Наследник персидского рода

Роман «Али и Нино» вышел в «Ад Маргинем» четыре года назад. Михаил Котомин и Александр Иванов издали его тогда наперегонки: мы в «Лимбусе» уже звонили в Баку и искали контакты переводчика. «Маргиналы» (как их любовно называют коллеги-издатели) нас опередили — и не прогадали.

Супербестселлером, как в 1970-х на Западе, роман не стал; для этого, надо думать, переводу на русский нужно было тогда же, в 1970-х, и появиться. (Тогда, однако, было нельзя, роман был запрещен.) И все же на складе книга не залежалась, допечатывали дважды, общий тираж — больше 30.000; по нынешним временам, любой издатель вам скажет, это ого-го.

Но уже четыре года назад всем заинтересованным лицам было известно, что в пандан к «Али и Нино» идет биография его автора — «Ориенталист» Тома Рииса. Что жизнь таинственного Курбана Саида сама по себе — роман не менее, а может быть, и более интересный, чем несколько наивный все же, хоть и прелестный «Али и Нино».

Что ж, вот он, наконец, «Ориенталист», перед нами. Я говорю это не без некоторой издательской ревности, потому что заслуга Рииса не только в том, что он расколол один из самых крепких орешков — литературных мистификаций XX века, доказав, что под псевдонимом Курбан Саид скрылся Эсад-бей, он же Лев Нусимбаум.

Если бы дело было только в этом, книга, вероятно, не стоила бы внимания. Да и биография Нусимбаума на конкурсе самых безумных биографий XX века едва ли продвинулась бы дальше лонг-листа. Дело в другом: книга Рииса освещает очень темный и тем более интересный угол идеологической истории века — еврейский ориентализм.

Лев Нусимбаум родился в 1905 году в Баку. Отец — нефтяной магнат, мать — участница революционного кружка. Как будто бы подаренными ей бриллиантами она спонсировала деятельность «Кобы» Джугашвили, как будто бы, когда это открылось, она покончила жизнь самоубийством — точных данных на этот счет нет, Льву тогда было всего шесть лет. Впрочем, свидетельство писателя, даже если бы оно было, мало что решало бы. Лев Нусимбаум всю жизнь занимался тем, что выдумывал биографию — и себе, и своим родителям.

Точно, во всяком случае, что с началом революции Лев вместе с отцом бежит из Баку сначала на Восток — путешествует по Средней Азии и Персии, — а потом на Запад — Константинополь, Париж, — получает образование в Берлине, в Берлине же вместе с именем Эсад-бей принимает мусульманство и становится писателем—автором различного рода нон-фикшна, причем книги становятся бестселлерами, их переводят, и имя автора гремит по всему миру.

Ключевой сюжет этой жизни, однако, имеет другой вектор, не с Востока на Запад, а наоборот: Лев Нусимбаум, родившийся в самом европейском городе Кавказа, приложил бездну усилий, чтобы стать Эсад-беем, мусульманином, наследником старинного персидского рода — поменять кожу.

Усилия не то чтобы пропали даром, но, во всяком случае, не спасли его в нацистской Германии. С 1938 года ему приходится скрываться сначала в Вене, а потом в Италии. Именно в этот момент, чтобы иметь возможность продавать в Германии свой первый роман, «Али и Нино», он выдумывает Курбана Саида, но, несмотря на успех книги, умирает в 1942 году в нищете от гангрены.

Первая половина века — странное время, как будто открылись какие-то шлюзы, и в реальность хлынула дичь и нечисть. Размыты оказались не только границы между хаосом и космосом — вообще все границы. Между государствами, между нациями и цивилизациями. Бакинский еврей, мечтающий о мистическом союзе мусульман с иудеями, и ставший, по сути, фашистом, мог появиться только тогда. Тогда же примерно, когда барон фон Унгерн провозгласил себя самодержцем пустыни, когда доктор Штайнер строил Гетеанумы, когда Рерих и Блаватская на полном серьезе искали Шамбалу.

Лев Нусимбаум с его идеей великого Востока Завета лишь на этом фоне смотрится не слишком диковато. Впрочем, на взгляд человека эпохи позднего капитализма — диковато все равно.

Недаром автор этой биографии вынужден описывать некоторые ее подробности как курьезы, недоразумения, алогизмы, хотя более вдумчивый аналитик, надо думать, смог бы увидеть строгую логику в том, что Эсад-бей, одержимый мистикой Востока, приветствовал приход Гитлера.

Это не более чем перехлест, — уверяет читателя Риис, — слишком уж ненавидел левых, и потому метнулся к правым. Но читая «Ориенталиста» все время приходится делать скидку на простодушную солидарность биографа со своим героем: левые здесь — бездушные чудовища, с зубов у них стекает кровь, они разрушают из одной любви к разрушению. Правые, впрочем, тоже, и, конечно, между большевиками и фашистами нет никакой существенной разницы, — этого одного, по Риису, не понял Нусимбаум. На этом анализ, увы, и заканчивается, но достоинство книги не в аналитике, а в изложении фактов, из которых читатель посерьезнее сделает выводы сам.

Биография Льва Нусимбаума — богатый материал для размышлений в любом дискурсе: марксистском, психоаналитическом, лингвистическом, в этом ее ценность. Важно тут еще вот что: что Нусимбаум не был одинок в своих мечтах о еврейско-мусульманском единстве. Самые разные европейцы — англичане, немцы, русские — видели в этом рецепте альтернативу оставленной духом западной цивилизации. (Что дух западную цивилизацию оставил — для мысли начала века общее место.) И еще: как-то так получилось, что многие, слишком многие мистически настроенные интеллектуалы пришли тогда к фашизму. Самыми разными путями. И ненависть к коммунистическому проекту — еще одно общее место — тут, вполне возможно, играла как раз роль десятую.