хаоса, обретение гармонии. Центростремительный посыл — столь эффективным сумел бы стать только патриот по убеждению и «понятиям», имперец по функционалу и либерал в общении. Объединяющий векторы, умеющий быть центром. Тем более, для такого поворота сегодня возникают все основания.

Что касается пиара и мифа… Захар чувствует обратную сторону гармонии — разломы, трещины, всеобщую межеумочность и ее непреодолимость, — острее и точнее большинства соотечественников, использует в своей литературе и жизнестроительстве с такой откровенностью и на той грани, которую недоброжелатели называют «спекуляцией». Но тут другое — не комплекс, а синтез: любви и энергии преодоления.

4. Виктор Шендерович. Свою статью «„Дебютант“. Ответ Прилепину» Шендерович начинает так: «В газете „Завтра“ опубликовано „Письмо товарищу Сталину“. Пафос письма полностью соответствует месту публикации, и можно было бы, не оборачиваясь, пройти мимо, если бы не имя автора. „Письмо“ написал Захар Прилепин. Вот я и прочел его. И с печалью констатирую: Захар стал антисемитом, о чем, собственно, и уведомил общественность публикацией этого текста. До того Прилепин числился в „левых“, вплоть до острой лимоновской фазы — и многие, в том числе я, списывали это на ностальгию по советской детской ясности мира, на затянувшуюся молодость. Думали, повзрослеет — оклемается…» Алексей, вопросы. Антисемит ли Прилепин? Для чего было нужно писать «Письмо товарищу Сталину»? Прошла ли у Прилепина (если была) «острая лимоновская фаза»? По традиции уже — что есть по этим поводам в книге и что, может, туда об этом не вошло.

 — Интересно, что публикацию нашумевшего «Письма товарищу Сталину» Виктор Шендерович атрибутирует газете «Завтра». Тогда как пионером здесь была «Свободная пресса». Это очень важный момент! Ошибка, скорее, подсознательная, и тем наглядней. Дело в том, что Виктор Анатольевич и его единомышленники много лет ощущали себя мейнстримом. Мы, дескать, хозяева дискурса, а левые и патриотические идеи пусть хиреют где-то в гетто, за виртуальной колючей проволокой: газета «Завтра», журнал «Наш Современник», запрещенная «Лимонка»…

Они полагали, что это и есть свобода слова и какое-никакое соблюдение приличий. И самодовольно проморгали момент, когда сами превратились в маргиналов, а экс-маргиналы оказались сталкерами двух-трех поколений. (Я не агитпроп здесь имею в виду, но власть над умами). «Свободная пресса» — вполне себе центральное, технологичное, раскрученное СМИ. То есть, с одной стороны, Шендерович как бы заговаривает реальность: мол, всё по-прежнему, радикалы печатаются в бородатом «Завтра», но тут же непоследовательно утверждает, что читателей у Захара станет теперь на порядки больше — все антисемиты пополнят ряды, а их же, как любит бояться Шендерович, мильоны, тьмы и тьмы…

Антисемитизм — пикантная тема, в заметке, которую ты цитируешь, Виктор Анатольевич сравнил его с сифилисом. Как ни странно, в этой параллели что-то есть точное, смыслы, которых Шендерович явно не закладывал. Во времена, когда сифилис бушевал в России (гражданская война, разруха и пр.), это же была фобия. В литературе многократно описано, как молодой богемный человек, обнаружив на теле невинное высыпание, выбирает между «сразу застрелиться», или бежать к венерологу, доктору Турбину. В наше время определенная публика, заметив не у себя (тот же Шендерович не так давно выступил чистым биорасистом), а у других отдаленные и чаще мнимые признаки болезни, начинает предаваться любимой фобии.

Я вот полемизирую в книжке с литературным обозревателем «Коммерсанта» Анной Наринской, которая в рецензии на «Обитель», эдак поджав губы, пеняет Захару, — дескать, вывел неприятного еврея-приспособленца, ну а чего еще от Прилепина ждать? Между тем, речь о Моисее Соломоновиче, который чуть ли не единственный из активных персонажей, остается в стороне от тотального расчеловечивания, имевшего место на Соловках. Этот симпатичный персонаж, в не самых подходящих для себя обстоятельствах, предлагает главному герою паёк и освобождение от общих работ в конторе — дорогого стоит… Вообще, процесс оборотничества в соловецком аду охватывает многих — русских, чеченцев, священнослужителей, латышей, чекистов (в т. ч. с украинскими фамилиями), политических и уголовников, бытовиков и поэтов, а вот не впускают его в себя две категории зэков — крестьяне из российской глубинки и евреи. По-разному, но тем не менее. Евреям — скажем, архитектору экономики ГУЛАГа Нафталию Френкелю в «Обители» свойственен эдакий «эффект постороннего». Что, на мой взгляд, даже не исторично, но так у Прилепина.

На этом тягостный вопрос можно было бы и обрубить, поскольку я пишу о писателе, взгляды которого — в его текстах, включая «Письмо товарищу Сталину», которому, мало кто отметил, предпослан эпиграф из Бориса Слуцкого. Но всё же добавлю: антисемит, как правило, человек, чья главная (а порой и единственная) мысль о евреях. Между тем, у Захара — мыслей множество, и евреи среди них находятся где-то, может, в третьей тысяче. Если вообще находятся.

Далее, по пунктам. Захар многократно объяснял причины появления «Письма товарищу Сталину» — и общественно, так сказать, политические, и, что важнее, экзистенциальные. Я их разбираю, и предлагаю собственную версию. Если кратко — здесь всё то же стремление к преодолению хаоса и порядку на рабочем столе. Инвентаризация смыслов и ценностей.

Что такое «острая лимоновская фаза» — я не знаю. Звучит весьма кулинарно, может, в данной сфере ответ и прячется. Тема «Прилепин и Лимонов» — принципиальная в книге. Это «отцы и дети», но не в традиционном варианте конфликта, а, напротив, случай — отнюдь не редкий — симфонии, продолжения, наследования… «Пошли мне, Господь, второго» — как у поэта Вознесенского. Меня больше занимали, впрочем, не политические сближения — тут всё очевидно, а этические и художественные. Я, например, обнаружил, много общего в отношении к религии, Богу, у традиционалиста Захара и ересиарха Эдуарда. Через Леонида Леонова, что любопытно. Еще интересно, что в романах Прилепина и Лимонова даже фауна общая, одинаковая. Эдакий НБП*-бестиарий.

5. Дмитрий Быков. Алексей, свою рецензию на роман «Обитель» Дмитрий Львович начинает так: «Роман Захара Прилепина „Обитель“ (АСТ, Редакция Елены Шубиной) хорош не только потому, что хорошо написан, — стилистов сейчас как раз в избытке, и фиоритурами маскируется чаще всего бессодержательность, — а потому, что хорошо придуман: в нем есть второе дно. Фигль-Мигль (как зовут автора, не знаю, приходится пользоваться псевдонимом) заметил в одной своей повести, что современную литературу не тянет перечитывать, и самого Фигля-Мигля это тоже касается, но Прилепина надо именно перечитать минимум дважды — просто чтобы уяснить авторскую конструкцию. Вообще же чаще всего перечитывать стоит то, чем автор наслаждался, тем, что ему приятно было писать самому». Считаешь ли ты, что «Обитель» — это главная книга Прилепина на данный момент? И что за таинственную «авторскую конструкцию», по-твоему, имеет в виду Быков?

— Да, «Обитель» — главная книга, и не только Прилепина, и не только в год вручения ему и ей «Большой книги». И главный раздел в моей книжке. Про «авторскую конструкцию» Дмитрий Львович прав (хотя я в «Захаре» с ним немного полемизирую, как сказал Довлатов по иному случаю: «разошлись на почве моей недооценки Солженицына»).

Прав в следующем смысле — роман сложный, полифонический, с оригинальной концепцией историзма, упакованной в авантюрную фабулу, густонаселенный… Можно написать отдельное исследование по прототипам (я тоже некоторых обнаружил), отдельное — по соловецкой топографии, и вообще отношениях автора с пространством — у меня есть мысль, что действие романа происходит как бы на облаке, но облаке из сравнения Антона Чехова, вообще любившего сравнивать облака… Кроме того, я говорю о взаимодействии с идеями и образами Достоевского, Солженицына, Шаламова, о есенинских магнитах и мотивах, о социологии «блатного мира» и отношении к нему Прилепина, об энергиях Серебряного века и Революции, которые породили феномен СЛОНа…

Но тебя, надо полагать, не мой разбор «Обители» здесь интересует, а взаимоотношения двух знаменитых писателей, тем более — острый и скандальный момент — оказавшихся по разные стороны баррикад. Я знаю отношение обоих, высказанное в личных разговорах, но об этом не буду, привычно сошлюсь на тексты. Быков везде подчеркивает талант, исключительную литературную одаренность Захара — а это для него высший комплимент, прочее отступает. У Прилепина в «Саньке» есть симпатичнейший персонаж — Лёва, описанный, несмотря на то, что убедительно оппонирует главному герою — прямо-таки с нежностью. В «Лёве» легко угадывается «Дима», и я точно знаю, что вот эта нежность — через годы — у Захара совершенно не растворилась.

6. Петр Авен. В своей статье о романе «Санькя» Авен писал: «Курт Воннегут как-то сказал, что все, что надо знать о жизни, написано в книге «Братья Карамазовы» писателя Достоевского. Многое из того, что, на мой взгляд, следует ненавидеть, можно найти в романе «Санькя» писателя Прилепина — именно эту книгу я прочитал последней. Первый тезис романа предельно банален и прост: «Современный российский мир ужасен, и поэтому жить в нем нормальной, человеческой жизнью совершенно невозможно. Более того, преступно». Отсюда и второй не более оригинальный тезис: «Мир этот надо менять. Естественно, силой». Алексей, вопросов несколько. Как думаешь, что именно задело Авена? Я имею в виду — глубинно, по правде? Далее. Ведь Прилепину уже давно не кажется, что современный российский мир так уж ужасен? Так что за изменения произошли с автором за время, прошедшее с выхода «Саньки»? Он перестал «мыслить революционно»?

— У меня есть наблюдение о том, как интенсивно живет Прилепин. Другому литератору, пишу я, хватило бы полемики с банкиром Авеном на всю оставшуюся жизнь, три романа и увесистый том мемуаров. А сегодняшний Захар былой этот экшн совершенно подзабыл, как я выяснил при написании соответствующей главы. Но мне история казалась принципиальной. Итак: Авена задело, что исповедуемая им и его коллегами религия социал-дарвинизма (на голубом глазу, скрижалями прямо, проповедованная им в рецензии на «Санькю») встречает в некоторых людях и группах яростное сопротивление. И процесс этот описан ярко и талантливо. Петр Олегович воспринял литературное произведение как инструкцию, руководство к действию — отсюда паника, повышенный градус, постыдная, но и полезная — местами — откровенность. Я придумал такой прием — на социал-дарвинизм в отношении народа ответить социал-дарвинизмом в отношении олигархов. У меня «Санькю» рецензирует, отчасти оппонируя Авену, персонаж, обладающий очень нерядовыми возможностями и аналогично — знаниями про эпоху первоначального накопления и ее активистов. Мне кажется, у него довольно аргументированно получилось ответить Петру Авену.

Прилепин — ровно в тех же мыслях относительно людоедского, несправедливого устройства нашей действительности. Но 14-й год — Майдан, Крым, Донбасс и всё оглушительно затем последовавшее, линию поведения неизбежно скорректировали. Согласись, когда поджигают общий дом, приходится отложить даже самый капитальный ремонт в собственной квартире. А потом — я полемизирую на эту тему с Романом Сенчиным — в России только внешние события способны повлиять на внутреннюю историю, теория малых дел у нас не работает, или работает худо.

Надо сказать, я даже на уровне структуры своей книжки пытался воспроизвести образ мышления Захара. Именно поэтому я отказался от линейности, житейской или даже литературной биографии: вот первый роман, поэтика и стилистика, а вот, как говорят сейчас, роман крайний, смотрите — какая эволюция в силе и средствах… Но Прилепин не мыслит эволюционно, и самого понятия «эволюция» терпеть не может. Поэтому я рискнул на такое, революционное по-своему, построение текста: портрет героя, сложенный из пазлов.

7. Татьяна Лестева, «Литературная Россия». Алексей, цитата из статьи: «Правда, в „романе в рассказах“ „Грех“ Прилепин в издёвке над русским языком под флагом новояза идёт дальше: „Ты что такой похнюпый?“ (курсив мой. — Т.Л.). До таких шедевров словотворчества, как мне кажется, не доходил ни один из перечисленных Н. Рубинской писателей. Даже за Пруста могу поручиться, — не доходил!» Вопрос: разбираешь ли ты в книге «Захар» авторский стиль Прилепина? Согласен ли ты с тем, что он-де «под флагом новояза»? В общем, вопрос о стиле и языке Прилепина.

 — А я могу за Антона Чехова поручиться. У него есть рассказ, где два купчика собираются кутить с барышнями, и старший младшего учит: ты, дескать, мамзелек выбирай, какие попухлявей. Тут всё в этом словечке: и нравы, и сами купчишки во всейскотской полноте, и даже «мамзельки»…

Мне как раз очень понравился эпитет «похнюпый» в рассказе «Колеса» — он сразу многое сообщает и о говорящем, и о состоянии того, к кому он обращается. Естественно, я не целенаправленно и отдельно, но регулярно что-то сообщаю о стилистических и лексических находках Прилепина, не только на примере «похнюпого». (Кстати, режиссер скопинского театра «Предел», наш общий товарищ Владимир Дель, поставивший «Допрос» в своё время, назвал новый спектакль по рассказам Прилепина именно «Ты чё такой похнюпый?»). Скажем, в «Черной обезьяне» использован целый хоровод узнаваемых стилей, там же Захар показывает совершенное владение инструментарием постмодернизма; фейк-мемуар от имени Владислава Суркова в журнале «Ъ-Власть» отсылает к запискам Александра Керенского… Про Толстых я уже говорил.

8. Игорь Яковенко. Бывший глава союза журналистов России, Алексей, в своей статье «У Прилепина на лбу написаны 280 и 282 статьи УК РФ», среди прочего, пишет о песне и клипе «Пора валить» вот что: «…"валить» патриотическому писателю Захару Прилепину и его подельникам придется довольно долго, если, конечно, они не будут использовать современные средства массового поражения. Что же касается судьбы остальных россиян, включая патриотического писателя Захара Прилепина, то после завершения замечательного проекта, описанного в клипе, они стремительно вымрут, поскольку среди «заваленных» окажется примерно три четверти экономически активного населения, так что кормить, лечить и всячески обустраивать жизнь профессиональных патриотов станет решительно некому". Алексей, мои вопросы. Правильно ли г-н Яковенко понимает смысл и посыл песни? Чего хочет добиться Захар Прилепин в музыке — планирует стать новым Кинчевым, Цоем, Башлачевым? Не связанно ли его обращение к рок-музыке с возможным предчувствием кризиса в литературном творчестве? Что есть о музыкальной жизни Прилепина в книге?

 — На то существует культура, с которой себя отождествляет интеллигенция, чтобы на любое произведение смотреть взглядом всё же «вооруженным». Но, видимо, интеллигенция (по самоназванию), возможность игр с интерпретациями оставляет самой себе, а остальные должны себя выражать исключительно в плакате, даже не в постере.

Ирония отменена вместе с введением комендантского часа в социальной группе «пора валить» — это мы поняли. На эдаком фоне как-то даже стрёмно говорить о серьезных вещах, и притом — не о политике. Разве что совсем кратко.

Я всегда подозревал, что российские западники элементарно не знают западной культуры. Может, полагая, что оная окончательно переместилась в супермаркеты (как вариант — в Голливуд, хотя и не вариант вовсе). Тут, да, отлично разбираются. Между тем, трек и клип «Пора валить» несут явные черты эстетики черного рэпа — агрессивной по отношению одновременно к субъекту и объекту высказывания, то есть хоть к себе, хоть к персонажам, хоть к слушателю-зрителю. На тех же принципах, к слову, строится и американский неожурнализм, о котором Игорь Яковенко наверняка что-нибудь да слышал.

О том же хорошо сказал наш общий друг, идеолог и фронтмен группы 25/17 Андрей Бледный: «Каждый раз удивляюсь, как у повелителей смысловых гольфстримов и мастеров словесной эквилибристки весь этот постмодерн разом отключается и остаётся только голый и пугающий буквализм, замешанный на каких-то своих фобиях и комплексах. Или это Юпитеру над быдлом шутить можно, а вот быдло как-то сложно себя выражать не может по определению. Быдло может только жрать, срать, водку пить и георгиевской ленточкой обмотаться. А чё не так, фраерок?»

Я уже говорил выше о западном, артистическом типе Прилепина, в этом ключе и надо понимать его песни, треки и альбомы. Отдыхает, самовыражается, гоняет аккумуляторы и подзаряжает одновременно. Другое дело, я бы не стал говорить о музыкальном творчестве как о чем-то второстепенном у Захара. Такие шедевры по гамбургскому счету, как «Портрет Сталина», «Осень» (альбом «Патологии» с Ричем) или «Царь» и «Капрал» (альбом «Охотник» «Элефанка») - мне в помощь.

Из перечисленного тобой культового ряда я бы особо выделил Башлачева, что бы там Захар восторженного не говорил о прочих «кумирах юности». Все-таки родом он не из «русского рока» в классическом понимании, а из бескомпромиссного русского андеграунда. С его мрачной индустриальной эстетикой, экзистенциальным надрывом, установкой на бедность и радикальное самоистязание творца — и тут вести речь надо, главным образом, о Башлачеве и «сибирском панке» с обширной географией между Омском, Тюменью и Новосибирском и целой генерацией странных поэтов во главе с Егором Летовым (Янка Дягилева, Роман Неумоев, Черный Лукич и др.). Вот здесь корни Захара и многих из нашего поколения. Об этом я говорю подробно, мне это кажется исторически и социологически чрезвычайно важным.

---

*Межрегиональная общественная организация «Национал-большевистская партия» (НБП) признана экстремистской решением Московского городского суда от 19 апреля 2007 года и её деятельность запрещена.