Монологи М. Делягина: Кто боится Великого Октября

Некоторые события погружаются в прошлое, как фотография в проявитель: чем больше проходит времени, тем более актуальными они становятся и тем более глубокий смысл приобретают. Смешно, что иногда это относится и к, казалось бы, навязшим в зубах, банальным, наповал убитым школьной зубрежкой событиям типа Великой Октябрьской Социалистической революции.

Вроде бы все уже давным-давно известно: и не революция это, а переворот, как именовался самими организаторами чуть ли не первые десять лет; и весьма относительно «социалистическая»; и штурм Зимнего больше напоминал отлитое в анекдоте «пиво в Зимнем — ура…», чем запечатленное в эйзенштейновской псевдодокументалке… И борьба большевиков-то с белыми была борьбой влияний Германии и Антанты, и везли-то Ленина и компанию (как я прочитал на русскоязычном рекламном щите не где-нибудь, а в центре Лондона), как «чумные бациллы»…

Почему же вроде бы, распятая и растоптанная тема революции не уходит из общественного сознания?

Почему правящая бюрократия готова назначить национальным праздником буквально все, что угодно, кроме 7−8 ноября и соседних дней (подлинный день изгнания поляков из Кремля — 9 ноября, как об этом многократно писалось), но достаточно близкую к ним дату, чтобы отвлечь, оттянуть общественное мнение от ставшего неприемлемым праздника «примирения и согласия»? Почему опять начинается вакханалия переименований — пока на вокзалах и беззащитных дотационных городах типа Кирова? Почему на телевидении под видом многообразных документальных лент развязана подлинная вторая гражданская война против большевизма и его ужасов?

При этом никакого злого умысла у правящей нами бюрократии нет и быть не может. Ведь ее массовый интеллектуальный и профессиональный уровень таков, что речь может идти лишь о коллективном бессознательном, но не о конкретных продуманных комбинациях по трансформации общественного самосознания.

Причина неутолимой, неиссякающей ненависти ко всему советскому, то есть к собственному прошлому, прорывающейся в самых разнообразных действиях — от обвинения своей страны во всех смертных грехах до попыток реабилитации разнообразных власовых и подрабинеков, — значительно проще и вместе с тем глубже.

Правящая бюрократия очень остро ощущает Советский Союз как классическое государство, которое по-своему, часто неумело и неуклюже, в последние десятилетия существования не просто неэффективно, но чудовищно бездарно, — пыталось следовать общественному благу, пыталось, создавая общество, тут же служить ему.

А нынешнее государство, заботливо выращенное в нашей стране в последние годы, вылепленное буквально по человечку и кабинетику, носит выраженный постмодернистский характер. Оно не должно никому и ничего, а является не более чем инструментом личного обогащения своих топ-менеджеров. Саму же идею общественного блага оно отрицает как абсолютно враждебную. Понятно, что даже не официально, а хотя бы вслух признать такой характер и такую нацеленность государственности невозможно. Вот и приходится пережевывать подтухшую пропагандистскую жвачку прошлой эпохи, рассказывая перерабатываемому (если и не на мыло, то, как можно понять, на замки в Швейцарии) населению об усилиях по улучшению его жизни.

И на фоне этого государства, напрочь не соответствующего собственной унылой и убогой пропаганде, буквально любое мало-мальски реалистичное воспоминание о Советском Союзе воспринимается как нестерпимо оскорбительный упрек.

Более того, это воспоминание прямо разрушает мифы, внедряемые правящей клептократией в общественное сознание для личного обогащения.

В самом деле, мы практически готовы признать, что не существует обществ без безработицы — и вдруг вспоминаем: да как же не существует, когда мы сами жили в таком!

Нам объясняют, что бесплатное качественное здравоохранение невозможно в принципе, и мы уже готовы согласиться, но нащупываем на левом плече впадинку от прививки, сделанной в забытом детстве, — и спохватываемся: мы же жили в таком обществе!

Нам рассказывают про невозможность массового бесплатного качественного образования, — но поколение, успевшее получить образование «при проклятых Советах», получило такое образование — и это помнят даже его дети.

Наконец, нам рассказывают про неизлечимость коррупции в России, — но мы помним, что в Советской России коррупции в ее сегодняшнем понимании попросту не было.

И простая бытовая память нашего народа, самим фактом своего существования отрицая нынешнюю ложь и нагло торжествующую алчность, лишает их всякой возможности самооправдания и тем самым права на существование.

Естественно, что эта память является главным врагом правящей клептократии и подлежит беспощадному уничтожению.

Пора посмотреть правде в глаза: у нас нет политической оппозиции. Ее место занимает простая человеческая, бытовая память.

Именно ее пытается оболгать, опорочить и в конечном счете стереть правящая клептократия, превратив нас в «Иванов, не помнящих родства». Потому что, пока население нашей страны помнит свое прошлое, оно может вернуть его, превратившись из безропотного сырья для личного обогащения коррупционеров в народ — историческую общность людей, осознавших свои интересы и вернувших себе способность их защищать.

И в этом случае места для тех, кто «разрешил врать и воровать и назвал это демократией и рынком», в нашей стране больше не останется.

Для них это вопрос выживания.

Именно поэтому они стараются всеми силами затоптать прошлое нашей Родины.

Именно поэтому им нельзя позволить это сделать.

Да, в нем было много ужасного. Но Советский Союз, начавшийся как отрицание эксплуатации человека человеком, хоть и пришел очень быстро к эксплуатации человека государством, до последних дней своего существования достаточно последовательно и эффективно сдерживал частный произвол и частное насилие. Да, заменяя их государственным. Но тем не менее, создаваемая им система была несравненно более гуманистична, чем желаемая современными западными конкурентами, и самим своим существованием вынуждала их развивать непроизводительную, а для либералов — и прямо ненавистную социальную сферу.

И Советский Союз был значительно более гуманистичным и мягким государством и обществом, чем современные ему западные государства и тем более нынешняя «либерально-демократическая» Россия.

Чтобы овладеть будущим, надо сначала овладеть своей историей.

Чтобы победить правящую клептократию в битве за будущее, надо сначала отстоять от нее свое прошлое.

Михаил Делягин — директор Института проблем глобализации, д.э.н.

Фото [*]