19 октября — лицейский день. В этот день Музею-лицею Александра Пушкина, открытому в Царском Селе в 1949 году, исполняется 60 лет. Прокомментировать это событие корреспондент «Свободной Прессы» попросил Элеонору Лебедеву, научного сотрудник Всероссийского музея А.С. Пушкина.
«СП»: — Элеонора Сергеевна, вы работаете в музее Пушкина более 40 лет, кому, как не вам рассказать о пушкинском Лицее?
— В Лицее, где учился будущий великий русский поэт, я впервые побывала еще школьницей, потом ходила туда студенткой пушкинского семинара, начинающей учительницей… Музей поначалу был скромный, фрагментарный и зажатый. Нельзя было вообразить ту свободу и красоту ампирных интерьеров, которая открылась всем в 1974 году после реставрации всего здания лицейского флигеля. Поистине оживали пушкинские образы: «В те дни во мгле дубравных сводов, близ вод, сиявших в тишине, в углах лицейских переходов, являться муза стала мне».
Полвека назад — странно вспомнить — я привела сюда пятерых восьмиклассников и подготовила с ними экскурсию, а потом они провели ее своему классу. Это был мой первый экскурсионно-методический опыт, весьма скромный.
«СП»: — Что особенного происходило в музее за минувшие 60 лет?
— В 60−70-х годах Пушкину повезло: среди многих старательных и опытных сотрудников в музея трудились два гения экспозиционного искусства. Да не обидятся на меня другие, которые есть, и иные, которых нет, и те, которые далече. Я имею ввиду отмеченных харизмой Семена Ланду и Марию Руденскую, которых можно назвать основателями музея, с головой погрузившихся в конкретную повседневность пушкинского детства, в лицейский быт, в ускользающую реальность далекого прошлого. Впрочем, время было беспощадно к этим людям.
«СП»: — Что вы имеете ввиду?
— Муж Марии Руденской стал узником ГУЛАГа. Его когда-то командировали в Германию на стажировку как талантливого киноактера и режиссера. Там он, в частности, играл в немецком фильме роль Распутина. Эта стажировка дорого обошлась. По доносу он был арестован как шпион: доносчику понравилась его жилплощадь. Сюжет эпохи! Мария Петровна с дочерью Светланой чувствовала себя придавленной судьбой долгие годы, и, несомненно, творчество, преданность труду были для нее, а позже и для Светланы способом противостоять чудовищной несправедливости, унижениям и нищете.
И все же Марии Петровне удалось невероятное — в разрозненных лоскутных свидетельствах, фрагментах и осколках давно ушедшей эпохи увидеть целостно образ Лицея! Многое делалось интуитивно, как будто неосознанно…
«СП»: — Разве это не присуще подлинному творчеству?
— В этом было что-то и от фанатизма. Помню, как она «доставала» два шерстяных одеялах для… воспитанников-лицеистов, то есть, для того, чтобы накрыть ими музейные кровати… Сотрудники посмеивались: «Мальчики могут замерзнуть?».
Между тем, в этом время замерзала ее любимая дочь Светлана, чье здоровье было принесено в жертву Лицею. Светлана целыми вечерами ждала свою мать из архива, лежа у керосинки в нетопленной комнате…
«СП»: — Видимо, в ту пору для Руденской существовали только лицеисты?
— Почему? И к первому директору Лицея, современнику Пушкина — Василию Федоровичу Малиновскому — Мария Петровна относилась, как к живому человеку, близкому другу, своему современнику. И так же — к другу поэта Ивану Пущину. Его «записки о Пушкине» — богатейший фактический материал, который ею вполне был учтен при создании Музея лицея. Она даже предлагала начинать экскурсию с четвертого этажа — с показа спального коридора, куда гувернер привел воспитанника Ивана Пущина, чтобы показать ему его комнату. Мы возражали, и она сдалась, согласившись, что Пущин здесь все же — второй голос, а первый — Пушкин. «Вы помните, когда возник лицей, и царь открыл для нас чертог царицын». «Чертог царицин» — этот образ явлен в интерьерах третьего этажа, и ярче всего в большом зале. С тех пор маршрут экскурсии, конечно, не менялся.
«СП»: — Жаль, что в самом Петербурге эти выдающиеся музейщики — Руденская и Ланду несправедливо забыты…
— Если бы Светлана Руденская не написала и не издала целую библиотеку книг о Лицее, то имя Марии Петровны Руденской, как создателя музея, осталось бы неведомо публике, ведь тогда было не принято персонифицировать авторство. Светлана совершила свой дочерний подвиг. Она сама с отроческих лет была погружена в тему, избранную матерью, но главным героем для нее был, конечно, Пушкин. О нем она размышляла, отыскивала родственное ей отношение к нему. У каждого, как известно, свой Пушкин. Однажды она спросила: «Как ты думаешь, почему Николай Гумилев отправился в Африку?» Мой ответ ее обрадовал: «Исполнил мечту Пушкина — «под небом Африки моей вздыхать о сумрачной России».
«СП»: — Как сложилась дальнейшая судьба Марии и Светланы Руденских?
— Мать и дочь, одаренные многими талантами, природные красавицы прошли через все испытания советской эпохи. После реабилитации мужа, Мария Петровна вступила в партию, но не для карьеры, куда уж там! Просто думала доказать свою лояльность и сохраниться на службе, а, может, и для того, чтобы определить свою дочь Светлану на работу в музей. Увы, партийный билет не помог достигнуть ни первой цели, ни второй. Позже, в 90-е годы Светлана намеревалась эмигрировать в Германию, где жил ее двоюродный брат. Тетка Светланы была известным немецким философом. Готовясь уехать в Германию, она продала свою квартиру, полученную после реабилитации отца, но нарвалась на мошенников, в результате, потеряла и квартиру, и деньги. Это резко сократило срок ее жизни…
«СП»: — Дочь и отец погибли из-за одной и той же квартиры? Какое страшное совпадение…
— Было время, я удивлялась совпадениям в жизни сотрудников музея с пушкинскими датами и персонажами: кто-то родился, как Пушкин — 6 июня, кто-то в один день с Натальей Николаевной. Была у нас музейная служительница по фамилии Малиновская, электрик Томашевский
Царское Село — Петербург