Кризис по-русски: нэп, перестройка, девальвация

Нынешний кризис в России более всего напоминает три сценария: в США и странах Запада в 1930-х и 1970-х, и в СССР в конце 1980-х. Об этом пишет в «Коммерсанте» ректор Российской академии народного хозяйства и госслужбы (РАНХиГС) Владимир Мау.

По его мнению, «внимания заслуживают следующие события и обстоятельства»:

— Опыт двух структурных кризисов ХХ века — 1930-х и 1970-х годов. «Структурный кризис не тождественен спаду: в его рамках могут чередоваться периоды рецессии и роста. Это примерно десятилетний период турбулентности, в результате которого формируются новая модель экономического роста», — пишет Владимир Мау.

— Опыт стагфляционной экономики 1970-х годов в США. «В начале 1980-х годов выход из структурного кризиса был найден благодаря сочетанию либерализационных мер (начатых еще в конце 1970-х при Джимми Картере), жесткой денежной политики Пола Волкера (глава ФРС США — „СП“), приведшей на первом этапе ее реализации к рецессии, и бюджетной экспансии администрации Рональда Рейгана», — отмечает Мау.

— Уроки экономического развития СССР в последнее десятилетие его существования. «В начале 1980-х годов капиталистические страны вышли из кризиса структурно обновленными, их темп роста превысил советский. Ответом СССР стала политика ускорения (она предшествовала перестройке, то есть институциональным реформам). Однако проблема состояла в том, что ускорение разворачивалось на фоне двойного бюджетного шока — внешнего и внутреннего: произошло снижение цен на нефть в 2,5−3 раза, и одновременно была начата антиалкогольная кампания. При всей моральной значимости последней бюджет лишился двух своих важнейших источников доходов. Ускорение привело к повышению темпов роста в течение двух лет, но за этим последовала экономическая катастрофа. Иными словами, темпы экономического роста в условиях структурного кризиса не являются самоцелью, а между экономической стабильностью и крахом может пройти всего три года, два из которых экономика будет расти повышенными темпами», — делает вывод ректор РАНХиГС.

Владимир Мау, кроме того, упоминает еще о двух «опытах». Первый — опыт новой экономической политики (нэп) 1921−1927 годов, ставший попыткой сочетать государственную экономику с рыночными принципами хозяйствования. «Все известные экономисты (того времени) утверждали, в том числе ссылаясь на работы Владимира Ленина, что для обеспечения устойчивого роста и модернизации необходимо соблюдать баланс интересов („смычку“) государственного и частного секторов». Но «Иосиф Сталин и его команда выбрали путь решения экономических проблем административными и политическими мерами: частный сектор был в ускоренном порядке уничтожен, а отобранные у него ресурсы направлены на индустриализацию».

«Экономико-политические цели были достигнуты, однако за это пришлось заплатить высокую цену — человеческими и институциональными потерями. Иными словами, государство всегда имеет возможность выйти за пределы экономической логики, поскольку политические задачи в краткосрочном периоде доминируют над собственно экономической проблематикой», — предупреждает ректор РАНХиГС.

Он советует обратить внимание на другую попытку «смычки» государственного и частного секторов — китайский опыт. «Руководство Китая после трех десятилетий экспериментирования с традиционной советской (мобилизационной) моделью приняло в 1978 году принципиальное решение о повороте к экономической логике индустриализации. В результате за следующие три десятилетия страна сумела вернуть утраченный в XIX веке статус одной из крупнейших экономик мира» — пишет Мау. Видимо, именно в этой модели он видит выход для сегодняшней России.

Насколько верен портрет нынешнего российского кризиса, и можно ли выйти из него по китайскому пути?

— Нынешний кризис не похож ни на что в новейшей российской истории, — считает руководитель направления «Финансы и экономика» Института современного развития Никита Масленников. — Это не кризис 1998-го, потому что тогда был дефолт, связанный с внутренними причинами. И это не кризис 2008—2009, когда Россия, в числе прочих стран, попала под «каток» Великой рецессии. Нынешний кризис — целый пакет негативный явлений, которые производят синергетический эффект.

Прежде всего, сюда входит циклическая составляющая, связанная с вялыми темпами общемирового роста в 2014-м году, и чуть более высокими темпами в 2015-м. Страны-экспортеры сырья, в том числе Россия, попадают в этой ситуации в низшую фазу своего экономического цикла.

Вторая составляющая — накопление структурных ограничений в российской экономике. Мы это наблюдали на протяжении 2013−2014 годов. Темпы роста за это время снизились с 3% ВВП до менее 1% ВВП: исчерпался ресурс сложившейся экономической модели. Наша экономика находится именно в состоянии структурного кризиса — она постоянно генерирует рост издержек, что приводит к падению ее конкурентоспособности в среднесрочной перспективе.

На деле, это кризис и всей системы государственно-монополистического капитализма, который сформировался в нулевые и десятые годы.

Состояние структурного кризиса усугубляется тем, что наша экономика глубоко интегрирована в глобальное хозяйство, а перспективы этого хозяйства представляются не вполне очевидными. Оно с начала 2010-го года тоже идет к своей новой структуре, новому балансу глобального спроса и предложения. Но как долго продлится этот глобальный экономический транзит — сказать трудно. По крайней мере, до конца текущего десятилетия глобальная экономика будет находиться в структурном неравновесии.

В этой ситуации мы находимся на развилке — как Россия на выходе из нэпа. Но нынешняя ситуация еще и нетривиальная. Нефтяная игла сбросила нас с себя, но при этом сломалась, оставаясь в теле нашей экономики. И здесь уже необходимо хирургическое вмешательство, чтобы не допустить сепсиса.

«СП»: — Когда Владимир Мау говорит о нэпе — что «государство всегда имеет возможность выйти за пределы экономической логики, поскольку политические задачи в краткосрочном периоде доминируют над экономической проблематикой» — он что имеет в виду? Что сейчас, для преодоления кризиса, государство тоже может выйти за пределы экономической логики?

— Сегодня, как и при выходе из нэпа, государство, определяя содержание антикризисной программы, стоит на развилке. С одной стороны, в руководстве есть сторонники мобилизационной модели экономики с уклоном в изоляционизм. С другой, многие считают, что логика наращивания экономических возможностей России сейчас не ясна. Прежде всего, из-за неопределенности в глобальном хозяйстве. И ясно лишь то, чего делать нельзя: углубляться во внешнеэкономический изоляционизм, усиливать прямое государственное регулирование валютных курсов, цен, ставок по кредитам. Нельзя идти на отсрочку выплат по внешним корпоративным долгам. И вопрос в том, по какому пути двинется сейчас государство.

Мау об этом и говорит. Он напоминает: если пойти традиционным для России путем принятия государственных решений в области экономики, может оказаться, что мы повторим далеко не лучший опыт прошлых «развилок».

"СП": — Мау приводит и другой пример из советского прошлого: последнее десятилетие жизни СССР. Он говорит, что «темпы экономического роста в условиях структурного кризиса не являются самоцелью, а между экономической стабильностью и крахом может пройти всего три года, два из которых экономика будет расти повышенными темпами». Он и нынешней России отводит три года до окончательного краха?

— Нет, это лишь предупреждение. В СССР как раз делали то, чего нельзя было делать в сложившихся обстоятельствах: выжимали последние соки из модели экономики, выработавшей ресурс, вместо того, чтобы заниматься ее структурными преобразованиями. Политика ускорения в СССР могла быть поддержана институциональными и структурными реформами, но этого не случилось — и начался распад экономической ткани.

Другими словами, Мау говорит: из кризиса нужно выходить, существует антикризисный план, но этого мало — необходимы структурные изменения. И приступать к ним нужно, не ожидая увеличения темпов роста и спада рецессии. Подлинный выход из кризиса — это новая модель экономики РФ.

«СП»: — Перейти к этой модели можно по китайскому пути?

— Я бы с осторожностью относился к копированию китайских решений. Многое, что происходило в Китае, с точки зрения экономической и финансовой политики было не слишком рационально. В итоге сейчас Китай тоже вынужден переходить к новой экономической модели. В КНР очень завышена норма накопления, слабая система социальной защиты (например, пенсионной системы не существует), засилье госкорпораций и госбанков, обилие «плохих» долгов (по оценкам, их объем — на уровне золотовалютных резервов Китая). Прибавьте сюда невостребованные инфраструктурные проекты — так называемые «сухие порты», в которых нет движения товаров, и дороги, построенные в никуда.

Да, Китай — вторая по масштабу экономика мира. Но идти чисто «китайским» путем России все же не стоит.

— Нынешняя российская экономическая модель, к сожалению, сложилась в соответствии с прогнозами, которые я и мои коллеги давали еще в начале 1990-х, — уверен доктор экономических наук, профессор МГУ имени М.В. Ломоносова Александр Бузгалин. — Мы тогда писали, что попытка применения радикально-либеральных рыночных методов для решения проблем экономики советского типа окажется разрушительной — как для производства, так и для большинства граждан СССР.

Нынешний кризис — результат определенной трансформации советской социально-экономической системы. Попытки создать частнокапиталистическую, свободно-рыночную экономику России привели к созданию новой системы отношений. В ней вместе с элементами свободного рынка присутствует теневое госрегулирование, которое имеет вид коррупции и так называемого «ручного управления». В сфере собственности сложились кланово-корпоративные группы, в которых отношения вассальной зависимости играют роль большую, нежели отношения классического частнокапиталистического присвоения. Зато механизмы социального партнерства в нашем обществе практически не работают.

Такая модель вызвала глубокие структурные перекосы. Возникла целая система того, что на профессиональном языке называют «функциональными ловушками». Это ситуация, при которой улучшение организации экономики требует затрат, превышающих эффект от улучшения.

В итоге, мы оказались в тупике. Нас какое-то время спасали высокие цены на нефть. Но возвращение нефтяных цен к среднему уровню (за последние 30 лет) привело к панике — и в рядах экономистов, и политиков.

«СП»: — Этот кризис можно сравнить с кризисом конца СССР?

— Нет, за исключением одного — нынешняя российская модель «устала», и подходит к своему логическому завершению. В этом можно согласиться с Владимиром Мау, как и с тем, что в 1980-х «устала» и пришла к логическому завершению модель экономики в западных странах. Но это — лишь формальные аналогии.

«СП»: — Как выглядит рецепт выхода из кризиса?

— Мау был одним из самых взвешенных и осторожных представителей гайдаровской линии в экономической теории России. Особенно в том, что касается советов в экономической политике. С учетом сказанного его апелляция к опыту Китая и нэпу выглядят отступлением от гайдаровской линии.

Напомню: к Китаю и опыту нэпа апеллирует широкий круг оппозиционеров — от лидера КПРФ Геннадия Зюганова до академика Сергея Глазьева. Этот опыт говорит, что государство, в ущерб экономической эффективности, может решать важнейшие социально-политические или культурные задачи.

— Кризис в России рукотворный, — уверен председатель Русского экономического общества им. С.Ф. Шарапова, профессор кафедры международных финансов МГИМО (У) Валентин Катасонов. — Он не является глобальным или региональным — он чисто российский. Я считаю, этот кризис долго готовили и планировали заинтересованные прозападные игроки. С этой точки зрения очень странными выглядят действия Центробанка РФ. Неслучайно бывший помощник министра финансов США Пол Крейг Робертс открыто заявил, что ЦБ нанес такой удар по российской экономике, какой не могли нанести все экономические санкции Запада, вместе взятые.

Тем не менее, все российские руководители остались на своих местах, оргвыводы не сделаны, ограничения на движение капиталов не введены. Вместо этого в экономику РФ вливаются лошадиные дозы обезболивающего под названием «бюджетные средства», причем 90% из них предназначены для банков. Между тем, если в банк попадают такие средства, они никогда не пойдут в реальный сектор экономики. Они окажутся там, где выше норма прибыли — за пределами РФ.

Это настолько очевидная комбинация, что неудобно всерьез обсуждать и макроэкономику, и теории Владимира Мау…

Фото: Сергей Коньков/ТАСС