Сердце поэта

В апреле этого года исполнилось бы 90 лет со дня рождения большого русского поэта Николая Васильевича Панченко — поэта-лирика, поэта-философа, поэта-гражданина, поэта военного поколения. На фронте с 16 лет — сначала в пехоте, потом в авиации. Два раза был тяжело контужен. В 1944 году этот двадцатилетний мальчик написал одно из главных солдатских стихотворений про войну — «Баллада о расстрелянном сердце»: «…В свой каждый выстрел//Ты сердца вкладывал кусок. //Ты растерял его, солдат.//Ты расстрелял его, солдат…».

Никита Шкловский — Корди.

Впервые я узнала стихи Николая Панченко в 1961 году из «Тарусских страниц». Сразу запомнились строчки:

«Не заслуга быть белым.

Не достоинство — русым

Очень трудно быть смелым.

Очень просто быть трусом…

…

Люди смелого роста -

улыбаемся грустно:

нам, конечно, не просто,

нелегко…

Но не гнусно!"

А спустя несколько лет я прочитала «Балладу о расстрелянном сердце». Она потрясла меня своей откровенностью и болью. Навсегда в памяти остались строчки:

«На свист свинца — в свой каждый выстрел

ты сердца вкладывал кусок…".

Познакомилась я с Николаем Васильевичем в 1980 году, в Малеевке (в Доме творчества писателей). Он выделялся среди всех красотой былинного богатыря. Ощущалась надёжность, крепость характера, порода и мастеровитость. По своему типу он походил на естествоиспытателя — путешественника такого масштаба, как Нансен, Арсеньев или Пржевальский.

Николай Васильевич Панченко родился 9 апреля 1924 года в Калуге. Калуга — один из красивейших городов России, расположена на высоком берегу Оки, среди лугов, полей и лесов. Этот город ещё до революции славился научной интеллигенцией: физико-математической, философско-исторической. В Калуге издавались книги и журналы по разным отраслям знаний, много — по истории, природе губернии и богословию. Мечты и труды Циолковского о космосе увлекали подрастающую молодёжь и способствовали увлечению авиацией, созданию аэроклуба. Этот культурный дух города впитал в себя Н.В. и написал в 1949 году:

«Страна лесов,

Страна полей,

Упадков и расцветов,

Страна сибирских соболей

И каторжных поэтов,

…

И только ты, страна полей,

Предпочитаешь сдуру

Делам своих богатырей

Их содранную шкуру".

Далёкие предки Н.В. происходили из этих мест. Он воспитывался в доброй, интеллигентной семье. А бабушка по материнской линии была потомком князя Воротынского. Н.В. никогда этим не хвалился, а относился как к любопытному факту биографии. Правда его серьёзно интересовала история рода Воротынских. С детства Н.В. был зорким и наблюдательным мальчиком, рано стал помогать семье по хозяйству и никогда не забывал трудности жизни двадцатых и тридцатых годов.

Николай Васильевич в основном жил за городом. Многие годы — в глубинке Новгородской области, а последнее время в Переделкино. Любил лес, зверей, птиц, охоту, рыбалку. Хорошо знал астрономию. Каждый вечер смотрел на звёздное небо. Охотно объяснял, где какое созвездие.

«Чуть утро — розовый и синий,

Чуть вечер — в звёздах небосвод

Живу во глубине России

Веду и сад и огород"

Мне приходилось с ним ходить на лыжах, всегда показывал следы зверей — лисьи, зайца, кабана и других обитателей леса. В феврале уже замечал, что стволы деревьев становились чуть сиреневыми. Приближается весна — набираются соков. Мы обычно катались во вторую половину дня, и на закате особенно ярко выделялись следы зверей и цвет деревьев.

Николай Васильевич совсем не был похож на большинство советских писателей, живших тогда в Малеевке. Многие, в отличие от него, казались чванливыми. На самом деле, ему никакой Союз писателей и не нужен был. Видимо, он вступил в него по необходимости, иначе считался бы «тунеядцем». К Литфонду относился уважительно, как ещё к старинной организации, созданной для помощи нуждающимся писателям. Не умел устраиваться, «пробивать» себя в печать. Особенно это сказывалось первое время, когда переехал из Калуги в Москву.

Да и писал он не по заказу, а по совести. На жизнь зарабатывал переводами. Не заводил нужных связей, компаний. Был сам по себе. Не пил. А к нему и не приставали. Работал каждый день с утра. За завтраком не разговаривал, был погружён в себя. К нему все относились с уважением. И было за что. Как-то в семидесятые годы, зимой в Малеевке, подвыпивший повар полил из брандспойта прогуливающихся старых писателей. Все только возмущались на словах. А Н.В., узнав об этом, войдя в столовую, на глазах всех, так тряхнул этого повара за грудки, что мало не покажется. После чего повар сам просил прощения, каялся. И вся его поварская спесь была сбита.

В Малеевке я видела, как Н.В. был открыт к людям. Ему нравились Юрий Карякин, Вячеслав Кондратьев, Мустай Керим. Вообще — люди естественные. Ему было интересно слушать шамана и фольклориста из Бурятии, в котором видел подлинную поэтичность. Современную поэзию хорошо знал. Но у него был свой круг друзей и учеников, которых считал талантливыми и относился к ним бережно.

Зимой 1981 года он подружился с Юрием Карякиным. В то время Карякин бредил Высоцким, он один из первых кто написал о нём статью, ставя высоко его поэзию. Мы все часто слушали записи Высоцкого. Карякин любил военные песни. Николай Васильевич слушая, впервые одну из лучших песен Высоцкого о войне, заметил, что видно автор — не участник войны. Все удивились: почему это? как так? Н.В. объяснил, так не говорили — «из боя» и вообще это плохо звучит. Говорили погиб в бою, после боя. Карякин сказал всё равно это сильно, пронзительно.

Однажды Карякин пригласил Николая Васильевича с его женой Варей на свой спектакль «Преступление и наказание». Нужно было для получения контрамарки назвать, не своё имя, а пароль — Раскольников. Такая у Карякина игра была, всякий раз для получения билета называть имя героя спектакля. Это позабавило Н.П., начался спектакль, но это было что-то непохожее на «Преступление и наказание». Даже вначале подумали: это какой-то новый театральный приём. И, наконец, догадались, что попали на другой спектакль. С досады — ушли. Но сразу же Н.В. дал телеграмму — «Ты, Юр, на грубость нарываешься. Раскольников». Конечно, ждал ответа, но его не было. А Карякин не понял, что за таинственная телеграмма и что перепутал день спектакля.

Спустя несколько лет, я, придя, к Карякину домой увидела, как он разбирал бумаги и отмечал самые важные. Помню, что среди них было письмо от Лидии Корнеевны и телеграмма от Раскольникова. Он с гордостью её показал, и был слегка разочарован, что у неё оказался реальный автор. Так хотелось верить в таинственность этого послания.

Н.В. внимательно относился к людям, умел слушать, всегда расспрашивал: как ты живёшь, над чем работаешь? От него шла какая-то магическая сила, наверное, она исходила от его искренности и доброты. От этого сам человек начинал верить в себя. Он меня тоже вдохновил — попросил написать о Тарусском уезде. Внушил, что это интересно и нужно. И у меня получилось. У него отсутствовала зависть к чужим успехам. Если на войне его обходила награда — он не огорчался. Считал — это лучше, чем не наградили бы его товарища.

Н.В. был чуток ко всякой фальши. И если человек громко и всуе заявлял о своей любви к Родине или патриотизме, его это коробило и смущало. Сам о себе Н.В. никогда так не говорил. Хотя вся его жизнь — как раз пример подлинной гражданственности. Его творчество и общественная работа разве это не служение народу? Благодаря его инициативе мы смогли увидеть и прочитать сборник «Тарусские странницы».

Очень трудно ему было после войны, но он каждый день вытравливал из себя всё тяжёлое, хмурное, вылечивал расстрелянное сердце.

«Я долго буду чуждым

ходить и сердце собирать"

И всё же ему удалось собрать своё сердце, и он пришёл к светлой и высокой поэзии.

«Каждый миг — как подарок…»