Замковых дел мастера

«Свободная пресса» продолжает серию публикаций, посвященных павловскому замку — забытой странице культурной истории России. Висячие замки, производимые в Павлово-на-Оке, были таким же брендом дореволюционной России, как гжельская керамика, костромские ювелирные украшения, каслинское литье или кузнецовский фарфор. Сегодня, к сожалению, о них знают лишь музейные специалисты да немногочисленные коллекционеры. Наш рассказ — о необычной коллекции замков, собранной в Павловском историческом музее.

— Наш музей был создан в конце 1936 года под названием Павловский промышленный музей, на базе выставки достижений местного народного хозяйства, существовавшей уже с 1932 года, — рассказывает директор Павловского исторического музея Николай Федотов. — Понятно, что первоначально его задачей был сбор продукции кооперативных и государственных предприятий. Вначале музей действовал при Союзе металлообрабатывающих артелей (Метартельсоюзе). И только в 1956 году, когда промысловую кооперацию национализировали, перешел в государственные руки.

Кустарные замки, дореволюционные, до определенного времени в музее не собирали. Спохватились в 1960-е годы, когда началось движение в сторону того, чтобы музей приобретал широкий историко-краеведческий характер. Тогда и бросились вдогонку — собирать замки. Какие-то основные модели, яркие образцы удалось в итоге собрать, хотя, увы, многое к тому времени было упущено, многое ушло на антикварные рынки — в советское время они тоже существовали. Ушло в Москву, в Ленинград, многое осело и в центральных музеях — в середине XX века была заложена, например, коллекция замков Государственного исторического музея (ГИМа).

Правда, кроме ГИМа, я не знаю крупного государственного музея с представительной монографической коллекцией висячих замков. С другой стороны, если поездить по России, я не встречал даже завалящего краеведческого музея, в фондах которого не было бы изделий местного сталеслесарного производства, и в первую очередь павловских висячих замков. Вещь эта, действительно, была очень распространенная, особенно в XIX веке, шла она и на экспорт — в основном, в Османскую империю и Персию, а также в государства Средней Азии — Бухару и Хиву.

Мне доводилось сталкиваться с курьезами. Выхожу как-то на сайт американских коллекционеров висячих замков. Мистер хвастается очередным приобретением, которое он купил в Китае под видом средневекового иранского замка. Понятно, в Китай его привезли из Ирана, но замок павловский — конек, вторая половина XIX века, никаким средневековьем, естественно, не пахнет.

Была история еще смешнее с теми же замками-коньками. В Татарстане, в Елабуге — там довольно неплохой, хотя и молодой музей-заповедник — несколько лет показывали павловский замок той же модели, второй половины XIX века, как одно из доказательств, что Елабуге — тысяча лет.

Замок татарские музейщики в свое время нашли на территории городского рынка в ходе археологических раскопок, и решили, что это замок булгарских мастеров XI века. Ну да, те тоже замки-коньки делали, но они совершенно другие по форме, спутать их невозможно. Видимо, в конце концов, елабужским музейщикам кто-то это объяснил, поскольку в 2008 году они, от греха, замок из экспозиции убрали.

«СП»: — Чем ваша коллекция замков отличается от любой другой?

— У нас есть пара десятков замков, которые делались в 1920—1930 годах не для широкого производства, вообще не для продажи, а либо с рекламной целью, либо для вновь основанного тогда Павловского промышленного музея, чтобы показать умение мастера.

Такие вещи нигде, кроме как у нас, не встречаются. Это, например, замок весом в 50 килограммов, который был сделан в 1923 году для Первой Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, проходившей в Москве. Это чисто рекламный замок, хотя и вполне настоящий — с массивной кованой дужкой, с исправно работающим механизмом.

Или, например, авторский замок 1923 года, сделанный местным мастером Василием Егоровичем Тужиловым. В этот замок он вмонтировал музыкальное устройство и часы — циферблат можно до сих пор на замке увидеть. Он, кроме того, сделал небольшое отверстие над замочной скважиной, куда вставил бумажку с портретами (видимо, вырезал их из журнала) Маркса, Энгельса и Ленина. Когда ключ поворачивался, эти портреты сменялись. Товарища Энгельса можно разглядеть до сих пор — он сохранился лучше соратников.

Работал в 1930-х в Павлово и мастер, который называл себя Старик-Кустарь — Хрисанф Павлович Сиверсков. Он делал замки фигурные. Надо сказать, фигурные замки в Павлово делали и до революции, производили еще в XVIII веке по заказу местных помещиков — графов Шереметевых. Но Сиверсков старался идти в ногу со временем: замок в форме звезды, любил делать замки в виде самолетов — у нас сохранилось три таких экземпляра, замок в виде парохода. В общем, делал вещи, которые ассоциировались с советской властью и прогрессом.

Таких курьезных вещей нигде, кроме как в нашем музее, не осталось.

Ну и, наконец, в чем наш плюс перед коллекциями замков московских и прочих собирателей — у нас в фондах есть вещи, которые рассказывают, в какой обстановке эти замки создавались, что окружало мастеров-кустарей.

«СП»: Про мастеров — Пчелкина, Тужилова, Сиверскова — что-то известно?

— Как правило, очень мало. Это были обычные жители тогда уже города Павлово — село получило статус города в 1919 году. В нашем музее имеются фото Сиверскова и Тужилова. У Пчелкина в Павлово сохранились потомки: внук работал на том же предприятии, что и дед.

«СП»: Как к вам попадают экспонаты?

— Если говорить о замках, золотая эпоха их сбора в Павлове давно прошла. Еще в советское время здесь хорошо поработали и столичные, и горьковские музейщики. Возможностей у них было побольше, чем у нас, и многое они отсюда вывезли. Но кое-что осталось.

Был случай: мне притащили замок второй половины XX века, когда уже никакого кустарного производства не существовало. Но замок кустарный — видимо, кто-то его делал для себя. Он, кстати, плоховато работает. Сделан он по принципу винтового. Ключ представляет собой пустотелую трубку, внутри которой нарезана резьба на токарном станке. Замок любопытен тем, что это поздняя подделка под кустарный — возможно, его сделал мастер, который работал в артели «Металлист».

Есть у нас, в Павловском музее, есть очень редкий силуэтный шереметевский замок. Появился он полтора года назад при совершенно фантастических обстоятельствах: был найден на территории соседнего Вачского района, где замки никогда не делали, на огороде. Видимо, в свое время везли телегу с замками к пристани, и замок слетел, а потом его затоптали в грязь. Наш местный, павловский житель, жена у которого родом из деревни Вачского района, нашел его, копаясь на огороде тещи. Замок, кстати, в приличной сохранности, хотя, конечно, без ключа.

«СП»: — По поводу обстановки, в которой замки создавались. В вашей экспозиции есть картина «Ночная скупка». Замками что, по ночам торговали?

— Это картина муромского художника, академика живописи Ивана Семеновича Куликова, которая посвящена ночной скупке павловских сталеслесарных изделий. Поскольку работали кустари много и долго, по 16−18 часов в сутки, времени для торговли у них особо не оставалось. Поэтому торг изделиями происходил один раз в неделю, и обязательно ночью — чтобы днем на это время не тратить.

Где-то часам к двум ночи, в понедельник, на Большой Никольской улице собирались участники торга, а к восьми часам утра торг прекращался.

Ночная павловская скупка довольно ярко обрисована Владимиром Короленко в его «Павловских очерках», и чисто негативно. Нравы на ней царили жесткие. Кустарей скупщики старались постоянно обмануть, расплачивались с ними вместо денег кто ржавым железом, кто гнилым зерном, кто спитым чаем. Бывало, с несколькими мастерами скупщик расплачивался крупной купюрой. Те нигде не могли ее разменять, возвращались к скупщику — и он менял за дополнительные деньги, накидывая одну-две копейки сверх каждого разменянного рубля.

Был, кроме того, распространен «заклад жен». Если в понедельник кустарь не мог расторговаться, неделю он жил и работал на деньги ростовщика, и сдавал товар ему. В следующий понедельник мастер возвращался к ростовщику за товаром, забирал изделия и шел на торг, а как гарантию оплаты оставлял жену стоять столбом возле лавки ростовщика. И в любую погоду она стояла и дожидалась, когда муж вернется с деньгами.

«СП»: — Еще на одной картине мастер сидит возле окна, и работает в окружении клеток с канарейками. А где же знаменитые павловские лимоны, которые якобы выращивали в каждом крестьянском доме, и которые даже поместили на герб города?

— Павловчане славились как канареечники и петушатники. Певчих канареек кустари разводили как дополнительный приработок. Разводили и петухов — для организации петушиных боев.

А вот история с «павловскими» лимонами полна загадок. Есть распространенная версия, откуда они появились. Я уже упоминал о господине в феске, сфотографировавшемся в Стамбуле. Якобы кто-то из братьев-купцов Карачистовых — Александр или Иван — привез саженцы лимонов из Турции в Павлово. Но есть два момента, которые ставят эту версию под сомнение.

В Павлово выращивали — и выращивают до сих пор — не только лимоны, но и цитроны (в народе их называют «шишканами» за бугристую поверхность), и так называемые мандарины (на самом деле, это померанец). Получается, то ли Карачистов скупил махом все цитрусовые, которые попались под руку, то ли каждый год мотался в Турцию за новыми саженцами. Все это выглядит не очень правдоподобно. Тем более, когда эту историю попытались раскопать, оказалось, что братьям Карачистовым на 70-е годы XIX века — а утверждали, что именно в это время они в Турцию ездили — было еще маловато лет, чтобы самостоятельно вести торговые операции.

Да и купцами они, кстати сказать, не были — они были богатыми торговцами, но всю жизнь оставались крестьянами, хотя в популярной литературе гордо именуются купцами. Народу нравится слово «купец», и сейчас мало кто понимает, что не всякий торговец был купцом. Торговец — профессия, а купец — наследственное сословное звание, которое передавалось от отца к сыну. Можно было, конечно, накопить денег, записаться в гильдию и стать купцом, но это не равнозначно профессии торговца. Торговать в дореволюционной России мог и дворянин, и мещанин, и крестьянин. Бывало, что торговцы-крестьяне были богаче купцов.

Тот же павловский фабрикант Федор Варыпаев до последнего года жизни оставался крестьянином. У него для этого имелся особый резон. Вырыпаев был наиболее активным вожаком сельского схода, для чего необходимо было оставаться в крестьянском сословии. И только в последние месяцы жизни, когда стало ясно, что дело его прогорело, он решил умереть купцом — и записался во вторую гильдию.

«СП»: — А что за дело, и почему прогорело?

— Варыпаев на протяжении полутора десятилетий был в Павлове волостным старшиной. И как раз все попытки перевести Павлово на городское положение были сорваны именно им. Федор Варыпаев возглавлял, как тогда называлось, партию большинства — часть сельского схода из бедных крестьян, и выставлял себя как защитника бедноты. Но при этом он проводил нужные лично для себя решения, и грел на этом руки.

А прогорел потому, что воевал практически в одиночку со всеми крупными местными торговцами, которые рано или поздно сумели его отжать от власти. Тем более, народу одна и та же физиономия, красующаяся посреди схода, порядком надоела. Потеряла былую славу и фабрика Варыпаева. Он больше гнался за внешним эффектом: очень любил получать различные награды, принимал у себя цесаревича Николая Александровича, сына Александра II, когда того в 1863 году занесло-таки в Павлово, делал какие-то заказы для Датского короля, участвовал во Всемирных выставках. Но по-настоящему массового замочного производства создать не сумел.

Бурная его политическая деятельность тоже требовала немалых расходов. Постоянно приходилось мотаться в Петербург, искать там защиты и покровительства у высоких чиновников, вплоть до членов кабинета министров. В результате оказалось, что все это ему просто не по карману. Так или иначе, племянникам Вырыпаева после его смерти мало что досталось…

Но вернемся к лимонам. Никто из дореволюционных авторов — а о Павлове существует довольно много литературы — о цитрусовых не заикается. Златовратский пишет, например, что на окнах павловчан растут различные растения, но упоминает лишь герань и фуксию. Боборыкин пишет, что у хозяина, у которого он жил, рос довольно раскидистый инжир, а про цитрусовые — тишина.

А вот в советское время — в 1920—1930-е — о цитрусовых вдруг начинают говорить вовсю. О них охотно пишет, например, публицист и поэт Глеб Глинка, который в 1936 году опубликовал книгу «Павлово-на-Оке» — очерки о советском Павлове. Павловские цитрусовые увековечил на одной из своих картин академик живописи Иван Семенович Куликов, который в Павлово работал, в основном, в 1932 году. Сохранилось мемуарное свидетельство, что Андрей Жданов, влиятельный идеолог большевиков, в бытность первым секретарем Нижегородского губернского комитета партии, в присутствии губернского начальства, сожалел, что никак не раскачается в ходе поездок в Павлово, и не доберется до павловских лимонов.

В 1930-х в Павлове открыли даже питомник цитрусовых — в городе до сих пор есть район, который по старой памяти называется Лимонником. Но питомник очень недолго просуществовал — его решили перекинуть в соседний Богородский район, и там питомник работал с начала 1940-х и вплоть до краха советской власти. В нем выращивали старую павловскую линию цитрусовых — лимон, цитрон, померанец, а также инжир и лавр. В 1990-е это дело заглохло окончательно.

Сегодня в домах у павловчан еще попадаются цитрусовые. Бывает, и москвичи пытаются саженцы покупать. Но лимон — очень капризное растение, он лучше всего себя чувствует в деревянных стенах, может жить в кирпичном доме, но никак ни в панельном.

У меня лично есть версия, что в свое время павловчане позаимствовали цитрусовые в помещичьем питомнике.

«СП»: — Помещик что, раздаривал саженцы лимонов крестьянам?

— У дворянской, нетитулованной ветви Шереметевых в Богородске (в то время — село Богородское) была оранжерея, в которой росли, в частности, померанцевые деревья. И так продолжалось до 60-х годов XIX века, когда владелец Богородского, генерал Сергей Васильевич Шереметев, перессорился и с местной, и с центральной властью.

Он был отчаянный крепостник и самодур, и на него, ближе к отмене крепостного права, крестьяне писали коллективные жалобы. А как раз на тот момент губернатором Нижегородской губернии был Александр Николаевич Муравьев — один из основателей декабристского движения. И вот два генерала повздорили.

В Муравьеве взыграла юношеская фронда, и он довел дело против Шереметева до Петербурга. В итоге Шереметева лишили права управлять собственными имениями, и он уехал за границу. Усадьба и оранжерея остались бесхозными, и были довольно быстро «раскатаны» на радостях местным населением.

Так что я не исключаю, что павловские крестьяне могли подсуетиться, и часть барской оранжереи из Богородского перевезти в Павлово — реквизировать в свою пользу.

«СП»: — Чем занимались павловские кустари в советский период?

— Кустарей где добровольно, а где насильно стали сгонять в артели. В итоге, в Павлово осталось лишь два крупных предприятия, на которых делали замки. В период 1930—1940 годов это была артель имени Кирова (ныне — Павловский завод художественных металлоизделий имени Кирова), которая имеет дореволюционную историю — была создана в 1890-м году как Павловская кустарная артель. Плюс в 1929 году была образована артель «Металлист» — в нее, кстати сказать, на первых порах ушли наиболее талантливые из мастеров-замочников, которые до этого были кустарями-единоличниками.

В экспозиции ГИМа, например, красуется замок Федора Дмитриевича Пчёлкина. Как раз Федор Пчелкин, в числе прочих мастеров, после революции в артели «Металлист» и работал.

Ну, а потом — где-то на рубеже 1960−1970-х годов — замочное производство в городе прекратилось. Сначала при Никите Хрущеве, в 1956 году, с промысловой кооперацией было покончено, артели были окончательно национализированы и обращены в государственные предприятия. А потом оказалось, что производство замка нерентабельно. На него стал меньше спрос: в России просто не осталось такого количества деревень, как раньше, и висячих замков в прежнем количестве оказалось ненадобно. Народ начал перемещаться в города, а в городских квартирах использовались уже врезные замки, которых в Павлове никогда не делали. В результате замочные предприятия стали или закрываться, или перепрофилироваться.

Скажем, завод имени Кирова был окончательно перепрофилирован на производство столовых приборов — всевозможных ножей, ложек, вилок из нержавеющей стали — что он до сих пор делает. А артель «Металлист» — переименована в завод «Мехинструмент», и стала производить садово-огородный инструмент; сейчас этот завод дышит на ладан.

В итоге производство висячих замков осталось только в соседнем с Павлово административном районе — Сосновском, который тоже исторически входит в Павловский металлообрабатывающий район. Там была Елизаровская, и соседняя с ней Панинская волости, которые еще с XIX века замками занимались. Только в Сосновском районе производство замков сегодня еще теплится, но это — уже совершенно другие замки…

Фото на открытии: производство медных замков. Село Павлово Горбатовского уезда. 1896 год / Неизвестный фотограф, скан из книги и фото автора.