Виктор Пелевин и трагедия русского капитализма

58-й день рождения во сне

5072

Виктор Пелевин отпраздновал свой 58-й день рождения. Пышных гуляний не было, — вы обратили внимание? Даже по телевизору, насколько мне известно, словом не обмолвились. Так уж повелось — не ценим мы своих величин.

Про Виктора Олеговича сейчас все больше шутят: критики оттаптываются на очередном романе, выходящем — как по календарю — под книжный фестиваль. Как-то Алексей Колобродов очень смешно написал: «Листопад, очей очарованье, вход в отопительный сезон, новый роман Пелевина». Лучше и не скажешь!

Писатели «второго ряда» не так ироничны — злорадствуют с серьезными лицами, мол, ничего хорошего сегодня в принципе написать нельзя. И в голосе их слышатся легкие виватные нотки. Но когда вручают очередную периодическую и с каждым годом становящуюся все бессмысленнее, как сам Пелевин, Нобелевскую премию, нам ведь больше и вспомнить-то не о ком. Старые писатели умирают, на новых — глаза бы не смотрели. А Пелевин…

Надо отметить, я долго тянул с ним. Он был на пике популярности, когда я был юн. И эта популярность отпугивала меня. Я прочитал «Поколение П», сидя в покосившейся лекционной аудитории на экономической теории. Шел 2004-ый год. Тогда книга четко рифмовалась у меня с лекцией, на которой я ее читал. И Пелевин вошел у меня в список вторичных авторов. Почему вторичных? Мне показалось, что это была не совсем художественная литература, что он претендовал на раскрытие механизмов системы на уровне популярной экономики и кухонной философии. Язык Пелевина был языком диплома. Да и претензия книги вторила пафосу «Капитала», который я читал параллельно.

«Капитал» читали прыщавые аспиранты в толстых очках, целями которых было написать кандидатскую и получить свою тихую провинциальную кафедру. Пелевина же обожали не аспиранты, а обычные студенты на том же экономическом факультете, но эти были уже без очков. И конечной целью их было ближайшее отделение любого банка. «Здравствуйте, свободная касса!»

Пелевин — Маркс для офисного планктона

И вот пару лет назад я вернулся к нашему загадочному отшельнику. Тогда вышла «Гора Фудзи». А следом — лекция Дмитрия Быкова о новом пути Пелевина. И меня удивили тогда две вещи. Первое: Быков, если так можно сказать, упрекает Пелевина в «толстовстве» и создании религии. Вообще, у нас, нужно заметить, любой добросовестный труд осуждают за бездушие и корысть. А умение зарабатывать до сих пор многие называют империализмом. Но вот в толстовстве никто уже давно никого не упрекал. Второе, что привлекло мое внимание: в разборе «Фудзи» Быков говорит, что Пелевин подвел черту под завершившейся эпохой, эпохой Путина.

Спорить с Быковым — мне не по статусу. Но чувствуя какой-то внутренний диссонанс, я решил разобраться в проблеме и прочитал разом все книги Пелевина. Представьте себе. Сделал я это, чтобы понять, куда движется Пелевин и куда движемся мы.

Почему в России сформировался и живет культ Пелевина, мне было ясно всегда: потому что он художественно смел и силен. Просто Большой русский писатель. Но если отвести художественную ценность произведений на второй план и сосредоточиться на посыле, для меня Маркс и Пелевин действительно поют в унисон. Один пытался привести человечество в Эдем, достигнув социальной справедливости через справедливость экономическую. А второй — помогает планктону добраться утром до офисного ада. И оба варианта — похожи на религию, так как делают духовную жизнь человека легче и дают надежду, признавая трудом лишь Преодоление.

О том, что, начиная с 2007, Пелевин стремительно катится в пропасть, не говорит только ленивый. При этом все отмечают, что падение это — не художественное, а скорее падение идей. Происходит с нами что-то неладное, а писатель — лишь зеркало. Так о чем же свидетельствует метаморфоза чертановского затворника?

Ключ к пониманию главных мотивов Пелевина критики увидели когда-то в «программном» эссе 1993 года «Джон Фаулз и трагедия русского либерализма». Многие считают, что «программа» Пелевина заключается в грусти из-за того, что «совок умер», а пришел «пупок». При этом «знатоки» абсолютно игнорируют тот факт, что это эссе — всего лишь отповедь, а никакая не философская установка.

Творчество Пелевина воспринимается в России вообще совершенно однобоко. Когда он писал искренне и в его текстах был такой нерв, что хотелось разрыдаться, даже если ты не жил в 90-е, он был «модным», как клоун Пьеро, который плачет ради денег и славы. И его воспринимали как гламурного писателя. Когда он стал штамповать эзотерические детективы, его назвали классиком.

Книги его стали выглядеть так, будто Пелевин, линяя, сбросил шкуру и ушел-таки в Брахмана, а какая-то Донцова нашла эту холодную кожу, напялила на себя и продолжила сочинять свои детективы про компьютерные программы. А гения так никто и не понял, не отрефлектировал.

Ключ к Пелевину

Был у Виктора Олеговича замечательный рассказ «СПИ». Он о молодом человеке, который обнаружил у себя способность делать все свои повседневные дела во сне. Потом он понял, что он такой не один, что вокруг спят ВСЕ. Так рассказ и закончился, на пороге 90-х, во всеобщем сне. А жизнь пошла дальше, в 1991-й.

Когда эти сомнамбулические стада проснулись в 1991-м и посмотрели вокруг, ситуация стала развиваться неожиданным образом. Пелевин хотел проснуться. И он проснулся. Но оказалось, что (в соответствии с «Чапаевым и Пустотой») проснуться из всеобщего сна можно только в галлюцинацию.

Если сон был у всех один (о чем заботилась советская власть), галлюцинация у каждого оказалась своя. И пустота в «Чапаеве» — это пустота не смысла, она есть отсутствие общего сна. И в этом был ужас нашего поколения П.

Путин, успокоивший Пелевина

Чем глубже вбуравливался в российскую историю Путин и, как симбиот, задавал новый код, тем эзотеричнее становились тексты Пелевина. Как бы это ни было смешно, но получилось, что в такой вот уродливой форме писателю постепенно вернули его «застой». Ведь теперь общим местом стало наблюдение, что Путин вернул нам модель его 70-х.

«Застой» здесь нужно понимать как реальность, формально напоминающую ту, из которой Пелевин выпал. Начался уже другой сон, но главное, что это был снова коллективный «СОН». Этого было достаточно. И писать больше стало не о чем. История Пелевин/Путин — имеет счастливый конец. Пелевин будто понял ошибки «Омона Ра», в котором он обличал эту всеобщую иллюзию, не понимая ее ценности, и послушно уснул, написав свои лучшие вещи.