Голос из кино-архива

Госфильмофонд России, который в прошлом году отметил своё шестидесятилетие, на самом деле он еще старше. Виной всему фильм «Чапаев». Он очень нравился вождю народов, и из-за этого все время шел на экранах. Копии постепенно старели, портились. В середине тридцатых годов было принято решение ради сохранения «Чапаева» и нескольких других лент образовать специальное фильмохранилище. Со временем задачи расширились, сюда стали поступать помимо историко-революционных и другие фильмы. В 48 году Сталин подписал решение об образовании Госфильмофонда. В нем должны были храниться все игровые, анимационные и научно-популярные картины. Хроника и документальные фильмы попадали в другой архив, построенный в Красногорске.

Было объявлено нечто вроде всесоюзного розыска киноматериалов. Искали по студиям, в прокатных конторах, дубли сравнивались, отбирались лучшие. Трофейные ленты из Германии стали основой зарубежной коллекции. Сейчас в фонде примерно 65 000 названий. Это одна из самых больших кино-коллекций в мире.

У кинематографа есть одно родовое проклятье. Например, в живописи ценятся только оригиналы, в крайнем случае, авторские повторения. Допустим, известно, что есть четыре «черных квадрата» Малевича. Пятый черный квадрат уже никому не нужен, потому что его сделал кто-то другой. У кинокартины тираж может быть любой, и ценность каждой копии будет одинакова, лишь бы копия была хорошая. В общественном мнении искусство тиражируемое стоит на несравненно более низкой ступени, нежели искусство рукотворное. Вследствие этого кино изначально как бы отодвигалась на задний план, его вообще не признавали искусством — понадобилось специальное решение Юнеско.

80% немых фильмов утеряно безвозвратно

Пропало около половины картин, сделанных до 50-го года. Исчезли целые пласты искусства, и в этом виноваты все без исключения страны мира, не исключая и нашу. Но у нас есть одно преимущество. Мы с самого начала принципиально отвергали принцип селекции. Мы храним все профессиональное кино без исключения. Это принцип. Мы не делим картины на важные и не важные, на хорошие и плохие. Для нас — что фильмы Тарковского, что «Гитлер-капут» - одно и то же. Есть много лент, которые отвергали современники, а потом они неожиданно выходили на первый план. Есть много картин, которые напротив, считались шедеврами, а сейчас про них совсем забыли. Многие синематеки мира этим отбором как раз занимаются, обычно на критериях чисто вкусовых — мне нравится, я это сохраню. Не нравится — не сохраню.

Кинопленка живет примерно триста лет

У нас пленки хранятся в 12 хранилищах, сейчас построено новое здание, примерно на 500 000 коробок — это около половины нашей коллекции. В Норвегии, например, фильмы хранятся в пещере, где раньше стояли ракеты НАТО. Ракеты вывезли, а пещера осталась. Идеальное место для хранения пленки, потому что там постоянная температура, нет пыли. Примерно в такой пещере архив находится и в Финляндии. У нас нет такого, поэтому приходится все время поддерживать постоянную температуру, влажность. Довольно дорогостоящая вещь — сохранение пленки, но эти затраты необходимы.

К сожалению, пленка болеет, и нигде в мире еще не найдены универсальные средства борьбы с этими болезнями. Можно хранить фильмы при очень низкой температуре, но в этом случае пленка вообще выключается из оборота. Требуемая температура — минус 200 градусов. Что бы работать с фильмом, его надо вначале нагреть до минус 180, потом до минус 160 и так далее, постепенно, иначе он разрушится. Это очень сложный и трудоемкий процесс. Сейчас мы склоняемся к тому, чтобы — оригинальные негативы положить на вечное и постоянное хранение. Это раритеты, с которыми никто не имеет право ничего делать. А для текущей работы можно делать цифровые копии. Пленка живет примерно триста лет. Как себя поведут цифровые материалы — никто не знает. Обычная видеокассета сыпется почти сразу, DVD протянет подольше, и их можно копировать.

Фильмы-расскраски

Сейчас очень многие архивы переводят свои фонды на цифровые носители. Здесь есть одна серьезная опасность — соблазн улучшения материала. Речь не о реставрации, когда убираются трещинки, потертости, то, что называется «дождь» пленки, или когда сама основа стабилизируется. Дело в том, что фильм при современной технологии можно улучшить. Можно, например, улучшить цвет.

Все бы удивились, если бы кто-то предложил — давайте, улучшим цвет у Рембрандта, или у Тициана. А в кино — запросто. Например, «Белоснежка и семь гномов». Ее улучшили. Очень красиво, действительно — всё переливается и блестит. Но у Диснея не могло быть такого цвета в тридцать седьмом году. Это вещь очень опасная. Вы вторгаетесь в данном случае в авторский замысел. Хотите улучшать — улучшайте, но это не должен быть оригинал. Оригинал должен остаться таким, каким он был сделан.

Есть разные версии картин. Бывает, что картины сокращают, добиваясь того, что бы она была более зрелищной. Есть калоризация, это когда раскрашивают черно-белые фильмы. В этом заинтересованы телевизионные компании, ибо черно-белое кино готова смотреть только ограниченная аудитория. Это, конечно, безобразие полное — никто же не раскрашивает Дюрера, например. Но этого запретить нельзя, поэтому пусть хотя бы существуют параллельно оригинальная высокого качества черно-белая картина и цветной вариант — ради Бога, только не надо выдавать его за оригинал.

Роковое проклятье кино — закон об авторском праве

Госфильмофонд, являясь владельцем фильмов, права на их использования не имеет. Авторское право в нашей стране — это 70 лет. Все ленты, снятые после 39-го года попадают под этот закон. Часто бывает, что и более ранние картины перекупаются, и таким образом продлевается авторское право. Сейчас очень популярны выпуски на DVD старых кинолент. Люди их собирают, смотрят, продюсеры их тиражируют, а правообладатели следят за соблюдением своих интересов. И мы обязаны соблюдать закон.

Мы сотрудничаем с фирмой «Крупный план». Это организация, которая имеет права почти на все картины киностудий «Мосфильм» и «Союз-мультфильм», на большое количество телевизионной продукции. Они у нас берут материалы, права на которые у них есть, реставрируют их с нашей помощью, и потом выпускают в прокат или на DVD. Если этих прав нет, то тут начинаются сложности. Допустим, мы часто получаем письма, что, например, «Мой отец в 49 году участвовал в массовых съемках фильма „Счастливого плаванья“, и я желаю увидеть своего отца». Такой автор письма должен вначале обращаться к владельцам, в данном случае к киностудии Ленфильм, и если они дают разрешение, мы поможем. Телевидение тоже обязано приобретать право, иначе ничего не получит.

Есть еще одна важная вещь — закон об обязательном экземпляре. По этому закону нам обязаны сдавать позитивные копии всех без исключения картин, выходящих в российский прокат. Нам сдали и «любовь-морковь», и «стиляг», нам сдадут на днях и картину Федора Бондарчука. Если картина готовится в прокат, продюсеры обязаны это сделать, иначе не получат разрешительное удостоверение. Они иногда пытаются задержать этот момент, отдать фильм не сразу — боятся пиратства. Но мы чисты в этом плане. А если картина снята при господдержке — нам обязаны сдать так же и негатив, и все исходные материалы, иначе они не получат окончательного расчета. Это хорошо продуманная система. Допустим, картина «Морфий» Леши Балабанова снята без государственных денег. Или картина «Остров». Мы не можем требовать, чтобы нам сдали негатив. Но копию мы требуем, и, в конце концов, получаем. Но если бы мы пошли вдруг на какие-то нарушения авторского права, мы дали бы нашим противникам замечательный козырь в руки.

После развала страны национальные кинематографии отлучились от российских процессов, но с архивными материалами, снятыми на этих студиях, ничего не произошло. Мы все оставили себе. Эта борьба идет уже немало лет. Совсем недавно к нам по этому поводу обратились белорусы. Молчали, молчали, и вдруг обратились… Обращались Украина, Грузия, Казахстан.

Мы исходим из очень простой вещи — мы являемся особо ценным объектом культуры народов РФ. По положению об этом звании наша коллекция неделима, она никогда никому не может быть отдана. Никто, ни Дума, ни Президент, при самом высоком к ним уважении, не имеют права распоряжаться национальным достоянием. Оно принадлежит народу.

Россия является правопреемником СССР. Соответственно, Госфильмофонд России является правопреемником Госфильмофонда СССР. Мы постоянно объясняем это нашим коллегам в новых независимых государствах. Недавно я объяснял это нашим коллегам из Латвии. Можно любить или не любить Советскую Власть. Можно любить или ненавидеть СССР. Но это государство реально существовало. В нем было единое «многонациональное советское кино». И раз была страна, в которой было это кино, должна быть синематека, сохраняющая фильмы именно этой страны. Нас никто сдвинуть с места здесь не может. Мы освещены законом и нашим твердым убеждением, что мы правы, потому что именно мы всё реально сохранили.

В Грузии, например, в 90-х годах сгорел кино-архив. Фильмы сохранялись на студии «Грузия-фильм» в каком-то там закутке. Хранительница уехала на сбор урожая к родственникам в деревню. Охраны нет. Пришли люди срезать батареи, чтобы сдать их в металлолом. Искра.

А у нас все это лежит в надлежащем виде. Правда, у нас все картины национальные хранятся в русской версии, в русском дубляже. А все национальные версии нам были не нужны — мы хранили фильмы предназначенные для распространения по всей стране. На «Грузия-фильм» хранилась грузинская фонограмма. То же на Украине, тоже в странах Балтии. Если же картина выходила только в русском варианте, она и хранилась только у нас.

Неизвестные картины

Это фильмы без начала и конца, без титров. Допустим, французский примитив 1904 — 1905 года. Постепенно что-то выясняется. Отечественное кино практически всё у нас определено. Ну, если только случайно что-то будет обнаружено. Иногда возникают гипотезы по поводу авторства. Вот Михаил Колотозишвилли, лауреат Золотого Орла этого года, внук великого оператора, сделал интересную исследовательскую картину, где пытается отождествить некоторые архивные съемки, которые, возможно, принадлежат его деду. Эта картина показывается на нынешнем фестивале. Материалы были без авторства, не было титров.

Конечно, в Госфильмофонде есть много уникальных вещей. Ну, например, у нас хранится первый вариант «Андрея Рублева», почти незаконно вывезенный когда-то с киностудии «Мосфильм», где его вполне могли выбросить в корзину за полной ненадобностью. Или полный вариант картины Алова и Наумова «Мир входящему». Это замечательная картина, причем, первый вариант лучше, честно говоря, чем второй.

Есть первый вариант «Соляриса» Тарковского. Правда, купюры он сделал сам, но всё равно, это ценность. Андрей убрал целый эпизод, который, как ему казалось, затягивал картину. Это эпизод «Зеркальная комната».

Запрещено к показу

Например, в фильме Вадима Абдрашитова «Охота на лис» вначале был другой финал, причем, абсолютно переворачивающий всю концепцию картины. У нас есть этот финал, но Вадим не хочет его восстанавливать. Он считает, что в том виде, в каком фильм вышел на экран, пусть он и остается. Первый финал лежит у нас в отдельной коробке.

Или, например, мой постоянный спор с Владимиром Яковлевичем Мотылём, не восстановить ли крошечный кусочек из оригинальной версии фильма «Белое солнце пустыни». Там после того, как товарищ Сухов убивает Абдулу, тот падает с огромного бака, и сразу идет финал: приходит красная армия, Сухов прощается с женами Абдулы и так далее. До этого был один маленький фрагмент — Абдула уже лежит на земле, а жены сбегаются к нему и начинают рыдать вокруг его мертвого тела. Это меняет всю концепцию: человек, который был готов их убить, которого они боялись, продолжал оставаться их мужем. Возникал вопрос — а вообще стоит ли входить в эту непонятную азиатскую жизнь? Восток — дело тонкое… Картина приобретала драматическую стереоскопию. Прокатная версия — абсолютная правота героя, который убивает жестокого бандита, спасая женщин. Но женщины — хотят ли они быть освобожденными? Вот в чем вопрос. И что важнее для них — эта свобода, или верность своему мужу?