Когда России удастся слезть с «нефтяной иглы»

Зависимость России от нефтегазовых доходов поэтапно сокращается. Об этом 2 сентября заявил пресс-секретарь президента Дмитрий Песков.

Ранее Владимир Путин сообщил, что пандемия коронавируса COVID-19 доказала, что Россия — «не только страна-бензоколонка». Пескова в связи с этим спросили, устраивает ли Кремль, что, по данным Минфина, в 2019 году доля нефтегазовых доходов в федеральном бюджете страны составила порядка 40%.

«Эта цифра, безусловно, не может устраивать, и она никого не устраивает. Но эта цифра имеет тенденцию к поэтапному, хоть медленному, сокращению. И за последние 10−15 лет — это сокращение видно невооруженным глазом», — ответил Песков.

Он пояснил, что президент говорил о параллельном росте высокотехнологического сектора. Дмитрий Песков сказал, что на фоне пандемии «наша наука, медицина показала блестящий результат в мировом масштабе».

По его словам, в нефтегазовых доходах учитываются не только первичные энергоресурсы, «но и во многом продукты переработки с добавленной стоимостью, которые получаются в результате переработки на высокотехнологичных, ультрасовременных заводах, которые строятся в разных регионах страны».

Сказать, какой конкретно уровень доли нефтегазовых доходов является удовлетворительным для экономики РФ, Песков затруднился.

На деле, нефтяная зависимость снизилась не кардинально, и только из-за падения нефтяных цен, что бы Кремль ни говорил. И эта зависимость по-прежнему определяет многие черты нашего государства.

По мнению экономиста и политолога Майкла Росса, у государств, основные доходы которых приносит нефтедобыча, наблюдаются следующие особенности: большая часть казны зависит не от налогов с граждан, а от прямых доходов с государственной собственности; доходы нестабильны, потому что зависят от мировых цен на нефть; эти доходы непрозрачны и секретны. Все это, считает Росс, делает нефтяные доходы оптимальным способом обогащения элиты. Благодаря малой трудоемкости нефти такие государства оказываются независимы от народа: он им не особенно нужен, лишь бы не причинял беспокойства.

«Поэтому для таких государств характерна сословная структура — жесткое разделение между несменяемой, живущей в роскоши, хорошо охраняемой элитой и населением, недалеко ушедшим от натурального хозяйства. Элита всегда оправдывает существование своими менеджерскими способностями и заботой о людях. Действительно, часть сверхдоходов она может перераспределять в пользу населения. Поскольку у получателей этих благ нет возможности влиять на них, расходы часто оказываются непродуктивными», — пишет в своей книге «Природа зла. Сырье и государство» Александр Эткинд, профессор русской литературы и истории культуры в Кембридже.

Он напоминает, что в 1977 году журнал The Economist описал «голландскую болезнь» — экономический спад, который произошел в Нидерландах после открытия большого месторождения газа в Северном море, недалеко от Гронингена. Даже в развитой стране появление сверхприбыльного сектора экономики подавило другие сектора. Однако Голландия, а потом Норвегия, Канада, Австралия справились с проблемами сырьевого экспорта, собирая нефтедоллары в суверенных фондах.

Но в России, Иране, Венесуэле институты оказались слишком слабы, чтобы преодолеть «голландскую болезнь», считает Эткинд. И потому зависимость от нефти не ослабевает. Можно ли разорвать этот порочный круг?

— Доля нефтегазовых доходов в бюджете России колеблется, и сейчас она ниже, чем была, — отмечает экономист, научный сотрудник Санкт-Петербургского государственного экономического университета Андрей Заостровцев. — На пике эта доля составляла 50−52%, сейчас снизалась до 40% - но не потому, что российское правительство что-то сознательно делает в этом направлении. Просто конъюнктура неблагоприятная: цены на нефть падают, спрос снижается, а добыча по соглашению ОПЕК+ сокращается.

Конечно, это нельзя рассматривать как сокращение нефтегазовой зависимости России. Я бы рассматривал нынешнюю ситуацию как падение основного источника доходов — и только. Ну, а перспективы мы знаем.

Я не утверждаю, конечно, что альтернативная энергетика вот-вот вытеснит традиционные нефть и газ. Но нельзя не признать, что новые технологии в энергетике бурно развиваются в последние пять лет. И скорее всего, к середине века картина очень существенно поменяется.

Так что нефть и газ — уже в среднесрочной перспективе — не являются залогом богатства России.

«СП»: — Майкл Росс считал, что нефтегазовые доходы являются прямо-таки проклятием для государства. Это действительно так?

— Росс — один из авторов теории «нефтяного проклятия». Она была в моде лет 20 назад, я о ней тоже немного писал. Действительно, когда нефть и газ обеспечивают все — или почти все — другие отрасли приходят в упадок. Зачем развивать что-то другое, когда у вас под ногами богатство?!

Под ногами — это условно, конечно: я не преуменьшаю значение технологий добычи. Тем не менее, чисто экономически не возникают стимулы заниматься чем-то еще. Хотя если существует благоприятный инвестиционный климат, то «нефтяное проклятие» не очень мешает.

Возьмите Голландию, откуда пошла «голландская болезнь». Нельзя сказать, что это односторонне-развития страна. Правда, запасы газа в Гронингене практически иссякли — пик добычи пришелся на 1950−1960-е годы. Так или иначе, делать ставку на нефть и газ сегодня нет смысла — это вчерашний день.

Я не согласен с Россом и в том, что государству с высокими нефтегазовыми доходами люди не нужны. А кто, спрашивается, будет охранять элиту от недовольных масс? Кто ее будет обслуживать и развлекать? Кто будет строить ей виллы?

Кроме того, у государств есть геополитические устремления, подчас очень сильные. Их обеспечивает военно-промышленный комплекс — вовсе не нефтяники и газовики.

Так что экономика России никак не сводится к нефти и газу.

«СП»: — Почему же так много говорят об избавлении от нефтегазовой зависимости?

— Потому что падение цен на нефть и газ очень сильно сказываются на России. Однако надо понимать: «сверху», на мой взгляд, бороться с этой зависимостью в принципе невозможно. Снижение зависимости от нефти и газа возникает в силу рынка, его потребностей, а также в силу свободного доступа к капиталу и благоприятному бизнес-климату.

Мы не знаем, какие отрасли развивать взамен «нефтянки». 20 лет назад никому бы в голову не пришло, что надо развивать электромобили. Это появляется стихийно, спонтанно, в силу каких-то обстоятельств, которые заставляют человека искать решение. И мы не можем предвидеть находки будущих предпринимателей.

Зависимость России от нефти и газа будет снижаться сама собой — в силу того, что меняется структура мировой экономики. Лет через 5−7 это будет вполне очевидно. Раз так, не стоит сегодня делать глупостей — неэффективных проектов.

Проблема России не в нефти и не в газе — проблема в том, что в экономике, особенно в газовой отрасли, куча неэффективных проектов, которые вряд ли когда-то окупятся. Я имею в виду экспортные трубопроводы, которые увлеченно строит «Газпром», связывая голубое топливо с геополитикой.

А что до остальных секторов — они требуют, прежде всего, хорошего бизнес-климата, а его у нас нет. Как метко сказал экс-владелец «Рольфа», миллиардер Сергей Петров, «зачем зарабатывать второй миллиард, если могут отнять первый?» Я считаю, эта фраза прекрасно характеризует бизнес-климат в России. И изменить ситуацию в этой сфере куда важнее, чем бороться с нефтегазовой зависимостью.