«Орда»

Скажем без околичностей: Андрею Прошкину удалось невозможное. У него получился фильм не о Руси и Орде, не о митрополите Алексии и хане Джанибеке, а фильм о чуде. Фильм, исполненный истинным и страстным религиозным чувством. При этом у него не звучат православные песнопения, и в кадре не висят по пять минут крупным планом фрески и иконы, как в «Андрее Рублеве», а герои не крестятся поминутно, как в «Адмирале» (хоть и странно сопоставлять эти два фильма). Он, можно сказать, подчеркнуто не религиозен в бытовом смысле.

И это удивительно, потому что историческая канва фильма «Орда», получившего две награды последнего ММКФ и вышедшего наконец в прокат — один из самых известных и ярких эпизодов среди всех житий русских святых: чудо, совершенное в середине XIV века московским митрополитом, святителем Алексием, когда он исцелил внезапно ослепшую Тайдулу, мать ордынского хана Джанибека, и тем самым отвел от московского княжества угрозу очередного разорения; и в то же время один из самых спорных эпизодов. Светские историки выдвигают более прагматичную версию случившегося. Энергичная и влиятельная ханша сама вызвала в столицу Золотой Орды «русского колдуна», известного умением врачевать, чтобы попытаться спасти своего заболевшего сына (а с ним — и грозящую развалиться на куски империю), а поскольку слабость хана — это главная государственная тайна, и была придумана история о внезапной слепоте и последующем чудесном прозрении.

Сценарист Юрий Арабов в точности следует канонической версии, но тональность фильма далека от житийной. Отношения митрополита Алексия и московского князя Ивана II Ивановича (сына Ивана Калиты и отца будущего Дмитрия Донского) — это не отношения мудрого пастыря и христолюбивого воина, а скорее нормальные производственные отношения двух «крепких хозяйственников». Скажем, директора крупного завода и парторга в советское время. Парторг, конечно, представляет некую высшую по отношению к директору силу, но административно все равно подчиняется ему. И если директор приказывает ехать в командировку — значит, надо ехать. Да и отношения Орды и княжества не так однозначны. С одной стороны — князь московский, безусловно, во всем зависит от ордынского хана, а монголы в своих халатах и чекменях разительно отличаются от русских внешне. Но с другой — и знать, и простые воины обеих стран с легкостью переходят с русского на монгольский (точнее, балкарский, «играющий роль» языка Золотой Орды XIV века) — как русские дворяне начала XIX века с легкостью переходили на язык завоевателя-Наполеона. А сам хан не просто стремится собирать дань, но и готов перенимать обычаи и технологии и русских, и китайцев (в сказочном ключе: китайский артиллерист XIV века — совершеннейшая фантазия).

Да и сам святитель Алексий не очень-то похож поначалу на святого старца из жития. Он не просто страшится ехать на верную смерть и отказывается признавать уже совершенные чудеса: «Помнишь, была в Киеве чума, так ты обошел все дворы с крестным ходом, и чума отступила?» — напоминают владыке. «Может, то случайно…» — отмахивается тот. Серьезнее другое: к излечению ханши он приступает исполненный — если не гордыни, то, во всяком случае — спокойствия: делай что должен и будь что будет. Молитва, помазание глаз святой водой, и — «Открывай глаза. Хорошо ли ты видишь?». «Нет, не хорошо. По-прежнему ничего не вижу», — спокойно отвечает «железная леди» XIV века, поразительно воплощенная казанской актрисой Розой Хайруллиной. И лишь полное самоотречение и запредельное физическое и душевное страдание, готовность взять на себя всю боль страшного мира Орды, зримо уподобившее митрополита Иову на гноище, совершает чудо: ханша прозревает. Причем где-то там, за кадром — создателей фильма не интересует само чудо. Их интересует то, что сделало это чудо возможным. И это поразительно. Так и хочется задаться вопросом — все ли современные иерархи и клирики помнят, чтò есть чудо, но кто мы такие, чтобы спрашивать?

Но высокобюджетное кино (заявленный бюджет фильма — внушительные для наших широт $12 миллионов) — не житие. Как ни странно это звучит, одних чудес исцеления здесь мало. Нужно еще и чудо обольщения, то есть чудо искусства. И вот с этим у создателей, как говорится, проблемы. Точнее, — ровно одна проблема. Но ключевая.

Фильм о чуде, совершенном московским митрополитом в монгольской столице начинается с диалога на итальянском языке, который ведут два посла папы Иннокентия VI по пути в пиршественную залу хана Тинибека. Это эффектное начало понадобилось, вероятно, не только для того, чтобы отдать дань уважения фильму Тарковского о неоднозначных отношениях Орды и Руси, в котором тоже кульминационная сцена проверки свежеотлитого колокола сопровождается назойливым итальянским бормотанием, но и для того, чтобы ввести зрителя в европейский контекст. Грубо говоря — нам дают понять, что фильм не надо сравнивать с американскими историческими фантазиями, где все герои чешут на американском английском, а каждая минута экранного времени нашпигована компьютерными и пиротехническими эффектами, а надо сравнивать с европейскими историческим кино, вроде «Имени Розы» или «Девушки с жемчужной сережкой», где много и занудно говорят на разных языках, но зато не только языки, но и все камни, все пейзажи и особенно все типажи — подлинные.

Насчет типажей занятых в ролях второго плана якутских, монгольских и казахских актеров спорить не приходится, но не многовато ли в фильме отталкивающих сцен? В первую очередь — в котельнях ханских бань, которые представлены прямо каким-то толкиеновско-джексоновским Мордором с натуральными орками. Да и изящество китайских фокусников и танцовщиц, выступающих под звуки цитры-кото, оценит далеко не каждый. Не говоря уж о том, что «спусковой крючок сюжета» — внезапная слепота ханши — приходит в действие только через полчаса после начала фильма — оттяжка, в «нормальном кино» просто немыслимая!

Кажется, создатели так и не разобрались, что они хотят нам явить — «нормальное» массовое кино или «арт-хаус» для киногурманов. Судя по бюджету, масштабу съемок и размаху рекламной кампании — первое. Но эстетические пристрастия неудержимо тянут их ко второму. И эту родовую травму постсоветского кинематографа преодолеть оказывается не проще, чем последствия монгольского ига.

Фото ИТАР-ТАСС