Война ради войны

В «Свободной прессе» уже выходил отзыв о новой книге Леонида Юзефовича «Зимняя дорога». Его написал Захар Прилепин, и с его любезного разрешения я скажу об этой книге еще несколько слов, она того заслуживает.

Захар справедливо указал на то, что «Зимняя дорога» — посвященная малоизвестному и, что уж там, далеко не центральному эпизоду Гражданской войны — ценна не только в исторической части (откуда бы еще мы об этом эпизоде узнали?), но и тем, что в противостоянии «белого» Пепеляева и «красного» Строда странным образом угадывается сегодняшняя война, пусть диванная — всякой эпохе свое оружие; в измельчавшее время, на безлошадье и диван — конь.

Захару эта тема близка как мало кому другому — его «Обитель», если уж на то пошло, тоже читается как попытка в мутном зеркале истории, то так, то этак его поворачивая, разглядеть отражение дня сегодняшнего. Дело тут не в том, чтобы рассказать историю, а в том, чтобы историю расспросить, — вслушаться в шепоты и крики живых людей, ставших призраками, в надежде узнать у них что-то о себе.

В еще большей степени, чем для работы Захара, это верно для работы Юзефовича — в «Зимней дороге» он выступает не как сочинитель, автор трилогии о сыщике Путилине или «Журавлей и карликов», а как историк, автор «Самодержца пустыни», легендарной биографии барона Унгерна.

Для исследователя, историка, автора биографий одна из самых важных вещей на свете — встретить своего героя. Как браки заключаются на небесах, эти встречи назначаются не в загсах и не в канцеляриях союзов писателей, каждая такая встреча — автора и героя, о котором только этот автор и может рассказать, — большая удача, и не только для автора, но для всей национальной культуры. Таковы «встречи» Ходасевича и Державина, Чуковского и Некрасова, Тома Рииса и Льва Нусимбаума. Чтобы так в течение писательской жизни повезло дважды — удача почти невероятная. Леониду Юзефовичу именно так повезло.

Крайне важно тут заметить вот что. Барон Унгерн — а книга Юзефовича о нем в первом издании вышла более двадцати лет назад — был по всем признакам романтическим героем. Герой-одиночка, выдающая личность, противостоящая окружающей действительности, человек, вступающий в борьбу с силами истории, бросающий вызов обыденности — и терпящий героическое поражение. Новые герои Юзефовича — генерал Пепеляев и комбат Строд — интересные и выдающиеся — и все же в куда большей степени они «типические герои в типических обстоятельствах». В геологических пластах истории они не столько выдающиеся самородки, сколько горизонтальные породы, и именно поэтому их одна на двоих судьба с куда большим основанием может рассматриваться как судьба времени, судьба страны, история в самом своем существе.

Бессмысленный, с самого начала обреченный на поражение поход пепелявского отряда — и столь же бессмысленный, в силу первой бессмысленности, поход Строда, их никому, в сущности, не нужное противостояние. Идеализм, наивность, благородство и прекраснодушие Пепеляева и честность и убежденность, те же, по сути, идеализм, наивность и благородство Строда. Бессмысленный, никому не нужный арест и расстрел потерянного алкоголика — пусть не совсем беспочвенный, грозился же он в алкогольных припадках расстрелять Сталина — Строда. И не менее бессмысленный, хоть и тоже в своем роде логичный — нельзя же было, зная о близкой войне с Японией, рисковать, оставляя в живых легендарного и умеющего именно там воевать генерала, — вторичный арест и расстрел Пепеляева.

История эта поражает именно своей со всех сторон бессмысленностью, ненужностью, даже нелепостью. До Якутска отряд все равно не дошел и не дошел бы — посредине пути узнали, что взят Владивосток, а значит, цель похода, и без того туманная, совсем уж рассеялась. Недели противостояния в Сасыл-Сысы оказались никому не нужны, зачем все было, если все равно, ничего не добившись, просто снялись и ушли обратно? Наконец, зачем вообще брались за оружие и отстаивали свои — книжные, ох какие книжные — идеалы, если с одной стороны, все разворовали белые соратники Пепеляева, а с другой — плюнули на коммунистическую мечту красные начальники Строда?

Неловко, смешно и глупо — читать эту удивительно спокойным языком написанную книгу временами больно, как больно бывает следить за человеком, который попал в неловкую ситуацию и чем больше пытается сохранить в ней лицо, тем нелепее выглядит.

И тем более страшным и грозным символом выглядит беспрецедентно жестокий, бесчеловечный, вовсе не героический, грязный и некрасивый ад этого противостояния. Сорокоградусный мороз, «миллионы вшей», тьма, вода с трупным запахом, баррикады из смерзшихся трупов, варенная в талом грязном снегу конина, навозные кирпичи, вонь и копоть — и все это на пятачке земли площадью, пожалуй, в пару хороших московских кофеен. В таком забытом Богом месте, что даже до Якутска без оленей не доберешься.

Юзефович убедительно показывает, что довольно скоро в этом противостоянии потерялись любые цели и задачи — оно стало ценно и сверхважно само по себе, стало иррациональным. Не борьба идей, политических программ, образов будущего или чего-то в этом роде — а грязное кровавое месиво без цели и смысла, угрюмое упрямство воли, забывшей, что она волит, борьба двух командиров, которые не испытывают ненависти друг к другу и которые позже, на публичном процессе в Чите, будут подчеркивать свое взаимное друг к другу уважение.

Пепеляев и Строд — стоит лишь чуть-чуть сместить угол зрения — оказываются не малозначительными командирами небольших отрядов в забытом эпизоде истории, но громадными мифогенными фигурами, как Ахилл и Гектор, Тескатлипока и Кетцалькоатль, Индра и Вртиру. В их борьбе — которая в этом мифическом смысле совершается вне времени, и где-то в эйдотическом Сасыл-Сысы, они и теперь отдают приказы и подбадривают своих бойцов, — рождается мир вокруг них, мир, который оказывается не чем иным как зимней дорогой, тоской и ужасом бескрайней снежной тайги.

И в этом-то мире — здесь мы возвращаемся к политической актуальности «Зимней дороги» — мире, созданном их вечным противостоянием, мы и живем прямо сейчас.