Авангард forever

Заходя под классицистическую крышу московского Манежа, посетитель обходит черную выгородку… и замирает в изумлении — даже если он уже подготовлен анонсами и телерепортажами. Огромное пространство, в котором некогда маршировал целый полк, погружено в полутьму — и в ней резко выделяются огромные ромбические экраны, составленные в три квадратные «поляны». На них в кажущемся беспорядке проецируются репродукции необычных, угловатых и округлых, пестрых и монохромных артефактов русского «нового искусства» 1910−1930 годов. А главное — эти проекции картин чередуются заснятыми на видео театральными сценами, в которых двенадцать красивых, броско одетых и по-театральному загримированных молодых людей и девушек, смотря прямо в центр образующихся «полян», на зрителей, яростно спорят друг с другом об искусстве, революции, и месте художника в ней, обрушивая на сидящих на разбросанных подушках посетителей хлесткие лозунги: «мы не хотим старого. Мы не хотим нового. Мы хотим нужного!». «Искусство не должно отображать жизнь. Искусство — это и есть жизнь!». И в это же время на других экранах, уже более традиционного прямоугольного вида, развешанных по периметру зала, ведется рассказ о ста деятелях русского авангарда, от самого раннего до позднего, с демонстрацией их произведений. Причем звук отрегулирован так, что параллельно ведущиеся рассказы слышны отовсюду, но друг друга не заглушают, как на многолюдной вечеринке, в каждом углу которой ведется по беседе.

Поначалу это многоголосье и многоцветье сбивает с толку и ошарашивает. Лишь постепенно зритель начинает понимать: вот этот высокий парень в шарфе — Маяковский. И, соответственно, молодая дама, тщательно одетая по последней моде 1915 года — Лиля Брик. Страшноватого вида верзила — Павел Филонов. Всклокоченный мальчик — Сергей Эйзенштейн. Круглолицый юноша в очечках — Александр Родченко. Полноватый мужчина, на вид чуть старше остальных — Казимир Малевич, а другой персонаж, тоже вышедший уже из юношей, с гладко зачесанными назад длинными волосами, говорящий почему-то исключительно по-французски, что не мешает остальным прекрасно его понимать — Василий Кандинский (это немного обескураживает, потому что расцвет творчества Кандинского связан с немецкой группой «Синий всадник» и Баухаусом — но с приходом к власти фашистов он действительно переезжает во Францию). Юная красавица с прической диадемой и истеричными нотами в голосе — обреченная на раннюю смерть Любовь Попова, а девушка с гладкими волосами и неподвижными глазами, монотонно рассказывающая зловещую сказку про Лиса, перехитрившего и сожравшего жителей леса — это Вера Ермолаева, единственная из основных персонажей мультиэкранной проекции (не считая возникающего на несколько секунд Мейерхольда), расстрелянная в 1937 году.

Их реплики — не просто эффектные выдержки из дневников, мемуаров, переписки. Это страстный спор живых и эмоциональных людей. Он, как и всякий спор в компании единомышленников, лишен линейной последовательности, но зрители, бродящие от экрана к экрана и от полянки к полянке, могут погрузиться в эту удивительную атмосферу - и вынести из нее вполне определенное представление, каким удивительным, неповторимым и, главное, значимым явлением был русский авангард того краткого периода, когда новая власть и новое искусство искренне пытались понять друг друга.

Но еще удивительнее то, что автор этой грандиозной новаторской инсталляции, которую можно сравнить (с учетом разницы масштабов) разве что с расхваленной церемонией открытия Олимпиады в Сочи — не топ-менеджер от госидеологии Константин Эрнст, а британец, столп арт-хауса Питер Гринуэй и его жена, голландский архитектор Саския Боддеке — утонченнейшие европейцы, предельно далекие от каких бы то ни было идеологических штампов и госзаказов.

Надо признать, что Гринуэй не впервые занимается «переводом» живописных произведений в формат мультиэкранных видеоинсталляций, которыми он явно заворожен. Но предыдущие его «сюжеты» — «Ночной дозор» Рембрандта и «Брак в Кане Галилейской» Паоло Веронезе — всё-таки были и масштабом поскромнее и, что более существенно, относятся к мейнстриму западноевропейского искусства, впитанного Гринуэем и Боддеке от рождения. В этой же работе артистическая чета впервые обращается к совершенно чуждому материалу (достаточно сказать, что они не в состоянии полностью оценить, как именно расставляют акценты в своей речи русские актеры) — и делают это с такими любовью и явным восхищением, которые передаются самому неискушенному зрителю. «Да!, - словно говорит выставка в Манеже, — мы можем гордиться не только Чайковским и Достоевским, но и Малевичем с Родченко!».

Выставка продлится до 18 мая. Право, она заслуживает посещения «москвичами и гостями столицы» не меньше, чем Третьяковская галерея и Большой театр. Потому что показывает, как смехотворно противопоставление искусства на «авангардное» и традиционное". И снимает вопросы о том, можно считать искусством пресловутый «Чёрный квадрат».

Фото ИТАР-ТАСС/ Павел Смертин