Основную массу людей кормят не торгаши, а поля и заводы

Самоочевидные вещи просто стыдно повторять лишний раз, — и в результате они сначала потихоньку выходят из употребления, а потом и вовсе забываются. И, разбирая те или иные ошибки, нелепость которых просто невозможно себе вообразить мало-мальски образованному человеку, видишь перед собой недоумевающие глаза их организаторов и жертв и сознаешь: то, что четверть века назад было самоочевидно, сегодня неизвестно, — потому что банальность неловко произносить, и она стирается из общественного сознания.

А в большинстве случаев ее еще и корыстно стирают — вполне осознанно и целенаправленно.

Это в полной мере относится и к экономической политике.

Здоровое в социально-психологическом (не говоря о финансовом!) смысле слова общество может опираться только на реальный сектор, прежде всего — индустрию. Занятые в ней обладают более устойчивой психикой, чем трепетные и зависящие от любого каприза заказчика фрилансеры и, привыкнув к совместным действиям (даже на небольшом предприятии), привносят в общество неведомую и чуждую финансовым спекулянтам поведенческую (а значит, и политическую) стабильность.

Реальный сектор (как, кстати, и новый хозяин мира — социальные платформы) нуждается в масштабах и стабильности — в полную противоположность финансовым спекулянтам. Поэтому развитая индустрия и по сей день, в пост-информационную эпоху (социальные платформы в качестве основы организации общества сменили биржи и свободный интернет еще в 2020 году) остается залогом нормальности и конкурентоспособности общества, — каким бы это ни казалось нелепым и неприемлемым прожектерам всех мастей.

Еще обострение глобального кризиса 2007−2009 года (от которого развитые страны в целом, кстати, так никогда и не оправились) заставило США встряхнуться и взять решительный курс на реиндустриализацию.

России, контролируемой либеральными слугами финансовых спекулянтов, об этом, понятно, было запрещено даже задумываться (и запрещено и по сей день). Этот запрет обеспечивается соответствующим отбором и образованием туземных управленческих кадров (которые в итоге лишаются способности мыслить и даже не могут себе вообразить развития своей страны на основе собственной промышленности, а не внешних спекуляций), массовой коррупцией как инструментом внешнего управления и административно-политическими воздействиями (обычно точечными).

Однако для того, чтобы выжить, России необходимо восстановить политическую независимость и вернуть государственную машину, уничтожающую страну и ее население в интересах глобальных финансовых спекулянтов, на службу народу.

Едва ли не наиболее наглядным проявлением этого кардинального переворота (который в силу ничтожества основной массы российской бюрократии может произойти «в дворцовом режиме», даже без массовых отставок, — например, простым запуском на полную мощность антикоррупционного информационного комплекса «Посейдон») станет смена политики истребления реального сектора России в интересах финансовых спекуляций политикой его развития.

Помимо самоочевидных мер создания общедоступного дешевого кредита, ограничения произвола монополий и финансовых спекуляций (в том числе и для обеспечения такого кредита), а также реализации права граждан хотя бы на жизнь (в форме гарантии прожиточного минимума), политика нормализации будет основана и на азбуке промышленной политики.

Ее подробно описали основоположник «физической экономии» немецкий экономист XIX века Ф.Лист (книги его из-за опасности для либеральной идеологии финансовых спекулянтов были изъяты из американских библиотек в начале 70-х, а английских — в начале 80-х годов ХХ века), затем подлинный основоположник межотраслевого баланса Д.И.Менделеев (о великом экономическом наследстве которого в РФ стараются не поминать), а в современной России их неутомимый продолжатель С.В.Кобин.

Эта азбука выходит далеко за рамки традиционного «разумного протекционизма», но, разумеется, включает его: в страну идут либо товары, либо инвестиции, и во вскрытую консервным ножом ВТО «суверенную» банку, брошенную на обочине мирового развития, могут заползать спекулятивные червяки, но не могут входить реальные деньги и технологии.

Поэтому выход из ВТО (де-факто не существующей со времен Трампа, но являющейся в силу своей разрушительности для России святыней либерастии отечественной сборки), жесткая эскалация тарифов (поощряющая производство и экспорт товаров с высокой добавленной стоимостью и подавляющей экспорт сырья), отмена чудовищного «налогового маневра» (разрушающего российскую переработку ради экспорта сырья), гибкие импортные тарифные квоты (сокращающие импорт по мере развития собственного производства), — необходимые и при том наглядные признаки нормализации государственной власти. Без них признаки самостоятельности бюрократии будут в лучшем случае неустойчивы, а скорее всего фиктивны.

Общий принцип — сопоставление в балансе внешней торговли не абсолютной величины экспорта и импорта, а экспорта и импорта именно добавленной стоимости. Народы, покупающие сложные товары за счет экспорта сырья, убивают себя — потому, что создают себе скрытый внешнеторговый дефицит и привыкают жить за счет не своего интеллекта, а неминуемо преходящих милости природы и рыночной конъюнктуры.

Отрицающие эту самоочевидную истину работают — сознательно или бессознательно — на уничтожение соответствующих народов.

Ключевым элементом всякого нормального бюджета должен быть акциз: прямой налог «на пороки». Сегодня его основная потенциальная часть является сверхприбылью водочных олигархов и табачных глобальных корпораций, но ограничение произвола монополий позволит переложить эти деньги в карман общества.

Забытым условием нормального развития экономики (то есть повышения добавленной стоимости) является минимизация затрат на условия производства — инфраструктуру, энергию, сырье, кредит и аренду. Если весь интеллект страны работает, как сейчас (даже в ВПК), чтобы расплатиться с кредитами, а после этого выплатить коммуналку, — он будет разбегаться из этого финансового ада, куда глаза глядят, и никакие патриотические заклинания не помогут, ибо будут нагло и чудовищно противоречить повседневной реальности.

Поэтому условия производства должны обходиться промышленности (и в целом развивающей общество части экономики) по себестоимости. И, поскольку ни один бизнесмен этого не стерпит, они должны быть национализированы, прямо или косвенно (при помощи жесткого и всеобъемлющего государ-ственного контроля), — и сверхприбыли от экспорта сырья должны идти в карман общества, а не дичающих от безнаказанности олигофрендов.

Наглядный пример разумной национализации дала послевоенная Англия: именно дешевизна обобществленных условий производства стала основой послевоенного возрождения в крайне неблагоприятных внешних условиях краха империи.

Кстати, национализация путем выкупа активов за деньги может обойтись дешевле любой конфискации, если провести аудит бизнеса и попросить приватизаторов вернуть украденное ими — иногда за десятилетия владения собственностью народа. В этом случае в силу масштабов воровства (иногда неведомых и самим олигархам) баланс может оказаться настолько неблагоприятным для них, что они будут умолять о прощении разворованного, — то есть о бесплатной национализации.

Никакая независимость (за истасканное по всем пропагандистским борделям слово «суверенитет» уже стыдно) не может существовать без прочной промышленной основы, сколько бы прибылей ни высасывали из народа финансовые спекулянты. Именно поэтому так жесток и беспощаден на деле протекционизм развитых стран при тотальном его отрицании на словах.

Поэтому, пока мы не увидим в России реализацию экономической азбуки в виде хотя бы основ забытой одичалыми строителями блатного феодализма промышленной политики, ничего хорошего, увы, не будет.