Черёд толпы

Я была тогда с моим народом,

Там где мой народ, к несчастью, был.

Анна Ахматова

Что мы несём!

Марина Кудимова

«Черёд» (2011) и «Голубятня» (2013) — два новых поэтических сборника Марины Кудимовой, получившей известность ещё в советские годы, вышедших после долгого перерыва. Примечательно, что книги напечатаны вдалеке от столицы, первая — в Новосибирске, вторая — в Нальчике. Чем же так кровно связана московская поэтесса родом из Тамбова с тем, что принято называть российской глубинкой? Об этом её стихотворение «Прописка»:

Мы не пропишемся в столичном городе —

С нас, бесталанных, и взятки гладки.

У нас провинция висит на вороте,

И мало сметки, и нету хватки.

Лирический мир Марины Кудимовой — постгулаговская Россия в нас и сейчас. Никогда официально никем не объявленная, но существующая и по сей день почти осязаемо — словечками, ужимками, непонятными иностранцам комплексами, неожиданной жестокостью и ненужной сентиментальностью. Все мы так или иначе шагнули из «барака» — кто затаившийся и озлобившийся, кто отстаивающий свою веру. Для Марины Кудимовой, потомственной дворянки, мир ссыльной интеллигенции был больше, чем социумом — это была жизненная и духовная школа, отсюда её поэтическая сметливость, умение заложить смысл за речитативом стиха, почти смахивающим на обыденную речь. Ох как всё непросто в её поэтическом космосе.

Я бы назвал стиль поэта продолжением советской поэзии на более высоком уровне, когда герой заговорил взаправдашним, а не приписываемым ему литчиновниками языком, когда в психологии открываются такие бездны, какие ужаснули бы и Достоевского, на «Руси центральной», сегодняшней, пьяной и дикой. «Подите прочь — какое дело Поэту мирному до вас!» — этот возглас Пушкина еще Некрасовым был изменён на противоположный, и многие поэты «Считали пульс толпы и верили толпе», если верить О. Мандельштаму, по крайней мере, декларировали подобное. Лирическое «я» Марины Кудимовой живёт этой толпой — порой грязной и надсадной, неискренней и выжидающей. Её стихотворная речь — особое арго, код для своих, в том числе в поэтическом мире. Лирический герой поэта — человек толпы, совсем не звучащий гордо, единица очереди, видимой и потусторонней.

Можно угадать за её строками влияние Межирова, Смелякова, Слуцкого, Евтушенко, так называемую когда-то «генеральную тему» стиха — другое дело, что кроется за этим термином сейчас, и каково поэту, откликающемуся на зов времени, было молчать все эти годы по тем или иным причинам? Преодоление духовного инфантилизма для поэтов, рожденных в пятидесятые, на мой взгляд, не закончилось до сей поры, какие бы эстетические принципы они не исповедовали и как бы ни относились к «этой стране», как принято говорить в определённой среде. Куда было идти в девяностые с гражданской лирикой? Кажется, ни один толстый журнал такими стихами не интересовался, обслуживая идеологию нового маленького буржуазного человека, когда гражданственность должна была подаваться в ограниченных глянцевых рамках.

Произведения Марины Кудимовой не только ретроспективны, когда память немолчно говорит, вопрошая своих и сторонних в очереди за плацкартным:

И веду я дознание воли народа

По шекспировским репликам в очередях.

Важно то, что интеллигент в её произведениях — то же звено уда, гусеницы, которой никогда целиком не обратиться в бабочку, не воспарить Психеей. В толпе едины гений и красавец, страдалец и счастливчик, фронтовик и пахан. Литературой «управляют» личности? Ничуть не бывало: карьеристы и посредственности. Жаль, что читатели стихов не читают — они узнали бы много нового о литературном мире из поэмы «Листаж. Роман общих мест», где поэт, становящийся функционером, так и не обретает имени, а продолжает до самого конца именоваться «Один Поэт».

Обе книги Марины Кудимовой — глубоко сострадательные. И в толпе зажигается искра милосердия и соучастия — в этом есть великое её оправдание, несмотря на показываемую нами порой мерзость массы. «Только Христос там, где нету врача!» — утверждает автор в поэме «Плака» о лепрозории на острове неподалёку от Крита. Кто же насылает столь злую кару на народ российский, если под проказой понимать страшную историю страны минувшего столетия? Иначе, кто же виноват? Кажется, сама стихия России пишет неведомые до поры письмена в книге судеб, а потом рассеивает их:

Писал ветер,

Буря свидетель.

Месяц и число

Снегом занесло.

Стихи Марины Кудимовой — бунтарские, о совести вопиёт ей глагол, о том что предательство, сговор, уклонение от поступка — всё это сказывается на карме земных и небесных глаголов:

И по-иному прячется художник,

Чем алиментщик или спекулянт.

Немота народа сегодня заставляет отверзнуться устам поэту, пытающегося разобраться, отчего в 1917 Россия сгинула как единое духовное пространство.

Сложно разделять стихи Марины Кудимовой на эпос и лирику. Книга «Черёд» состоит из относительно кратких стихотворений, она и внешне аскетична, тогда как «Голубятня» состоит преимущественно из больших полотен и глянцевый переплёт её солиден. Послесловием к «Голубятне» является довольно объемный разбор поэм Георгием Яропольским «Кудимовские чудеса», и это действительно интересно, комментарии помогают углубиться в текст, понять авторский замысел, осознать важность обертонов и деталей. Овеществлённая деталь в кудимовском полотне — важный знак. Потому что предмет быта на «зоне» — а именно так можно охарактеризовать наше психологически несвободное бытие — приобретает совсем иной смысл. Здесь не поэтика Пастернака, насыщенная деталями счастливого быта, — любая вещь, физиологически связанная с мнимым владельцем, порой жизненно необходимая, может быть отобрана или украдена, и также чудесным образом появиться. Вещи на грани развоплощения, и каждый миг сердце уже прощается с ними, как с голубями из поэтического «рассказа» «Голубятня». Вещи кивают друг на друга, сцепляя времена и мифологических персонажей. И шестикрылый пушкинский серафим является свидетелем на вековом пепелище, одним взмахом пера, как незримый очевидец, соединяя убийства — царевича в Угличе, и царскую семью, расстрелянную в Ипатьевском доме:

Но Ипатьева дома холод

И мозжит, и знобит с тех пор,

И свидетельствует: заколот

Шестигласный ребячий хор.

Эти узлы времени не развязать только логическим путём — нужно верить в Святогорье и искупительную силу слов горьких и тревожащих.