Одиннадцать тицианов

Лето 2013 года имеет шанс войти в историю Москвы как самое богатое на развлечения — с 1775 года, то есть с того года, что Екатерина II провела в старой столице, в особняке Голицына на Волхонке. Но если беспрерывную череду бесплатных концертов и фестивалей во всех московских садах и парках можно объяснить продуманной политикой московских властей по отвлечению наиболее активной части населения от политики («фестивали вместо митингов»), то ГМИИ им. Пушкина в политической конъюнктуре заподозрить трудно: эта институция возвышается над сиюминутной суетой как мраморная скала.

И, тем не менее: всего лишь через две недели после открытия поразительной выставки английских прерафаэлитов в музее на Волхонке (кстати, в соседнем здании с бывшим дворцом Екатерины) открывается выставка еще более поразительная: 11 картин Тициана, отражающие все шестьдесят с лишним лет творческого пути одного из самых знаменитых Старых мастеров — от прилежного ученика Джорджоне до 86-летнего патриарха, не расстававшегося с кистью и в последние минуты.

На пресс-конференции в итальянском посольстве, стоя перед специально привезенной в посольство «Флорой», многоопытная директор музея Ирина Антонова казалась немного растерянной: даже она словно до сих пор не могла поверить, что все «срослось» и выставка действительно состоится. Если учесть, что одиннадцать картин на три месяца прибыли в Москву из десяти разных музеев и, стало быть, об этом пришлось договариваться с десятью региональными управлениями культуры — изумление Ирины Александровны можно понять: кто знаком с российской бюрократией, тот имеет представление о бюрократии итальянской. И здесь необходимо отметить роль посла Италии в России Антонио Дзандари Ланди, который с самого начала своей деятельности на этом посту отдавал «нематериальной» составляющей в отношениях двух стран много сил — в частности, в поиске серьезных спонсоров, готовых вложить средства, сопоставимые с бюджетом небольшого города.

Сам Ланди на той же пресс-конференции подчеркнул, что Тициан оказался первым итальянским художником, чья слава перешагнула границы Апеннинского полуострова: венецианскому мастеру заказывали портреты короли и герцоги со всей Европы. И это всеевропейское значение Тициана подчеркивает неожиданная «рифма»: в этом году в русском павильоне на венецианской биеннале представлена инсталляция живущего в Германии русского художника Вадима Захарова «Даная», который иронично обыгрывает древний сюжет о пролившемся на красавицу золотом дожде — а в Москву привезли из Неаполя картину венецианского художника, который одним из первых, пятьсот лет назад, вообще «открыл» этот античный сюжет и сделал его откровенно чувственным.

Здесь самое время спросить: благодетельные меценаты, культурные связи и изысканные ассоциации — это все замечательно, а чем выставка Тициана интересна простому посетителю, не искусствоведу?

Этому самому «простому посетителю» стоит вспомнить вот что: Тициан, воспринимаемый нами сейчас как Старый мастер, непререкаемый авторитет — был в свое время авангардистом и ниспровергателем, которого, по интенсивности и диапазону поисков можно сравнить разве только с Пикассо, тоже прожившим долгую жизнь, и чье творчеством тоже можно разделить на периоды. Без Тициана, особенно позднего, когда он накладывал краски не только кистью, но и шпателем и даже пальцами, не боясь фактуры и текстуры, не было бы ни Рембрандта, ни Рубенса, ни даже Мане (который откровенно повторял некоторые тициановские сюжеты триста лет спустя).

Мало того: два привезенных в Москву анонимных женских портрета — «Флора» и «Красавица» — были первыми в истории европейской живописи портретами, на которых запечатлены не христианские или мифологические персонажи, не королевские особы, а просто молодые женщины в расцвете лет и красоты. И, судя по выкрашенным особой венецианской золотистой краской прядям волос и богатому платью — с удовольствием следующих всем мирским соблазнам.

Сам Тициан тоже знал толк в земных соблазнах: его дом в Венеции был настоящим центром богемной жизни, он водил дружбу с умнейшими интеллектуалами, вроде Пьетро Аретино, знатнейшими аристократами и красивейшими куртизанками своего времени. И при этом сохранял работоспособность и, главное, способность искать что-то новое, до глубокой старости — он умер в 86 или 88 лет (данные о годе его рождения расходятся) — и не от какой-то возрастной болезни, а от чумы, которой заразился от собственного сына.

«В чем секрет вечной молодости Тициана?» — спросили журналисты у куратора выставки, профессора Джованни Виллы. «Об этом лучше спросить у него самого, — от души рассмеялся обаятельный итальянский синьор. — Но, возможно, дело в том, что Тициан очень мало тратил сил на путешествия: он почти всю жизнь прожил в Венеции, а если куда-то и выбирался, то в королевской или герцогской свите, то есть в очень комфортных условиях».

Ответ интересный. Но, возможно, есть и другой. По свидетельству современников, Тициан умер в своей мастерской, с кистью в руке — до последнего борясь со смертью не молитвами или лекарствами, а работой. Такая невероятная преданность своему делу не может не отразится в картинах. Особенно в тех тщательно отобранных одиннадцати шедеврах, на которые в течение трех месяцев есть возможность взглянуть на Волхонке.

На снимке: Москва. Посетитель у картины Тициана «Венера, завязывающая глаза Амуру» (1559−1561 гг.) на открытии выставки «Тициан. Картины из музеев Италии» в Государственном музее изобразительных искусств им. А.С. Пушкина.

Фото ИТАР-ТАСС/ Валерий Шарифулин