Очарование мёртвых

Эта пьеса понравилась в своё время Кириллу Серебренникову настолько, что он доверил драматургу писать половину сценария для шоу открытия Гоголь-центра. И вот эта пьеса на сцене, ставшей местом «смычки» молодых актёров «Седьмой студии» с актёрами бывшего театра им. Гоголя, а их всех — с новой драмой. Если на одном из первых спектаклей Гоголь-центра, «Ёлке у Ивановых» по тексту Введенского, зрители поражались игре старейшей актрисы Майи Ивашкевич (игравшей ещё у Таирова!), в роли годовалого мальчика Пети, то в «Марине» соединение актёров МДТ им. Гоголя с радикальным авангардом уже привычно и гармонично. Такого же синтеза надо пожелать и Театру на Таганке в юбилейном 50-м сезоне, и вообще всем московским театрам.

Если предположить, что абсурдизм обэриутов был следствием чудовищной «машинизации» сознания «сталинских» людей, то нынешняя новая драма рано или поздно догонит и перегонит всемирные достижения обэриутов. Потому как нынешняя общественная жизнь опять стремительно падает в чёрную дыру упрощения. Главный авангардный театр — само государство, пестующее отрицательную селекцию граждан, обожающее всякий идейный данс-макабр паче Нерона. Вот, Роскомнадзор опубликовал Концепцию информационной безопасности детей. Главный вопрос теста для оценки произведений литературы и театра идиотичен, хотя и разработан психологами МГУ — «Соответствует ли поведение персонажей классическим культурным и этическим отечественным ценностям?». Скажем сразу, персонажи «Марины» этому никак не соответствуют, что и прекрасно. Защита и поиск детей, кстати, тема «Марины».

Постановка Жени Беркович вполне традиционная, без танцев, видеоинсталляций и прочих атрибутов «постдраматичности». Но пьеса Любы Стрижак «Марина» в каких-то аспектах страннее даже текстов Александра Введенского. Дело в том, что это принципиально разомкнутая пьеса, с трещинами в сюжете, требующая активации воображения зрителей. Судите сами — волонтёры ищут пропавшую четырёхлетнюю девочку в лесу, три центральных персонажа находятся в неопознаваемых отношениях, призраки погибших в этом лесу14-летних девочек играют с ненайденной Машенькой (Ольга Добрина). Есть налёт сновидческой неопределённости, позволяющий отменить само понятие «действия», оставив игру снов. Другое дело, что для снов слишком много узнаваемых персонажей.

Сергей Галахов уверенно изображает бывшего мента, ныне частного сыщика, работающего по контракту с крупными благотворительными фондами, дающими деньги на поиски пропавших детей. Это самый типический персонаж, узнаваемый по сотне прочитанных детективов. Но в нашем, так сказать, лесу, ему есть чего скрывать. Во-первых, у нас стыдно открывать правду волонтёрам, что их порыв нужен для хорошего заработка неприметному сыщику. И у нас не принято делиться доходами с государством. Сыщику опасен экстрасенс, увидевший шкурный интерес бывшего мента, почему-то считающего себя героем фильма «Бойцовский клуб».

Старомодно названный экстрасенсом, Милош - манерный юный гей и друг Марины, героини, ищущей девочку из самых, как выяснилось в конце, странных побуждений. Он произносит мантру о природе власти над людьми — полуправда и утешение — вот, что хочется всем услышать. Вспоминает, как в детстве увидел на месте стены зеркало и своего двойника, он — оборотень снов, скрежещет когтями по стене. И, конечно, однажды он выходит голым, без этого никак, ведь он — разоблачитель тайн. Светлана Иванова-Сергеева скорее скрывает, чем изображает Марину, это сокрытие — ради финальной сцены её смерти, произошедшей именно в момент обнаружения Машеньки. В кармане у неё письмо от сына, якобы живущего в Крыму с бабушкой, но сыщик почему-то называет его своим сыном, хотя до встречи в лесу не помнил Марину. Амнезия?

Сюжет пьесы Жени Беркович и бешеная игра Игоря Бычкова в главной роли Милоша напомнили о Жана Жене. Причём нарочитая гомосексуальность Милоша выглядела маскарадом и обманкой, скрывающими что-то совсем невыносимое для общества «новых русских фундаменталистов». То есть всякое гейство и нехорошие половые безобразия невыносимы формально, законодательно, насквозь лицемерно. А вот видение невидимых вещей, коей способностью обладает Милош, невыносимо по-настоящему, от ужаса раскрытия всего того, что прячется гражданами от самих себя любой ценой. В биографии Жана Жене сказано: «В нем была одновременно какая-то невероятная наивность и пугающая проницательность и глубина — казалось, он видит тебя насквозь, и от него нельзя ничего скрыть». Это точное описание Милоша.

Жана Жене наши продвинутые зрители знают как автора текста в фильме Фассбиндера «Керель» и по прославившему Виктюка спектаклю «Служанки». Но сам Жене (Жан-Поль Сартр написал предисловие в 600 страниц его книге и спасал от пожизненного заключения), несомненно, более «продвинут» по сравнению с обиходным мнением о нём как о гее-писателе, похитителе редких книг и защитнике арабов. Ханс-Тис Леман в трактате «Постдраматический театр» так определил понимание театра Жаном Жене: «Его излюбленные темы — двойник, зеркало, наконец, триумф сна и смерти над реальностью… Жене приходит к идее о том, что настоящее место театра — это кладбище, а сам театр в сущности своей есть не что иное, как заупокойная служба». Далее Леман замечает, что для Жене, как и для Хайнера Мюллера, театр — диалог с мёртвыми. И что, по мнению Жене, Джакометти создавал скульптуры, задача которых — очаровывать мёртвых. И что Хайнер Мюллер считал античный театр церемонией заклинания мертвецов. А японский театр «Но» весь вращается вокруг идеи возвращения мёртвых. Праздник мёртвых.

Странный, выразительный, безумный и тревожащий тандем спектакля — Милош и его мамочка (лучшая роль спектакля — игра Ирины Рудницкой). Она мгновенно превращается из странного утончённого дизайнера, подсевшего на психотропные таблетки в простую, грубую, обезумевшую от горя и злобы мать Машеньки. Машенька играет с призраками убитых неизвестным маньяком девочек, поющих и играющих простую и грубую, детсадовскую и загробную музыку Сергея Невского, специально написанную для этих кровавых зайчиков. А Маньяк не найден, никогда не будет найден в том лесу, где родители не знают и знать не хотят, что во сне их дети — оборотни. Да и сами они, родители, совсем неизвестно что такое.

Конечно, хотелось бы догадаться о сути отношений сыщика и Марины, гея-экстрасенса и его матери, мёртвых зайчиков и живой Машеньки. Но, как выразился Введенский, догадывающийся пусть догадывается сам. Опора на самостоятельную мысль, воображение и даже подсознание зрителя — несомненная удача спектакля, что бы там не думал Роскомнадзор и все эти государственные защитники детей от пугающей информации.

Фото Ирины Полярной