Он — наш!

Почему такая ненависть к Депардье у либерал-шпаны («пьяница», «бездельник», «бежит от налогов…» и прочая) и такая симпатия у народа (быдла — по определению либерал-шпаны)?

Почему такая опасливость по поводу Депардье, несмотря на положенный чиновникам восторг (Путин принял!), у правящей номенклатурной касты?

Потому, что либерал-шпана и номенклатура хотят одного и того же — создания в России эффективного общества и государства западного типа — машины перемалывания в социальную труху человеческих судеб и жизней.

Одни - господством спекулятивных форм производства денег (власть банкиров и шоу-бизнеса), другие — эксплуатацией недр и дойкой бюджета (власть чиновников и госкорпораций).

Но обе эти силы, как лев и крокодил из известной притчи — хоть и дерутся -соприродны — мечтают пожрать человека, каждый на свой лад.

Депардье всем своим видом (расхристанность на встрече с Путиным и т. п.), всей своей киножизнью показывает, что именно человек-бунтарь — свободный и азартный, опасный и разный (злой-добрый, неважно), является его главной мечтой и образом.

Все герои Депардье — асоциалы, практически все.

И комический преступник из фильмов с Ришаром, и галл, дурачащий империю и императора, и, конечно же, незабываемые герои (уже ветераны!) войны против общества из фильмов Бертрана Блие.

В Депардье народ чувствует и опознает своего, народного артиста.

Ведь тайна (любого!) государства в том, что оно всегда — инструмент войны правящих элит против народа.

Главная задача любой власти — продолжаться во времени.

Не позволить народу или порождаемым народом героям отобрать власть, нарушить систему гармонии вертикали — вот забота правителей.

Власть — самодостаточна, эта ценность осознается только теми, кто познал ее. Для остальных она — теория.

Демократия, монархия, деспотия — только ширма, прикрывающая подлинное господство нескольких десятков, может быть, в случае США, — сотен семей. Они вне закона, вне конституций, вне всех этих глупостей. Они — власть.

Потребление, развлечения, информационная завеса — все годится, чтобы умалить энергию народа в борьбе за оспаривание власти у правящих элит.

Это оспаривание — один из его первичных и главных социальных инстинктов.

Даже не владея политическим, философским, методологическим инструментами анализа и понимания истории, народ чувствует на уровне инстинкта самосохранения, что правящие элиты — его смертельные враги.

Господа, пожирающие его жизни, отведенное под них единственное и неповторимое время.

Пожирающие привязкой к труду (не на себя), кредиту (который бесконечен), медиа-бессмыслице (которая не дает сосредоточиться), отсутствию тишины, в конце концов.

Отсюда такая инстинктивная любовь народа (сознание которого сегодня предельно зомбировано потреблением и шоу-бизнесом, гонкой по кругу в духе «зарабатывай, чтобы тратить» и т. п.) к асоциалам, даже преступникам.

Господство блатной культуры, цыганщины, шансона — доступная необразованному в структурализме и социопсихологии народу форма стихийного культурного протеста.

Жерар Депардье — глубоко народный артист.

Судя по его фильмам, Депардье органически ненавидит буржуазный истеблишмент.

Миллиардер и владелец винных подвалов? Самый популярный актер Европы второй половины ХХ века ненавидит буржуазный истеблишмент?

Конечно, актер и его роль — не одно и тоже. Нас предостерегают об этом тысячи кинокритиков. Они вопят об этом и умоляют нас не забывать.

Но слишком уж показательна цепь его фильмов — «Вальсирующие», «Прощай, самец!», «Вечернее платье», «Слишком красивая для тебя»…

Даже Ватель с его самоубийством из-за того, что, вроде бы, не доставили рыбу к трапезе короля, а, по сути, из-за невыносимости сосуществования свободного и страстного творца с миром жрущих и блудящих господ.

Остановимся на «Вальсирующих» — одном из первых фильмов Депардье.

Два подонка (но каких обаятельных, каких завораживающих!) ведут индивидуалистическую войну с обществом — с помощью воровства, насилия, секса и постулирования этики свободного человека, твердо знающего, в чем добро и зло, и выбирающих конфликт там, где они сталкиваются с обществом и его феноменами.

Они буквально прут навстречу этому конфликту. И не потому, что так написали в газетах или рассказали в университетах.

Их враги персонифицируются в парикмахерах, платных врачах и тюремщиках.

Их антибуржуазность не подразумевает аскезы. Когда есть бабки (естественно, отобранные у буржуа) — герой Депардье и его спутник шикуют: дорогие машины, хорошие костюмы, лучшие рестораны, гламурные шлюхи.

И, похоже, — это не просто эпизод кинобиографии месье Жерара — похоже, что это он сам.

Кино вторгается в жизнь, как писали в советских журналах: последние два президента Франции символизируют врагов героев «Вальсирующих».

Саркози — мент и тюремщик, Олланд — из семьи отоларинголога (не жителя социального квартала, естественно).

Можно выносить Де Голля — аристократа и солдата, можно выносить Миттерана — масона и социалиста, можно вынести Де Стэна, даже филолога Ширака…

Но вороватого и как-то жалко распутного (бросившего жену ради манекенщицы, почти шампунщицы — как по сюжету Блие) тюремщика, или примерного тихушника-социалиста — выносить невозможно.

Против этого восстает душа Франции — страны Вийона, Рембо, Бодлера, де Местра, де Сада, Жида, Блие и Депардье. Страны, во многом породившей и сформулировавшей философию радикального бунта личности против системы.

И душа Франции (то, что от нее сталось) бежит, эмигрирует…

Почему в Россию? Говорят налоги меньше… Возможно… Но не думаю.

Дело, кажется в том, что Россия при всей видимости государства и его надутых щеках, — страна, хранящая в себе «тайну беззакония» (по Достоевскому). Тайну последнего, глубинного сопротивления человека и человеческого беспощадной машине закона, порядка и социума.

Даже на уровне криминализации всех слоев общества, приоритета и права силы во всем — от экономики до политики.

Это насилие и произвол, как ни странно, более человечны и позволяют в большей мере сохранить в человеке человеческое (пусть и за счет неприятия и сопротивления), чем социальный зоопарк «цивилизованного мира».

Лучшим умам и сердцам Франции это понятно как никакой другой стране.

Русский бунт — бессмысленный и беспощадный? А французский с гильотинированием святых на фронтонах готических соборов — осмысленный?

Эта страна тоже прикоснулась к «тайне беззакония», причастилась ей. Пусть и более рационально.

Не в таком масштабе как мы, но — кажется, мы понимаем друг друга с полуслова — и левые, и правые. И Селин, и Арагон, и Апполинер — в России их читают.

«И пью я эту водку как огненную боль, и огненную боль я пью как алкоголь»… Это понятно русскому.

Депардье — наш. В России стало больше на еще одного стихийного анархиста.

И, слава Богу! Это делает ее еще более русской.

Фото: Алексей Даничев/РИА Новости