Михаил Делягин: От стабилизации — к модернизации. Объективные задачи правительства Мишустина

За четыре года своей работы правительство Михаила Мишустина продемонстрировало выдающиеся способности стабилизации социально-экономической ситуации.

Благодаря ему короновирусный спад ВВП был примерно вдвое ниже ожидавшегося, западный санкционный удар не достиг и трети своих целей, а российская экономика, несмотря на все проблемы, недостатки и пороки, продолжает в целом успешное развитие.

Это было достигнуто благодаря концентрации премьера Мишустина на цифровизации, повысившей качество управления и позволившей не только обеспечить сквозной контроль за органами власти, но и создать значимые элементы стратегического планирования.

Платформенное управление на основе цифровизации (в этой сфере премьер Мишустин сделал Россию безусловным мировым лидером) стало основой филигранного использования бюджетных средств для стимулирования развития и, в частности, обеспечения гарантированного спроса для инвестиционных проектов.

Именно сверхэффективное (несмотря на сохраняющиеся коррупцию, монополизм, приоритет финансовых спекуляций и вывод капитала) использование бюджетных средств позволило правительству — вопреки стандартной макроэкономической теории — во многом компенсировать разрушительные последствия либеральной финансовой политики и даже обеспечить экономический и инвестиционный рост — парадоксальный в условиях рукотворных обвала рубля, удорожания уже и ранее недоступного кредита и ряда структурных кризисов (от топливного до яичного и коммунального).

Теперь, как уже несколько раз было в пореформенной России, перед правительством Мишустина (а его сохранение на посту премьера после переизбрания президента В.В. Путина, несмотря на вошедшее в моду истерическое жонглирование слухами, представляется наиболее разумным) стоит качественно новая, принципиально более сложная и еще ни разу за 36 лет не решенная задача перехода от стабилизации ситуации к комплексной, всеобъемлющей модернизации России.

Для этого надо решить три фундаментальные задачи: перейти от либерального поощрения финансовых спекуляций к стимулированию производства добавленной стоимости, перенастроить для достижения этой цели управленческую цифровую платформу, освободить госуправление от руководителей, не приемлющих всё вышеизложенное.

С экономической точки зрения решение первой задачи самоочевидно долгие уже даже не годы, а десятилетия.

Прежде всего, для направления главной созидательной экономической энергии — энергии капитала — на благо России, а не ее врагов или «дружественных» конкурентов, эта энергия должна быть заперта в стране. Необходим запрет на вывод капитала (с сохранением экспансии в виде производительных инвестиций), принудительная деофшоризация (раз потенциал добровольной почти исчерпан), запрет на «внутреннюю эмиграцию» капитала в не видимую государством и потому криминогенную часть экономики обналичиванием в индустриальных масштабах.

Чтобы капитал шел в реальный сектор, а не в более понятные, удобные и выгодные финансовые спекуляции, последние должны быть ограничены.

Наиболее разумен опыт Японии, в которой до 2000 года, чтобы вложить в финансовые спекуляции рубль, участник рынка сначала должен был вложить в реальный сектор пять рублей (но возможны и прямые ограничения, как в Западной Европе до конца 80-х и в нынешнем Китае, и институциональные, как в США с 1932 по 1999 годы).

Для производства добавленной стоимости необходим коренной пересмотр всего налогового и таможенного регулирования, ориентированного на стимулирование вывоза сырья при подавлении самой возможности его переработки. Россия не сможет развиваться без всеобъемлющей налоговой и таможенной революции, которая среди прочего сделает невыгодным непроизводительное потребление богатых по сравнению с их производительным инвестированием.

Разумный протекционизм, обеспечивающий создание целых отраслей, необходим и в силу распада мира на макрорегионы: деградация международной торговли уже давно создала ситуацию, при которой страна не имеет ничего (или может быть в любой момент лишена всего), чего не может производить самостоятельно.

Для перехода, как это все чаще называют, «от воровства к развитию», конечно, надо ограничить коррупцию, исключив коррупционную мотивацию принятия стратегических решений. Для этого следует использовать потенциал цифровизации (который игнорируется по политическим причинам) и опыт Запада. Так, по примеру Италии надо автоматически освобождать от ответственности взяткодателя, сотрудничающего со следствием и свидетельствующего в суде, а по примеру США — конфисковывать все имущество, кроме социального минимума, всех близких родственников члена оргпреступности, со следствием не сотрудничающего.

Но не менее важным является обуздание произвола монополий. Антимонопольный орган должен получить право проверять структуру цены любой фирмы, заподозренной в злоупотреблении монопольным положением и манипулировании рынком, а при резких колебаниях цен — сначала возвращать цену на место (как в Германии), а потом уже расследовать их причины.

Кроме того, нужно резкое снижение издержек, то есть удешевление сырья и полуфабрикатов на внутреннем рынке, чтобы сегодняшние сверхприбыли олигархов стали ценовым выигрышем перерабатывающей промышленности. Для этого базовые отрасли должны работать для не максимизации доходов, а минимизации цен на свою продукцию.

Поскольку это противоречит природе частного бизнеса, базовые отрасли должны быть национализированы — как в Англии после войны (благодаря чему она из фрустрированного банкрота за пятилетку вернулась в клуб наиболее развитых промышленных держав), с сохранением 49% капитала у частного бизнеса и через выкуп. Правда, после уплаты компенсационного налога (в размере разницы между стоимостью активов в момент приватизации и уплаченного за них приватизаторами) и возврата недоинвестированного (норма инвестиций в развитие базовых производств — не менее половины приносимой ими прибыли) размеры выкупа для большинства олигархов могут быть отрицательными.

Наконец, для обеспечения внутреннего спроса государству придется гарантировать гражданам право на жизнь — прожиточный минимум, на который вправду можно выжить.

При этом стратегическое планирование должно опираться не на футуристические озарения и добрые чаяния сколь угодно продвинутых руководителей, а на разработанный еще Менделеевым межотраслевой баланс (формирование которого сделала возможным именно цифровизация Мишустина).

Сопоставление экспорта и импорта в целях стратегического управления (в отличие от бухгалтерских целей сведения и прогнозирования валютного баланса) должно вестись в единицах добавленной стоимости, соотношение ввоза и вывоза которой является решающим фундаментальным фактором формирования валютного курса.

Перенастройка для решения этих задач созданной управленческой цифровой платформы требует излечения неизбежных «болезней роста».

Прежде всего это естественное для математиков и либералов, но неприемлемое для управления превращение переменных факторов госрегулирования (начиная со структуры налогов и заканчивая международными соглашениями) в постоянные.

Это лишает государство необходимой свободы маневра не по злому умыслу, а просто потому, что для ее обеспечения придется прилагать колоссальные усилия, достраивая сложнейшую математическую модель, на основе которой осуществляется платформенное управление социально-экономической сферой.

Вторая «болезнь роста» — игнорирование нестандартной, то есть не заложенной в платформу при ее разработке информации. Это касается и колоссальной «теневой экономики» (весьма серьезно влияющей на легальную сферу), и все более многочисленных сигналов о сбоях в госрегулировании, и, наконец, генерируемой самой платформой информации, противоречащей официальным отчетам (так, имея данные обо всех легальных продажах, государство продолжает ориентироваться в своих прогнозах инфляции на откровенно фантазийные данные Росстата).

Третья «болезнь роста» платформенного управления — игнорирование влияния на него частных интересов его участников. Результатом становится ситуация, давно зафиксированная даже Счетной палатой, при которой разрабатываемые меры имеют весьма отдаленное отношение к целям, которые они призваны достичь (так, повысить качество высшего образования предполагается строительством университетских кампусов — так как стройкомплекс является наиболее влиятельной частью госуправления, а отчитываться по квадратным метрам неизмеримо проще, чем по нормализации учебы и актуализации изучаемого).

Самоочевидность изложенного еще раз подтверждает, что разворот от разграбления России к ее созиданию уже скоро 40 лет является исключительно политическим, но как не содержательным вопросом. Премьер же Мишустин и его окружение делают все возможное в существующих условиях, — и само его назначение и сохранение представляются важным политическим ориентиром.