Реформаторам на заметку

Анализируя итоги экономических реформ, мы обычно исходим из того, что главной целью изменений было улучшение условий хозяйствования. Однако многие российские преобразования при всей их актуальности служили лишь ширмой для решения других, далеких от перекраиваемых сфер, задач.

Наиболее отчетливо эта закономерность прослеживается в аграрном секторе, где реформ за последние 150 лет было как минимум три: отмена крепостного права, столыпинская аграрная реформа и земельная приватизация 90-х. То же самое можно констатировать в отношении финансов, пенсионки, торговли.

Начнем с недавнего прошлого: постсоветская земельная реформа имела четкую внеэкономическую подоплеку. Как не раз откровенничал один из творцов той приватизации Анатолий Чубайс, «у коммунистических руководителей была огромная власть — политическая, административная, финансовая… Нам нужно было от них избавляться, а у нас не было на это времени. Счет шел не на месяцы, а на дни. Мы не могли выбирать между „честной“ и „нечестной“ приватизацией, потому что честная приватизация предполагает четкие правила, установленные сильным государством, которое может обеспечить соблюдение законов».

Не до села, власть бы удержать. Что, как мы знаем, удалось.

Отмена крепостного права

Перенесемся на полтора века назад: во второй половине XIX в. о сохранении власти, конечно, не думали. На повестке остро стоял вопрос социальной стабильности и финансовой устойчивости самодержавия.

Во-первых, к концу 1850-х бушевавший в Европе экономический кризис перекинулся и на Россию. Во-вторых, дефицит бюджета империи достигал 18% и покрывался за счет займов. В-третьих, веское либеральное слово сказали неудачные экономические нововведения, такие как отказ от поддержки промышленности и уменьшение таможенного тарифа, приведшие к стагнации внутреннего производства и росту импорта. В-четвертых, к началу 1860-х две трети крепостных и две пятых имений были заложены помещиками в госбанках (других тогда не было) без каких-либо перспектив возврата. В-пятых, общенациональную депрессию усугубляло недавняя неудача в Крымской войне, расходы на которую финансировались за счет необеспеченной эмиссии.

Таким был фон освобождения крестьянства. Казалось бы, отмени крепостничество, «простив» дворянам безнадежные кредиты, и дело с концом. Ан нет.

Для проведения Крестьянской реформы царь в 1859 г. создал почему-то не земельную, а финансовую комиссию, разработавшую потрясающую схему принудительной земельной ипотеки под девизом «Свобода — дорогое удовольствие».

Кредиты «сельским обывателям» предоставлялись на 49 лет и не деньгами, а земельными участками. Выкупные цены в несколько раз превышали «рыночные», а плата составляла 6% при обычной ставке в 4%. Права и финансовые обязательства оформлялись на общину и скреплялись круговой порукой, а из денег, что причитались помещикам, вычли все их долги госбанкам.

Бюджетные итоги Крестьянской реформы были выдающимися: только проценты по выкупным платежам ежегодно приносили казне до 49 млн рублей, тогда как сборы подушной подати — до 44 млн рублей (в 1872 г.). Правда, крестьяне попали в еще большую кабалу, на этот раз к государству: в середине 1860-х на каждого землепашца ежегодно приходилось до 7,2 рублей платежей, тогда как подушных и земских сборов — до 5,8 рублей. Кстати, народ быстро понял все «прелести» освобождения: если в 1855—1860 гг. произошло 474 крестьянских восстания, то только за один 1861 г. в 2,5 раза больше — 1176.

И пусть в 1905 г. на волне первой революции выкупные платежи и огромные, в отдельные годы доходившие до 27% от общей суммы, недоимки были отменены, доверия к государству это не прибавило.

Столыпин: фальшивый герой

В начале ХХ в. ситуация в стране была уже иной. После «кровавого воскресенья» 9 января 1905 г. Россия погрузилась в омут антигосударственных выступлений. Чтобы сохранить самодержавие, разобщить протестующих с помощью хаоса радикальных перемен, объектом реформации была выбрана русская община, точнее общинная собственность на землю (доля сельского населения составляла тогда 87%). К тому же, будем объективными, власть осознавала потребность растущей промышленности в притоке рабочей силы.

По Столыпину, корень аграрной неустроенности заключался в «земельной тесноте» (малоземелье), хотя к тому времени обеспеченность участками даже бедных крестьян была куда выше в сравнении с Европой. Истинной аграрной проблемой, в числе прочих была колоссальная перенаселенность: при численности сельского люда в 86 млн человек, избыток даже в страду доходил до 23 миллионов. Занять «лишних» людей было нечем.

Аграрная реформа началась 9 ноября 1906 г. Каждый общинник получал право «требовать укрепления за собою в личную собственность причитающейся ему части из означенной земли». Межевые работы должны были проводиться за счет пожелавшей «произвести отграничение» стороны, а при невозможности выдела община должна была «удовлетворить желающего выделиться деньгами по взаимному с ним соглашению». На все про все указ отводил месяц со дня подачи заявления в общину.

Крестьянство не воспылало любовью к преобразованиям, больше того, после гибели Столыпина в 1911 г. кампанейщина сошла на нет. К 1917 г. «укрепилось» всего 10−11% хозяйств, да и «земельная теснота» никуда не исчезла: средний фермерский надел составлял 9,8 десятин, у общинника было лишь немногим меньше — 7,1 десятин (для сравнения: в постсоветскую приватизацию средний размер фермерского участка был 38,5 десятин или 42 га, а к 2000 г. — все 55 га). Зато царизм получил передышку, правда, в обмен на резкий рост численности пролетариата.

Особняком стоит переселенческая политика Столыпина, но и здесь были нюансы.

Программа заселения Алтайского округа была принята 17 октября 1905 г., через два месяца после поражения в русско-японской войне, с целью снижения солдатского недовольства при помощи манящей перспективы грядущей зажиточности.

Сам переселенческий проект начал реализовываться намного раньше: в 1896—1905 гг. за Урал переехало 1,4 млн человек, а при Столыпине — 3,1 миллиона (обратно сразу вернулось около 18%, а в советский период до половины). Вообще же освоение Сибири началось еще в XVII в.

Наконец, в европейской России тогда вовсю насаждалось фермерство, а в Сибири по-прежнему культивировалась община (земли-то оставались государственными), чем, в значительной мере, и объясняются успехи новых сибиряков.

Лихие 90-е

Вернемся к земельной приватизации, цели которой Чубайсом уже раскрыты. Перемены, безусловно, были необходимы, но не потому, что продовольствия в стране не хватало (голод последних месяцев СССР был искусственным, к тому же инициированным Указом Ельцина «О мерах по либерализации цен» с 1992 г., изданным «заранее», 3 декабря 1991 г.). Проблема была в неэффективной социалистической модели, права собственности в которой, как показывал уже известный тогда опыт Китая, были отнюдь не главным препятствием.

Многие положения ельцинских Указов и постановлений правительства по смыслу совпадали со столыпинскими документами: это и беспрепятственный выход из колхозов и совхозов для создания фермерских усадеб, и покупка хозяйствами земель с имуществом у бывших колхозников, и даже сроки — в течение месяца со дня подачи заявления.

Впрочем, «младореформаторы» пошли дальше: мало того, что целевое использование земель сельхозназначения не предусматривалось, так новоявленные частники получили право вкладывать вырученные от продажи земли средства в самые разные несельскохозяйственные предприятия.

За первые три года «реформ» при общем числе новообразованных фермерских хозяйств в 270 тыс., их доля в аграрном производстве составила всего 1,9% (в 2015 г. — 10,8%). Зато удельный вес продукции населения, полученной в личных хозяйствах, увеличился с 24 до 38%. И еще один факт: с 1992 г. общая площадь посевных площадей сократилась с 211 до 79 млн га, а высвободившиеся земли нашли новых, далеких от сельского хозяйства собственников. Вернуть бы эти земли в сельскохозяйственный оборот, но пока получается не очень.

Пора выкинуть на свалку истории старые реформаторские грабли — вряд ли современный народный лоб долго их выдержит.

---

Автор — доктор экономических наук, профессор