«Мне есть что спеть, представ перед Всевышним…»

Все знали, что он есть, но мало кто его видел. На телевидении о Высоцком ни кадра, в газетах и журналах — ни слова. Нет, порой строки о нем все же мелькали…

Все знали, что Высоцкий играет в знаменитом Театре на Таганке, что у него француженка-жена. Но в театр было не попасть, и на Марину Влади посмотреть было негде. И если бы не песни, не голос — пронзающий слух, с завораживающей хрипотцой — можно было подумать, что он — легенда, собирательный образ, советский Шекспир

Высоцкого можно было увидеть только в кино. Но роли у него были небольшие. И зрители надеялись, что когда-нибудь он сыграет нечто грандиозное.

Сделаем паузу, оглядимся. Да, Высоцкого не больно жаловало кинематографическое начальство — много пел, немало говорил — иронично и саркастично. Но нельзя сказать, что он был фигурой, запрещенной к показу. Высоцкий мог украсить своим присутствием целый ряд фильмов разных жанров. Это — «Операция Ы и другие приключения Шурика» (вместо него сыграл Михаил Пуговкин), «Проверка на дорогах» (Владимир Заманский), «Двенадцать стульев» (Арчил Гомиашвили), «Земля Санникова» (Олег Даль), «Прошу слова» (Николай Губенко), «Сладкая женщина» (Олег Янковский), «Гонки по вертикали» (Валентин Гафт), «Любимая женщина механика Гаврилова» (Сергей Шакуров). И это не весь список!

Не стану уточнять, почему эти роли не достались Высоцкому. Не только из-за известных пороков, но и по другим причинам.

«Место встречи изменить нельзя» — его звездный час. Успех картины, поставленной Станиславом Говорухиным и показанной по телевидению в ноябре 1979-го, предсмертного года Высоцкого, был ошеломляющим. Но главное, артист наконец-то вырвался «за флажки». Сам? Да, но, сдается, кто-то влиятельный, может, даже из самого Кремля помог. Не делом, а веским словом. И Высоцкий стал персоной грата.

А тут подоспели «Маленькие трагедии». Режиссер Михаил Швейцер говорил: «Мне кажется, что Дон Гуан-Высоцкий — это тот самый Дон Гуан, который и был написан Пушкиным… И мне казалось, что все, чем владеет Высоцкий как человек, все это есть свойства пуш­кинского Дон Гуана. Он поэт, и он мужчина. Я имею в виду его, Вы­соцкого, бесстрашие и непоколебимость, умение и желание взгля­нуть в лицо опасности, его огромную, собранную в пружину волю человеческую, — все это в нем было».

Трехсерийный фильм Швейцера показало ТВ меньше чем за месяц до ухода артиста. И Высоцкого, который вонзился всем своим налитым, мускулистым телом в суть, характер Дон-Гуана, окатила новая волна зрительского восхищения.

Среди слушателей его песен был сам Брежнев. С дочкой генсека Галиной Высоцкий был знаком.

После «Места встречи…» и «Маленьких трагедий» артист наверняка стал бы нарасхват. Судьба готовила ему невероятный, сказочный подарок, но у того уже не было сил его принять. В марте восьмидесятого незнакомый врач, которому рассказали о привычках и образе жизни Высоцкого, печально изрек: «Ему осталось жить месяца два».

Не стану уточнять — все и так знают, о каких привычках речь.

Высоцкий, не ведая, что смерть подкралась совсем близко, строил планы. Вместе с польским актером Даниэлем Ольбрыхским он хотел снять фильм про узников, бежавших из немецкого концлагеря. Сценарий показали Жерару Депардье. Тот, прочитав «Каникулы после войны», сочиненные Эдуардом Володарским, пришел в восторг и заявил, что готов сниматься. Даже без гонорара…

В июне восьмидесятого Высоцкий на бланке парижского отеля «Виазур» написал свое последнее стихотворение. Неровным, скачущим почерком он вывел:

«И снизу лед, и сверху — маюсь между.

Пробить ли верх иль пробуравить низ?

Конечно, всплыть и не терять надежду,

А там — за дело, в ожиданье виз…

Мне меньше полувека — сорок с лишним, —

Я жив, тобой и Господом храним.

Мне есть что спеть, представ перед Всевышним,

Мне есть чем оправдаться перед Ним".

Высоцкий терзался — уезжать или остаться?

Случай — в тему. В 1979 году он пел в Канаде перед эмигрантами. Место было выбрано необычное — русская баня на окраине Торонто. После концерта артиста обступили. Кто-то спросил, хотел бы он уехать из Союза и поселиться на Западе. Высоцкий от­ветил: «А что я здесь буду делать? В бане петь?»

Другой случай приводит Марина Влади в своей книге «Владимир или прерванный полет»:

«Уезжать из России? Зачем? Я не диссидент, я — артист.

Ты говоришь это в Нью-Йорке во время знаменитой передачи Си-би-эс «Шестьдесят секунд». У тебя покраснело лицо, и побелели глаза — видно, как ты раздражен.

«В работе со словом мне необходимы мои корни, я — поэт. Без России я — ничто. Без народа, для которого я пишу, меня нет. Без публики, которая меня обожает, я не могу жить. Без их любви я задыхаюсь. Но без свободы я умираю»".

Болезнь разрывала, выворачивала. Высоцкий никогда не носил часов, но всегда с точностью до минуты знал время. И метался, чувствуя, что его время кончается…

Валерий Перевозчиков в своей книге «Правда смертного часа» писал, что Высоцкий в последние месяцы жизни стал нелюдим. Его друг Вадим Туманов рассказывал, что артист со многими «раздружился». С Золотухиным разошелся еще в 1975-м, в то же время поссорился с Дыховичным, «со Смеховым отношений не было никаких… Остается Иван Бортник, но с ним ссора в последний год…

В Театре на Таганке «нормальные» отношения с А. Демидовой, Д. Боровским, Л. Филатовым… Александр Стернин — фотограф театра — рассказывал мне, что перед «Вишневым садом» Высоцкому регулярно расстраивали гитару. «Володя говорил: — Ну, вот опять! И кому это надо?!»

Странно, что о самом успешном фильме «Место встречи изменить нельзя» Высоцкий не хотел говорить. Точнее высказывался, но раздраженно: «…обещаю вам, что вы не прочтете ни одной строчки о моем отношении к Жеглову. Все видно по тому, как я его сыграл. Я свое дело сделал, а оценивать — дело не мое, а ваше и критиков»".

Может, Высоцкий обижался, что ему не дали исполнить свои песни? «Я не спел вам в кино, хоть хотел, даже братья меня поддержали…» Речь — о Вайнерах, авторах сценария…

Однако артист не скрывал, что получил «не то чтобы удовольствие, а купался в некоторых моментах роли». И даже написал сценарий — продолжение сериала.

В фильме Говорухина Высоцкий не хотел сниматься! «… 10 мая запомнилось тем, что это день рождения Марины Влади, которая прибыла в Одессу из Парижа — вспоминал режиссер. — Тогда ей стукнуло 40! Вся съемочная группа отдыхала на даче нашего друга. И вдруг Марина взяла меня за руку, увела в другую комнату и заперла дверь. Со слезами на глазах она стала умолять: „Отпусти Володю, снимай другого артиста“. Затем и Высоцкий подключился: „Пойми, мне так мало осталось, я не могу тратить год жизни на эту роль!“ Как много потерял бы фильм, если бы я сдался „на милость“ Володи в тот майский вечер!»

В июне восьмидесятого выходит очередной номер ленинградского журнала «Аврора». В интервью Смехова были такие строки: «Высоцкий — дитя стихий, я не видел второго такого же по выносливости. Он неутомим, как горная река, как сибирская вьюга, и это не метафора, увы! — он так же беспощаден к себе в работе, как и упомянутые явления природы. Только ему это дороже стоит — жизни и здоровья…»

По словам фотохудожника Плотникова, Высоцкий был очень доволен и сказал: «Приятно о себе читать не на латинском шрифте»…"

16 июля 1980 года — последний концерт в подмосковном Калининграде — ныне Королев, где находится знаменитый ЦУП — Центр управления полетами. Высоцкий пообещал вскоре выступить в сеансе прямой связи с космонавтами.

17 июля — последний телефонный разговор с Парижем. Он сказал Марине, что скоро прилетит: «Скажи, ты снова примешь меня?» «Приезжай. Ты же знаешь, я всегда тебя жду». «Спасибо, любимая моя».

18 июля — последний «Гамлет» Высоцкого. Он плохо себя чувствует и даже забывает слова. В паузах, выбегая со сцены, глотает лекарства. За кулисами дежурит врач «скорой помощи».

«Наш SOS все глуше, глуше,

И ужас режет души

напополам!"

Никита Высоцкий вспоминал: «19 июля мы вместе с отцом и бабушкой смотрели по телевизору открытие Олимпиады в Москве. Он пребывал в очень подавленном, мрачном состоянии. По телевизору показывали что-то веселое, народ пел, мы с бабушкой смеялись, а папа будто отсутствовал». И это при его пристрастии к спортивному действу: «Все равно я сегодня возьму и умру на Центральной спортивной арене».

22 июля ему позвонили из ОВИРа: «Владимир Семенович, зайдите за паспортом». В тот день он в последний раз вышел из дома. Получил паспорт и купил билет в Париж — о, оптимист! — на 29 июля, на другой день после собственных похорон.

«24 июля я работал… Часов в восемь вечера заскочил на Малую Грузинскую, — вспоминал врач Анатолий Федотов, лечивший Высоцкого. — Ему было очень плохо, он метался по комнатам. Стонал, хватался за сердце. Вот тогда при мне он сказал Нине Максимовне: „Мама, я сегодня умру…“»

При жизни Высоцкий был далек от нас. Подавал привет разве что с магнитофонных кассет. Парадокс, но лишь после смерти он стал гораздо ближе. Мы, наконец, увидели Высоцкого — не краешком глаза, мельком, а крупно, во весь экран. Он никуда не спешит, широко улыбается, поет, рассказывает о себе. Только не появляются его новые стихи и песни, но и старых достаточно. Их срок годности не истек, они по-прежнему актуальны — ироничны и саркастичны. И свежи, словно были сочинены вчера.