Феномен «Внутри Лапенко»: Новое русское искусство про добро и любовь

После выхода последней серии «Внутри Лапенко» журналистка Мария Кувшинова написала текст, где сравнила сериал с «путешествием в ментальный Чернобыль». По словам журналистки, творчество Лапенко — «палимпсест из обгоревших или истлевших смыслов», «кошмар неистории» и прочие метафизические трансформации парадигмы постмодерна. Текст можно прочитать с интонацией Журналиста: получится МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ ПАЛИМПСЕСТ МЕНТАЛЬНОГО ЧЕРНОБЫЛЯ В ХАОТИЧЕСКОМ УЖАСЕ ПОСТСОВЕТСКОЙ ЭСТЕТИКИ РАСПАДА!

В общем, автор увидел в сериале что-то свое, и это нормально. Но потом в навязчивой и безапелляционной манере автор вложил в сериал свой собственный, увиденный на задворках мозга, смысл: мол, чудовищный поздний совок травмировал бессознательное целых поколений, ужас, тлен, безысходность, гроб, кладбище, Тарковский.

На самом деле автор скорее рассказал про себя, чем про сериал Антона Лапенко. Тебе показали добро и любовь, а ты увидел метафизический ужас? Что ж, это говорит не о сериале, а о тебе.

Как говорят американцы, кто что видит, тот о том и… Видит то, что… о чем пишет.

Стремительное окучивание сериала такими деятелями было лишь вопросом времени. Хочется, хочется ведь вытащить из такого проекта с большой аудиторией какую-нибудь свою любименькую политоту, увидеть Высказывание, натянуть на глобус своих предпочтений. Даже Дудь на интервью с Антоном настойчиво пытался перевести диалог в политическое русло: ну скажи, скажи что-нибудь про плохую Рашку!

Не сказал. Потому что Лапенко — не про плохую Рашку, не про хорошую Россиюшку и не про Дудя. Прозвучит банально, но так и есть: Лапенко про всех нас. Про наше прошлое, нашу память, нашу страну — такую, какой она была и какой осталась в сознании.

Почти каждый из нас знал и видел в жизни точно таких же Инженера, Катамаранова, Розу и Шершня. Может, кто-то даже Татьяну Восьмиглазову встречал. Все мы помним по телевизору точно таких же Журналиста и Ричарда Сапогова. А те, кто встречался с богемной творческой тусовкой, наверняка узнают Гвидона Вишневского.

Лапенко не изображает «хорошие девяностые» или «плохие девяностые». Ему удалось невероятное: показать эпоху нашими детскими глазами. Через наши воспоминания детства, виденные по телевидению отрывки передач, фрагменты реальности, оставшиеся в памяти. Он не дает оценок. Зачем детским воспоминаниям какие-то оценки? Они просто есть. Они наши, мы с ними живем: так давайте взглянем на них через призму принятия.

И из этого цветастого калейдоскопа обрывочных образов Лапенко создает удивительный мир, где добро и любовь всегда побеждают. И даже если происходит какая-то жесть с драками или убийствами, все это понарошку. Это детская игра во дворе. Приходит милиционер Жилин и запрещает убивать, потому что не надо мне этого тут, устроили, голубчики, все, чтобы тихо здесь было.

Или приходит «рука судьбы» в виде хтонического Катамаранова, которого боятся даже Бог с Дьяволом, и все исправляет.

Все плохое происходит понарошку. Все хорошее — на самом деле. Понарошку умирают Шершняга, Выживальщик, даже Журналист попадает в загробный мир и по щелчку возвращается обратно. У Лапенко почти никто не умирает по-настоящему, кроме разве что бандитников в начале второго сезона и Нателлы Наумовны: впрочем, никто не удивится, если в третьем сезоне мы увидим, как Нателла и Лидер ОПГ «Железные рукава» вместе прогуливаются в инвалидных колясках.

Финальная сцена пропитана принятием и примирением. Мирятся не только мальчики и девочки из конкурирующих банд, не только Гвидон Вишневский учит Экстрасенса рисовать. Миримся мы с нашим сложным прошлым. Принимаем себя такими, какие мы есть.

Главный феномен Лапенко в том, что впервые за десятилетия (без преувеличения) у нас появилось смешное шоу без тени сарказма и злобной иронии. Это не сатира, здесь нет язвительного высмеивания. Все персонажи — даже коварный Ричард Сапогов — показаны смешно и при этом с огромной любовью.

Все получают прощение. Всем дается шанс. Даже лидер ОПГ оказывается хорошим и добрым парнем: прав был Инженер, говоря «они только думают, что злые».

И персонажи показаны с очень качественной актерской игрой. Это не только кривляния в гриме, это погружение в героя с полным сопереживанием ему. Антон — не только комедийный актер. У него отлично получилась бы серьезная драматическая роль. У него есть главное, что нужно актеру: любовь к своему персонажу.

Антон и сам до невозможного добрый: не как «светлый человечек», а по-настоящему. В интервью Дудю он говорит, что сила в любви, а в программе Урганта передает привет маме. Любит своих фанатов, постит арт с персонажами, открыто общается с ними, вместе смеется над мемами.

Фанатская аудитория у Лапенко, к слову, огромна и вполне сравнима с армией поклонников сериала «Доктор Кто» в былые времена. Среди них много совсем юных пользовательниц «Твиттера», и это очень здорово и вселяет надежду.

Это даже важнее, чем лапенковский юмор, от которого кто-то хохочет как черт, а кто-то лишь пожимает плечами: чувство смешного всегда индивидуально, и у всех разные представления о том, от чего смеяться. Это нормально.

Впервые за многие годы у нас появилось новое русское искусство. Умное, интересное, доброе и смешное. Как все новое в искусстве — поначалу на чистом энтузиазме. И можно бы, наверное, осмыслить феномен Лапенко как выстраивание образов бессознательного в парадигме метамодерна, а можно просто сказать: блин, Антон, спасибо, нахрен, ю ноу. Это было круто.