Памяти Фазиля Искандера

1969 год

Суровые и весёлые студенческие годы. Смоленский филиал МЭИ — Московского Энергетического Института. Студенты — понятно — молодёжь. Но и преподаватели только что созданного филиала — вчерашние студенты МЭИ, направленные преподавателями в Смоленск. И одно это создавало и много забавных qui pro quo, когда студентов путали с преподавателями и «натарбормот», и особую атмосферу сверхтребовательности — «а слабо?». Потому и отбор был — 6−7 абитуриентов на место, и отсев был — до диплома доходила половина группы.

И — атмосфера библиофильства, высокой культуры, формирование корпуса советских инженеров. Главная забота руководства и преподавателей СфМЭИ на период производственной практики — подыскать центры культуры и высоких технологий. Сохранились у меня кинокадры — именно кинокадры, отснятые на любительскую плёнку кинокамерой «Спорт», которая стоила ровно одну стипендию — практики группы «Промышленная Электроника — 1, набор 1965 года» (ПЭ-1−65) в Ленинграде. Девушки наши ужинают чёрным хлебом, макая его в подсолнечное масло с солью — но завиваются, красятся и идут в лучшие ленинградские театры на лучшие спектакли с участием лучших артистов.

Это — вечером, а днём — работа на лучших предприятиях, на рабочих местах операторов и прессовщиц, монтажников и наладчиков.

И вот однажды в коридоре родного СфМЭИ однокурсник Володя Розгон вдруг рассказывает о недавно прочитанной книге Фазиля Искандера.

— Ты что, не читал?

— Не-а.

— Почитай! Вот так (поднятый большой палец) мужик пишет!

— Ну, ладно, постараюсь…

Сказал я без энтузиазма — ведь знал я политику советского минкульта — поднимать на щит и печатать стотысячными тиражами очень среднюю Азию и недалёкий Дальний Восток, как «представителей национальных меньшинств». Впрочем — книги Тихона Сёмушкина «Чукотка» и «Белые снега» Юрия Рытхэу любил с детства.

Но Володя так жарко рассказывал о литературном таланте, о блеске юмора Искандера, что разговор запомнился.

1974 год

И вот институт позади, сверхпрестижное по советским временам предложение работы на выпустившей кафедре промышленной электроники принято, увлекательная работа инженера по НИРу — пиковый вольтметр для завода Тяжмехпресс в Воронеже сделан, измеритель процентного отклонения напряжения сети от номинала для бакинских нефтепромыслов сдан, тестер для интегральных микросхем смоленского завода решён весьма элегантно, преподавательский опыт получен — и тут появляется предложение поработать в Зеленограде, советском центре космической электроники.

Первое время живу в гостинице — и вдруг, среди ночи, вспоминается тот самый разговор о Фазиле Искандере, которого я так и не прочитал. Ярко, точно, как на киноэкране прокручивается тот разговор с Володей — и я снова засыпаю.

А наутро — на работу, а в обеденный перерыв (уж так принято было) — добежать до книжного магазина, вдруг что интересное привезли?

Привезли. Привезли книжку в белой обложке с коричневым деревом, синими и красными листьями и кавказским мальчиком. «Дерево детства» Фазиля Искандера — копеек 50 стоила по тем временам.

Я удивился совпадению, быстренько взял один экземпляр и побежал на работу.

Вечером, в гостинице, на 11-м этаже, раскрыл свежую, тугую книжку — и закрыл её только под утро, восхищённый и потрясённый.

Не дождавшись перерыва на обед, попросил оформить пропуск на выход (в ВПК с этим было строго!) к открытию магазина — купить как можно больше, дарить друзьям, дарить всем удовольствие и наслаждение — но уже ни одной книжки не было…

Зато с тех пор я полюбил Искандера и искал, и собирал его книги, рассказы, повести. И — главное! — я полюбил Абхазию, Абхазию, в которой никогда не бывал…

1986 год

Не будем о грустном. Не будем о Сократе, который две с половиной тысячи лет назад доказывал глупым соотечественникам, что нельзя, что неправильно и опасно проводить «всенародные выборы» власти…

«Сократ … говорил, что глупо должностных лиц в государстве выбирать посредством бобов (всенародных выборов, белые и чёрные бобы служили бюллетенями — А.Т.), тогда как никто не хочет иметь выбранного бобами рулевого, плотника, флейтиста или исполняющего другую подобную работу, ошибки в которой приносят гораздо меньше вреда, чем ошибки в государственной деятельности; подобные речи возбуждают в молодежи презрение к установленному государственному строю и склонность к насильственным действиям». (Ксенофонт Афинский)

«Всенародные выборы» — со всеми ужасающими и катастрофическими последствиями — были устроены Гобачёвым и прочими наёмниками заокеанского капитала (Ильфа и Петрова не опровергнешь).

Среди прочих кандидатов народные избранники от Зеленограда вдруг оказался и Фазиль Искандер — легендарный Фазиль Искандер!

Назначена встреча с кандидатами — во Дворце культуры завода «Микрон» (ныне уничтоженном). А у меня — забавная ситуация. Именно в этот день и в это время — юбилейный день рождения у хороших знакомых. И редакционное задание, венгерский репортёрский магнитофон на боку — от зеленоградского радио.

В советские годы это было естественно — общественное участие в СМИ, рабкоры, селькоры — всё это не урезалось капиталистической цензурой, было возможно прямое обращение к людям. Я был инженером — но на общественных началах делал репортажи для зеленоградского радио (пользовавшиеся успехом — похвастаюсь).

И вот, выступают кандидаты (я записываю на магнитофон, а у самого мысль о стынущей на моём гостевом месте водке и закуске). Доходит очередь до Искандера — САМОГО Искандера, которого вижу впервые! Я подхожу к трибуне, раскрываю микрофон-«удочку» и записываю все его слова. И радует, что он не собирается идти в депутаты, но согласился на участие, чтобы по-писательски увидеть процесс изнутри…

Я складываю «удочку» и готов уже улизнуть — на день рождения — но тут один бдительный товарищ, из организаторов встречи, требует отдать ему кассету с записью, дабы не попало в эфир что-то секретное… Я возражаю…

Короче говоря, мы с этим бдительным появляемся на сцене, вцепившись друг другу в лацканы. Я объясняю залу причину конфликта — зал радостным рёвом подтверждает мою правоту и кассета остаётся у меня. А сочувствующая публика тут же теснится и освобождает мне место возле Фазиля Искандера (мог ли мечтать?).

Фазиль Абдулович понимает ситуацию и предлагает для записи интервью прийти к нему — и даёт телефон (мог ли мечтать?).

Убегаю со встречи, прибегаю к юбиляру, рассказываю — шок и восторг, штрафная и напутствия.

На следующий день, с тем же редакционным магнитофоном и кассетой еду к Искандеру — он жил тогда возле метро «Аэропорт».

Неожиданности начинаются с прихожей — вешалка точно такая же, как у меня. Я это отмечаю, захожу в комнату — и глаза на лоб: точно такой же книжный шкаф, как у меня (только у Искандера их два), точно такие же книги в шкафу, точно такая же югославская пишущая машинка и ещё много-много удивительных совпадений.

Совпадения продолжаются и дальше — в ходе интервью выясняется множество удивительных совпадений в жизни, биографии, каких-то деталях.

Но вот приходит время прощаться.

— Извините, оканчиваю запись, мне надо собираться в командировку…

— Спасибо, и мне тоже в командировку…

— Завтра?

— Завтра.

— Только не говорите, что в Таллин!

— Именно в Таллин.

— Я — впервые, на завод, который с нами в кооперации.

— И я впервые — пригласила русская община…

Немая сцена, как писал Гоголь!

На прощание Фазиль Абдулович дарит мне только что вышедшую его книжку — «Кролики и удавы», подписывает «Саше Трубицыну — братски», и пишет мне записку — чтобы пропустили на его выступление, и — до встречи в Таллине!

И вот — Таллин… Выступление Искандера на следующий день. Таллин — странный, поступь веков — и гнусного вида молодые люди в кепи гитлеровской армии — выродки Горби и Яковлева… Милые эстонские старушки в музее — и карикатурные мамзели на фотовыставке с «европейским» порноуклоном…

Выступление Искандера — прямо скажем — неудачное. Зал переполнен, но блистательные его рассказы в его исполнении теряют весь блеск. Медленный, вдумчивый, глуховатый голос, отсутствие артистизма и школы скучны для зрителей. Я отлично понимаю его — если вы сейчас с интересом читаете эти строки, это вовсе не значит, что вам интересно было бы выслушивать меня — несколько раз меняющего слова и буквы, думающего о том, что надо бы и можно бы написать и получше…

1990 год

В СССР и США действует проект «Саманта» — в память американской девочки, написавшей письмо Андропову, тогдашнему Генеральному секретарю КПСС. Она написала письмо, была приглашена в Советский Союз, своими глазами увидела, как живут советские люди, советские дети, побывала в Артеке. А потом, после возвращения домой, рассказывала, что Советский Союз — не враг, что люди там живут — хорошие, мирные, дружелюбные, работящие… А потом вместе с отцом попала в авиакатастрофу.

Её мать организовала в память о Саманте детский лагерь, куда приезжали дети со всего мира. По телевизору приглашали детей записываться в клуб «Саманта» — записался однажды и мой сын. Делегацию формировали по активности и участию в работе — и он, как лучший фотокорреспондент клуба, попал в её состав.

В делегации были дети со всех концов тогда ещё единого Советского Союза — особо запомнилась армянская девочка и её наставник — ярко-рыжий голубоглазый армянин.

В Доме Дружбы собирались родители юных делегатов мира — обсуждали, с какими подарками поедут дети. И решили, что нужны картины с пейзажами всех республик, и книги.

И тогда мы с сыном пошли в Дом Книги на Новом Арбате и купили пачку книг Фазиля Искандера на английском языке «Тринадцатый подвиг Геракла» — ибо кто лучше, теплее и правдивее мог рассказать о жизни в СССР?

На бело-зелёной обложке книги был портрет Искандера, и была крошечная точка на карте СССР — Абхазия… И именно из этой точки шли такие талантливые и искренние, такие мудрые и весёлые слова — для всего мира.

2001 год

В этом году я впервые увидел Абхазию, ту самую Абхазию, которую описывал Искандер. Абхазию, обгоревшую и исклёванную пулями, Абхазию скорбную и траурную, Абхазию, в которой тлела ещё война, Абхазию под подлейшей и гнуснейшей ельцинско-чубайсовской позорной блокадой, Абхазию — Ленинград XXI века.

Впервые — по чистой случайности попав в санаторий газеты «Правда» — надо было добирать какие-то лимиты и фонды. Привезла меня жена, Жанна Мамиевна Касьяненко, грузинка по отцу, зам. главного редактора газеты «Советская Россия».

И приехал — прямо на страницы Искандера. Настолько понятным, знакомым было всё вокруг, настолько ясно было, что говорят абхазцы и что они подразумевают…

Персонал санатория — отношения служебные. Но вот первое абхазское знакомство — Чингиз Джотович Бигвава, глава администрации Пицунды — уже заранее описанный гениальным пером Искандера. Сразу было понятно, кто он и что он, и, когда выставив в разбитое окно кабинета автомат, кричал, что «мамой клянусь, застрелю эту корову, если ещё раз выпустишь её на школьный двор!», и когда горестно подпирал рукой голову, слушая посетителей…

Благословенная Пицунда, разорённая войной, изнуряемая блокадой, легла на его плечи, а он — комиссар 5-го Пицундского батальона, чудом вернувшийся с того света после тяжелейших ранений, трудно и упорно вытаскивал её к жизни, как вытаскивал к жизни свой дом старый абхаз из рассказа Искандера «Дедушка»…

И диалог между нами, приехавшими из Москвы коммунистическим журналистами и им, главой администрации Пицунды, был тоже — как из рассказов Искандера.

— Что нужно? Чем мы можем помочь?

В круглой абхазской голове проносятся сотни мыслей, проходят тысячи сравнений и комбинаций, идёт раскладка, не раз описанная Искандером. И, наконец:

— 65 тысяч надо. Вот видите (подводит нас к окну кабинета) — русская школа разрушается. Крыша протекает. На самый необходимый ремонт 65 тысяч надо…

А осенью я везу через ельцинскую блокаду зашитые поглубже 65 тысяч (большие деньги для того времени!), выделенные КПРФ, пару компьютеров (первые! В Пицунде не было ни одного!), принтеры, бумагу, канцтовары и книги — сколько смог увезти, и припрятанный прибор ночного видения.

Осенью Пицунда ещё суровее, со стороны грузи очередная провокация, по пути попадаются вооружённые отряды, в здании администрации — штаб 5-го Пицундского батальона. Компьютеры тут же становятся штабной техникой, на них печатаются приказы и диспозиции. В Пицунде — затемнение, над морем изредка проносятся вертолёты…

Уже потом Чингиз откровенно (я заслужил откровенность) рассказывает — а я словно перелистываю страницы Искандера — почему он попросил 65 тысяч, и именно для русской школы.

Всё по Искандеру — абхазская наивная мудрость и выработанная веками предусмотрительность. 65 тысяч — маловато, но если запросить больше, то могут и не дать. 65 тысяч — повод обратиться к местным бизнесменам, чтобы дополнили до минимума. И крышу школы — русской школы! — починили. А это уже рычаг для давления на центральную сухумскую власть: русская школа как новенькая, а абхазская неухоженная! Нехорошо! Надо выделять средства!

Словом — Искандер описал всё заранее, всё было понятно, можно было сказать: «мы одной крови, ты и я», и скрывать нечего.

Горе и радость всегда шли об руку по земле Абхазии, формировали абхазский менталитет, так точно описанный Искандером.

2003 год

В этом году мы с женой — заместителем главного редактора газеты «Советская Россия» — попали на Северный полюс и установили там флаг «непризнанной» Республики Абхазия.

Экспедиция была проведена под эгидой Коммунистической партии Российской Федерации и Коммунистической партии Республики Абхазия. Г. А Зюганов готовил российскую часть, Э.Э. Капба — абхазскую. От Абхазии были доставлены полярникам продукты, горный абхазский мёд и копчёный сыр.

Удивительно — на Северном полюсе, в чёрной и округлой полярной палатке, которая была настолько разумно устроена, что изнутри казалась больше, чем снаружи, источником тепла и обогрева была соляровая печка с названием «Апсны», Абхазия, изготовленная в Сухумском совнархозе!

Уже сейчас, вспоминая об экспедиции, сожалею о том, что вместе с пищей телесной от Абхазии не была передана и пища духовная — книги Фазиля Искандера. Ведь не найти лучших «книжных витаминов», чем его рассказы.

И надо будет — обязательно надо будет! — от народа и от руководства Абхазии установить прочную связь с полярниками и снабжать их витаминами не только телесными, но и книжными, произведениями Искандера в печатном и электронном виде.

2016 год

Июль, июль! От границы Абхазии, от Псоу, еду в Сухум на празднование Дня флага Республики Абхазия, везу поздравления и приветствия от коммунистов России.

Нет уже на свете Энвера Эрастовича Капбы — но память о коммунисте хранится свято, в честь его 70-летия его именем названа школа и выпущена марка, а недавно площадь в Гагре названа его именем и на ней установлен памятник.

Нет и моей жены, с которой мы вместе ставили на полюсе флаг Абхазии…

Водитель — молодой симпатичный абхаз по имени Ираклий. Геракл, на самом деле, в Абхазии запросто можно встретить и Одиссея, и Платона, и Аристотеля, и Медею — память о древней прекрасной цивилизации неизгладима.

Но что обидно — он не читал Искандера… И у меня сожаление — не читал Искандера. И у меня зависть: а теперь прочитает! И будет читать — впервые! Какое же это наслаждение — тем более, для абхазца!

«Весь мир на ладони, ты счастлив и нем,

И только немного завидуешь тем,

Другим, у которых вершина ещё впереди!"

И вот — двух недель не прошло — как Искандера не стало…

Не надо спешить ставить памятники — памятники никуда не уйдут. Но то, что в школах Абхазии надо ОБЯЗАТЕЛЬНО ввести в курс литературы Искандера — это несомненно и безусловно.

И в русских школах — мудрый Искандер был бы куда полезен — тоже несомненно и безусловно.

Покойся в мире, Фазиль Абдулович! Живи вечно, благословенная Абхазия!