
— Сергей Шаргунов: — Здравствуйте, друзья! С вами Сергей Шаргунов, с вами «Свободная Пресса». А у нас в гостях Оксана Генриховна Дмитриева — депутат Государственной Думы, первый заместитель председателя Комитета Государственной Думы по бюджету и налогам, а также зам. руководителя фракции «Справедливая Россия». Очень много вопросов накопилось, больше трехсот, и, надо сказать, это даже удивительно — большое количество крайне умных вопросов, так что некоторые термины я просто сам понять не мог. Удивительно, какие профессионалы их пишут. Вот например подряд: лизинг, аутсорсинг и аутстаффинг. Мы постараемся большую часть из них обсудить. Один из вопросов от Сергея И.: «Оксана Генриховна, прочитал ваше выступление на МЭФ о финансовых воровских потоках. Что делать собираетесь? Законопроекты писать, которые «Единая Россия» выкинет в корзину?
Оксана Дмитриевна: — Дело в том, что само выступление на Московском экономическом форуме — это все-таки научный форум. Поэтому там был спор между либералами и социал-демократами и считалось, что наша страна демонстрирует крах рыночного фундаментализма. Доклад был доказательством не того, что у нас нет социал-демократии, это очевидно, но у нас нет и никакого рыночного фундаментализма, потому что нет реальной свободной конкуренции, нет низких налогов. Во многих секторах, там, где должен быть рынок, рынка нет. Там, где рынок не должен быть, его нет, но есть частная собственность, то есть фактически управление топ-менеджментом государственными предприятиями или предприятиями с госучастием как своими собственными, то есть приватизация прибыли и национализация убытков. И потоки, которые я описывала… Мы боремся против таких схем в течение всех последних лет, всего последнего десятилетия. Самая главная афера — это вложение средств, которые мы получаем от экспорта нефти и газа, вложение в Стабилизационный фонд, теперь это Резервный фонд и Фонд национального благосостояния, и дальше вкладывание в чужую экономику.
СШ: — Этот фонд никак тратить невозможно.
ОД: — Да. И все время нам объясняют, что никак тратить невозможно, что это приведет к инфляции, что это стерилизация денежной массы. Потом от этих доводов отказались, сказав, что это подушка безопасности. Теперь мы слышим, что эти деньги лежат мертвым грузом и нужно их как-то использовать. Если мы хотим их как-то использовать, нужно вернуть их в бюджет и тратить на социальные, инвестиционные расходы — все в соответствии с бюджетным приоритетом. Но нет, нам говорят, это делать не надо, а — отдать Росфинагентству, специальной коммерческой структуре, которая будет их тратить, потому что там эффективные менеджеры. Получается, в правительстве не эффективные менеджеры, которые немало получают, а в Росфинагентстве будут эффективные менеджеры. А почему они будут эффективными? А потому что они будут много получать. А почему они будут принимать эффективные решения? А потому что у них не будет никаких ограничений, они ни от чего не будут зависеть, будут рисковать бюджетными деньгами, как своими, при этом не будут иметь никакого предпринимательского риска.
СШ: — О Росфинагентстве было бы интересно сейчас поговорить, но на полях нашей беседы нельзя не привести аргумент тех, кто всегда выступал за так называемую стерилизацию денежной массы и за то, чтобы Резервный фонд был неприкосновенным. Они говорят: ну смотрите, случился кризис, эти денежки пошли на то, чтобы спасти страну, которая вот-вот должна была удариться о дно, а так мы ее подстраховали.
ОД: — Я завершу предыдущее. Я была с самого начала категорическим противником стабфонда, голосовала и активно выступала против всех изменений в Бюджетный кодекс, которые эту идею внедряли. Потому что по моему Бюджетному кодексу, который принимался в 1998 году, предполагалось полное запрещение любых депозитов, особенно за границей, бюджетных средств. А когда принимали изменения в Бюджетный кодекс, 64 изменения было принято, это все разрешили. Потом я была категорически против бюджетов, в которых прописывается, сколько средств отдается опять в стабилизационные фонды. А последние годы у нас вообще удивительная практика началась с 2011 года, когда одновременно наши средства вкладываются в Резервный фонд и отправляются в чужую экономику, и на эти средства мы получаем от 0,5 до 1 процента годовых и для финансирования расходов бюджета второй рукой мы осуществляем заимствование, то есть берем в долг. И берем в долг уже под 7−8 процентов. Если бы такую схему использовал менеджер какого-либо предприятия, его бы судили за мошенничество и подведение под ложное банкротство. Так накапливается разница, уже очень большая: по 2012 году расходы на обслуживание долга, то есть это проценты, составили 320 миллиардов рублей, а те средства, которые получены от размещения средств Стабфонда — около 50 миллиардов.
СШ: — Но что бы вы сказали тем, кто говорит, что деньги нужно откладывать на крайний случай?
ОД: — Нет, бюджет не может накапливать. У нас нет возможности. Нет стран с устойчивым профицитом бюджета. Профицит бюджета, то есть избыток доходов, полученных от налогов, над расходами — может эпизодически, случайно в отдельные годы возникнуть в процессе выполнения бюджета, если одновременно не сделали корректировку. Но он используется, как правило, в следующем году.
СШ: — То есть бюджет должен тратиться.
ОД: — Конечно. Все бюджеты составляются либо бездефицитные, либо дефицитные, потому что все экономические теории, начиная с Адама Смита, построены на том, что деньги сегодняшние дороже денег завтрашних. А тут получается, что мы деньги сегодняшние дорогие даем под низкий процент, занимаем под высокий — это вообще абсолютный нонсенс. Теперь что касается кризиса. В условиях кризиса, открою всем большой секрет, дефицит бюджета финансировался прямой эмиссией. Средства Резервного фонда и Фонда национального благосостояния в физическом плане, то есть те средства, которые были инвестированы в чужих странах, — их никто не продавал в это время и их никто не тратил. И мы деньги Резервного фонда и Фонда национального благосостояния в составе золотовалютных резервов, их мы тратили, около 200 миллиардов долларов, на поддержание курса рубля. То есть это конец 2008 года и первый месяц 2009-го. 2008 год завершился с рекордным профицитом бюджета, то есть никакого дефицита бюджета не было и никакой формальной траты Резервного фонда и Фонда национального благосостояния в 2008 году не было. А золотовалютные резервы сократились очень сильно. Траты были на поддержание курса рубля. Были ли они целесообразны или нет — это отдельный вопрос. Все эти деньги в топку ушли на поддержание курса рубля на протяжении 3−4 месяцев. Дефицит бюджета финансировался прямой эмиссией. А то, что называлось тратой Резервного фонда, означало, что деньги со счета Правительства стали числиться за Центральным банком.
СШ: — Мы плавно переходим к теме Росфинагентства, о котором вы упомянули. Виталий говорит: «Ваша позиция по отношению к создаваемой Путиным структуре под названием Росфинагентство не изменилось? Если, как вы говорили, это рейдерский захват казны, есть ли какие-нибудь позитивные сдвиги для прекращения создания этой структуры?»
ОД: — Позитивные сдвиги только одни — благодаря активному противодействию… Кстати, призываю всех на сайте Mypetition, где вы, Сергей, подписались. И подписались Юрий Болдырев, и Захар Прилепин, и Вадим Кумин, и Константин Бабкин, и Руслан Гринберг, и Павел Кудюкин, и многие депутаты Государственной Думы — очень много граждан, и мы хотим приблизиться к 100 тысячам подписей, потому что все надеются, что это сложный вопрос и граждане не разберутся, поэтому всех призываем подписываться.
СШ: — Давайте расскажем, зачем надо собирать подписи.
ОД: — Да, сначала расскажу «страшную историю». Средства Резервного фонда и Фонда национального благосостояния в совокупности сейчас — это 5,4 триллиона рублей. Это больше десяти федеральных бюджетов на здравоохранение, либо 8 годовых бюджетов образования, либо 2,5 бюджета национальной обороны, либо 5 с лишним бюджетов города Москвы. Их предлагается передать Росфинагентству, которое по закону, принятому в первом чтении, создается в форме открытого акционерного общества, и они эти средства будут инвестировать, размещать. Причем в те же самые активы, что и сейчас размещает Центральный банк, то есть преимущественно в иностранные ценные бумаги. И более того, этой структуре предлагается передать еще и управление долгом. То есть одной рукой они будут деньги размещать, а другой рукой — занимать. При этом по закону деньги передаются в доверительное управление, возможно банкротство этой организации, она не отвечает, у нее никакого имущества нет, поэтому если деньги исчезнут — они исчезнут. Никакого требования по увеличению доходности нет, поскольку сохраняется статья в Бюджетном кодексе о том, главная сохранность этих средств может получить краткосрочный отрицательный результат. Более того, может быть цепочка доверительных управлений. То есть вот это Росфинагентство создает внучку, внучка создает дочку или там жучку.
СШ: — То есть до мышек они дойдут?
ОД: — До мышек или до репки, это уже у кого какая фантазия. Вот такая система. Можно этот закон анализировать с разных точек зрения. Самый простой — это с точки зрения Конституции. У нас много может быть претензий к нашей Конституции, но она есть, и вещи антиконституционные не могут предлагаться. Если средства Резервного фонда — это способ организации денежного обращения, хотя я считаю, что средства налогоплательщиков не должны использоваться как средства ЦБ, то исключительной компетенцией обеспечения устойчивости рубля и организации денежного обращения — это Центральный банк. И он за это отвечает, поэтому, если это деньги для стерилизации денежной массы или еще для чего-то, то они должны быть в ЦБ. Если это средства, которые нужны для развития экономики и для всех других конституционных полномочий - здравоохранение, образование, обороноспособность, правопорядок — то это Правительство, то есть бюджет. Аутсорсинга конституционных полномочий Правительства и Центрального банка не предусмотрено. У нас в Конституции написано, что бюджет исполняет, разрабатывает Правительство Российской Федерации, Рассматривает и утверждает - Государственная Дума, контролирует — Счетная палата. А тут потом нарисовалось Росфинагентство. И наши правые члены Координационного совета говорят — ну надо же просто контролировать это Росфинагентство, надо хороший наблюдательный совет создать. Но на самом деле у нас уже создан такой наблюдательный совет — он называется Государственная Дума, которая должна контролировать расходование средств. И прописана процедура выборов в Государственную Думу, и там масса проблем и масса фальсификаций, но тем не менее — это годами устоявшаяся практика.
СШ: — Здесь много вопросов касается экономики, налогов, пенсий, зарплат, и мы перейдем к этим вопросам, но сейчас хочу спросить про политику. Недавно было заседание Центрального совета «Справедливой России», где вы состоите в руководстве. Обсуждался вопрос о присоединении вашей партии к так называемому «Общероссийскому народному фронту». Известно, что вы выступали на этом заседании. Насколько я знаю, высказывались против этого присоединения.
ОД: — Никаких решений по этому поводу не принято. Более того, после развернувшейся дискуссии была еще раз фиксация, что речь не идет о присоединении к «Общероссийскому народному фронту», а может быть какие-то формы сотрудничества, использования площадки. Но я не вижу никаких возможностей сотрудничества с ОНФ. Что касается диалога, у нас уже есть площадка для такого диалога — называется Государственная Дума и региональные парламенты. Действительно, мы обязаны как народные избранники находить любую возможность, даже находясь в оппозиции, для проведения своих идей. Сейчас в Государственной Думе 50 или 60 мандатов есть у представителей «Общероссийского народного фронта». Очень часто нам нужны хоть 20−30 голосов, чтобы поддержали оппозицию, но они голосуют абсолютно консолидировано не только на пленарном заседании, но и во всех комитетах. Я вам приведу несколько примеров. Закон о Росфинагентстве, он прошел голосами исключительно «Единой России». Для того, чтобы провалить этот закон в первом чтении, достаточно было хотя бы 20 человек от «Единой России», пусть это будут представители «Общероссийского народного фронта», даже не голосовали против, а просто не проголосовали — закон бы не прошел. Второй пример. Очень активно боролся комитет по энергетике, который возглавляет Иван Грачев, представитель эсеров, с бюджетным комитетом, где у нас нет большинства, по поводу ни больше ни меньше 50 миллиардов рублей на финансирование объектов энергетики Дальнего Востока. Вообще вопрос не политический. Мы требовали, чтобы все эти ассигнования были выделены на конкретные объекты по конкретным регионам под проектно-сметную документацию. Тогда можно проконтролировать и они пойдут на самые первоочередные нужды. В Правительстве разные были точки зрения, не могу сказать, что позиция была железобетонной. По этому вопросу Министерство финансов занимало объективную позицию: они представили этот законопроект, а дальше давали объективную информационную справку. Позиция некоторых групп в Правительстве и бюджетного комитета во главе с Макаровым — что эти деньги нужно отдать ОАО «Русгидро", с которым через месяц был скандал по другим деньгам, и они через 4 звена в цепочке якобы передадут эти деньги на строительство объектов теплоэнергетики Дальнего Востока.
СШ: — И здесь тоже голосовали дисциплинированно?
ОД: — И здесь то же самое. Надо сказать, комитет по энергетике единогласно поддержал позицию, что нужна согласительную комиссию, что она все предметно рассматривает.
СШ: — Оппозиция была против.
ОД: — Нас и ЛДПР поддержали, я уже и не говорю про КПРФ. Ни один человек — нам достаточно было 20 голосов от Народного фронта, чтобы поддержали. Вопросы тарифов, ограничения тарифов — то же самое. Уровень инфляции — тот вопрос, который потом сформулировал президент, причем точно в такой же редакции, как у нас было в законе. Но они проголосовали против, ни одного голоса от «Единой России» не было.
СШ: — То есть мы приходим к тому, что ОНФ — это более подчиненные люди по отношению к власти.
ОД: — По опыту моему, наиболее независимые люди из «Единой России» — это те, кто вышли из одномандатных депутатов.
СШ: — Не создается ли у вас впечатления, что мы движемся к некой попытке смонтировать однопартийную систему и окончательно централизировать политику? То есть несмотря на широковещательные рассказы о политической реформе, наоборот, речь идет о неком скукоживании политического пространства?
ОД: — Я не знаю, у кого какие попытки есть. Я думаю, что это совершенно бесперспективное занятие. Для общества очень опасно, когда нет обратной связи и когда происходит видоизменение народного волеизъявления, как это было на последних думских выборах и во многих региональных парламентах. Потому что волеизъявления было такое, что не было даже 48 процентов у «Единой России», у нее не должно было быть большинства в Государственной Думе. А если бы этого большинства не было, то как бы мы ни относились даже к такой фракции, как ЛДПР, но тем не менее мы видим по голосованиям, что иногда по некоторым вопросам они поддерживают эсеров и КПРФ. У нас идет принятие не тех решений, которые нужны стране. Народ, голосуя за КПРФ, за эсеров голосовал, за прогрессивный подоходный налог, но он не принимается. Голосуя за КПРФ, за эсеров, голосовали за то, чтобы деньги от углеводородов вкладывались внутри страны, а не вне, в чужую экономику. Весь народ за это, при большем разъяснении вообще 80 процентов за это. Но тем не менее, решение принимается обратное. Это вредно для страны. Все голосовали, на самом деле, против 83-го закона, и закон об образовании, который был продолжением этого 83-го закона, ни в коем случае не должен был быть принят. Устойчивость обеспечивается только тогда, когда это идет в интересах большинства и власть воспринимает сигналы со стороны народа, со стороны общества. Если она не воспринимает, значит будет, к сожалению, иной способ, который мы наблюдали в 1917 году и не хотелось бы…
СШ: — Думаете, возможно?
ОД: — Я надеюсь, что нет, потому что я убежденный демократ и сторонник мирной смены власти через выборы. Потому что революции чрезвычайно разрушительны и как обеспечение эффективного управления не эффективны.
СШ: — Вы часто ездите по стране, общаетесь с избирателями. Вы чувствуете, что недовольство растет, или вам кажется, что растет апатия?
ОД: — В крупных городах, я депутат, прежде всего, от Петербурга, там недовольство все-таки принимает активную форму. То есть люди готовы выходить отстаивать свои интересы, люди выходят даже защищать архитектурную целостность Санкт-Петербурга. Они готовы выйти против Росфинагентства и против роста тарифов, то есть здесь достаточно высокая степень самоорганизации.
СШ: — А остальная большая Россия прячет грусть и тоску в себя?
ОД: — Самое плохое, вот едешь по остальной России — это апатия. Потому что реакция, которая выходит в социальную апатию, — она тактически удобна власти, но она чрезвычайно опасна в перспективе. Социальная апатия — это застой, и длинная-длинная социальная апатия, маргинализация многих слоев общества — она может потом привести к совершенно непредсказуемым последствиям. Поэтому, к сожалению, в малых городах, особенно в сельской местности, ситуация самая плохая с точки зрения и безработицы, и состояния социальной инфраструктуры. Они первые жертвы 83-го закона, потому что идет закрытие больниц, идет укомплектование школ. Вот у нас 31-я больница — народ вышел. А сколько у нас по всей Руси великой закрылось роддомов, больниц — никто не выходит, не знают даже.
СШ: — Соглашусь с вами, что и злоба, и гнев уходят куда-то внутрь. Последний, пожалуй, политический вопрос, прежде чем мы перейдем к насущным экономическим и социальным. Многие спрашивают по поводу «Справедливой России», за которую многие голосовали, в том числе потому, что она шла под лозунгом «Против жуликов и воров», взятым у известного блогера Навального. И фракция нацепляла на себя белые ленточки.
ОД: — Белые ленточки — здесь немножко подмена понятий. Белой ленточкой Болотной она была после выборов…
СШ: — Было ощущение, что «Справедливая Россия» — это вот такая отдушина для протеста. Многие в городской среде голосовали в знак протеста за эту партию. Что происходит сегодня? Исключение Гудковых, непростая ситуация с Пономаревым и некоторые заявления руководства «Справедливой России» о том, что с протестантами уличного толка больше не по пути. Что вы думаете по этому поводу?
ОД: — Первое. Нужно четко различать реальную оппозицию по принципиальным вопросам, потому что я считаю, что вопросы социально-экономические — это вопросы принципиальные и вопросы периферийные, которые были внедрены, на мой взгляд, просто для отвлечения внимания общественности. Я считаю, что все эти многочасовые обсуждения Pussy Riot, закона о гомосексуализме да и во многом закона о Диме Яковлеве, который полностью отвлек общественность от закона об образовании, они принимались параллельно. Я не голосовала за закон о Диме Яковлеве, но при этом я полагаю, что для страны, для всех детей — и инвалидов, и не инвалидов, и сирот, и детей обычных — конечно, гораздо важнее закон об образовании, который во многом лишает будущего, хорошего образования, между прочим, сирот во многом ущемляет.
СШ: — А у вас нет ощущения, что это вообще какая-то политтехнологическая разводка — представлять всех, кто оппозиционно настроен, как такую пятую колонну, которая противоречит настроениям консервативного большинства?
ОД: — Давайте разберемся. Часть лидеров, которые возглавили Болотную впоследствии, — они в выборах участия не принимали, за них никто не голосовал. Наши усилия — лично мои и нашего регионального отделения — когда мы год судились, у нас было процессов с полной доказательной базой по 221 участку собрано, никакой поддержки, никаких лозунгов по поводу пересчета результатов выборов, борьбы с фальсификациями, потом не было. То есть они тоже отвлекли общественность, стали уже какие-то совсем другие лозунги, которые к выборам, против результатов которых вышли все эти сотни тысяч граждан, они уже этим заниматься не стали. И когда у нас был митинг за честные выборы, то они вообще выкинули лозунг в Петербурге. Это означает, что им абсолютно все равно, по какому поводу и какова конечная цель этих митингов. Мне кажется, что и власти было очень выгодно, чтобы этот естественный, абсолютно справедливый народный порыв, его вот слить в виде такой гламурной оппозиции с привлечением людей, которые в выборах никогда не участвовали и никто за них никогда не голосовал, либо тех, кто уже был в политике и выпал из этой политики, ушел из нее.
СШ: — Ну давайте справедливости ради заметим, что многие из сегодняшних оппозиционеров не имеют возможности участвовать в выборах, их не допускают, их партии не регистрируют.
ОД: — Это есть.
СШ: — И наверняка Навальный или Удальцов могли бы спокойно избираться в Госдуму при других условиях политической конкуренции.
ОД: — Это вопрос проверяемый.
СШ: — Ясно. Кстати, возвращение одномандатных выборов вы приветствуете? Ведь в свое время Геннадий Гудков неплохо выиграл, будучи депутатом-одномандатником.
ОД: — Геннадий Гудков выигрывал, будучи в «Единой России», не отходя от партии власти. А я выигрывала и Олег Шеин -находясь в оппозиции.
Я приветствую возвращение одномандатных округов, потому что это прямая демократия.
СШ: — Завершая тему партий. Если все-таки «Справедливая Россия» в будущем вступит в «Народный фронт», вы готовы?
ОД: — Я — нет, категорически против. Но и партия не собирается вступать в «Общероссийский народный фронт». Причем самое интересное другое. Вопрос об ОНФ обсуждался во время предвыборной кампании, и мы были категорически против него. Более того, те наши депутаты, которые вступили в «Общероссийский народный фронт», были исключены из партии и соответственно исключены из списков. Нас избирали, за нас голосовали исходя из того, что мы не вступаем в ОНФ, что мы являемся оппозицией. Поэтому это наше четкое предвыборное программное заявление.
СШ: — Ну а теперь о том, что принято называть «социалкой». Егор Павлович из Кургана обращается к вам: «Когда будет пересмотрен пресловутый коэффициент 1,2 при расчете пенсии? Почему нельзя поэтапно повысить этот коэффициент тем, кто работал на вредных, тяжелых работах с учетом стажа?»
ОД: — Абсолютно правильно, я за этот вопрос бьюсь уже больше 10 лет, с Думы 3-го созыва. Нужно этот коэффициент 1,2, ограничивающий заработок по периоду до 2002 года поднять до 2 для всех, а для тех, кто работал на тяжелых и вредных работах, — до 2,8. Очередную попытку мы попытаемся сделать сейчас при пересчете пенсионной формулы. Если говорить о пенсионной формуле, то ее нужно пересматривать в части конвертации пенсионных прав, которые были до 2002 года. Самое главное — учет заработка, потому что будет совершенная несправедливость, если периоды заработка от 2002 года до 2013 года, учитываются с коэффициентом 1,7 по отношению к средней. Дальше предлагается 2,3, а по периодам до 2002 года — 1,2, а нужно четко понимать, что те граждане, которые сейчас находятся на пенсии, те, которые будут выходить на пенсию в ближайшие 5−10 лет — у них основная часть трудовой биографии — до 2002 года.
СШ: — Обращается к вам читатель из Рязани и говорит: «Я житель деревни, у меня старая Волга, дорог никаких, езжу только летом, страхую на 5 месяцев, налог плачу за 12. Работы нет, денег нет. Отмените налог! Вся провинция платит ни за что».
ОД: — Здесь очень сложный вопрос с налогами, и в частности, имеются в виду транспортные налоги. Дело в том, что транспортный налог — это источник для региональных бюджетов. У нас пирамида перекошена, у нас все деньги, 65 процентов, получает федеральный центр, поскольку все доходы от нефтедолларов идут в федеральный бюджет. Иногда до 50 процентов полученных доходов, это был 2005−2006 год, они отправляют в Стабфонд и чужие экономики. А при этом все регионы держат на голодном пайке. Регионы, чтобы как-то свести концы с концами, начинают облагать граждан и малый бизнес, отсюда идея о налоге на недвижимость, транспортный налог и бесконечные предложения и разные формы увеличение налогового пресса в части налогообложения малого бизнеса. Поэтому имеют право и сейчас регионы давать льготы по транспортному налогу. Конечно, они это не делают, потому что у них абсолютный недостаток средств. Поэтому все вопросы по налогам, которые идут в региональные бюджеты, они могут быть решены только тогда, когда мы перестроим эту пирамиду. Отдать больше средств региональным бюджетам, а федеральному бюджету — перестать кормить чужие страны.
СШ: — В эту вашу формулу упирается значительное количество следующих вопросов. Вопрос о пенсиях от Евгения Павловича Карасева из Приморского края: «Я ушел на пенсию по старости в 2011 году, у меня основной трудовой стаж приходится на советское время с 1968 года. Мне в Пенсионном фонде расчет сделали по средней зарплате с 2000 года, когда были низкие зарплаты, а зарплату в советское время не взяли в расчет. Правы ли спецы в этом ПФ?»
ОД: — Нет, не правы. Давайте сначала напишем мне письмо с конкретным изложением всех фактов. Мы отправим его в Пенсионный фонд. Надо сказать, Пенсионный фонд пересчитывает, и если есть какая-то возможность, если есть какое-то нарушение на местном уровне, в соответствии с законодательством они это исправляют. Можно брать последние два года — 2000 и 2011, до 2002 года, либо брать любые 5 лет. Вот в советский период пусть берет любые 5 лет, где у него лучше соотношение его заработка по отношению к среднему. Тем более, если мы будем повышать коэффициент 1,2, — эта работа ему понадобится. Поэтому пусть идет сейчас, вспоминает, находит архивные данные по заработку или они есть в его пенсионном деле. Если утрачены архивы, то действовать по письму Минтруда и Пенсионного фонда, действуют любые заработки. Это и профсоюзные билеты, и комсомольские билеты, и какие-то сведения о награждениях, то есть любые доказательства заработка.
СШ: — Зотова М.И. спрашивает: «Знает ли Правительство страны, что в Москве уничтожают бесплатную медицину? Врачей и медсестер заставляют работать на 2 ставки, а платят только оклад. Количество сотрудников сократилось, уходят самые умные и грамотные специалисты».
ОД: — С медициной обстоит ахово. Это следствие 83 закона, изменение статуса бюджетных учреждений. Теперь бюджетные только по названию, на самом деле это коммерческие предприятия, у них уже нет сметы, нет субсидиарной ответственности государства, нет штатного расписания, и теперь они имеют госзаказ или все работают в системе ОМС с заведомо заниженными тарифами. Плюс сама система имеет очень много оттоков, поскольку денег на здравоохранение принципиально больше не стало, а фонды хотят жить, компании страховые хотят жить. И в итоге никакой реальной страховки у нас нет, поскольку страхуют только от насморка, и то врача вы реально выбрать не можете. Но тем не менее во всей этой волоките с бумажными полисами, перерасчетами занято большое количество людей в самих учреждениях в системе медстрахования — это есть. И дальше принят закон об охране здоровья. В начале о медицинском страховании, потом об охране здоровья. Общий смысл всего этого — минимизация расходов на предоставление бесплатных медицинских услуг и расширение платных услуг. Очень большие, я думаю, перекосы и внутри самих учреждений здравоохранения, точно так же, как это давно коснулось вузов. В больницах еще есть такой источник, как дорогостоящие виды лечения, и там частично, в некоторых вопросах это оправдано. Реальный хирург, который действительно стоит у стола операционного, и это федеральная клиника, и установлена определенная норма от операций, которые идут по квотам, он может заработать 300 тысяч, и 250 тысяч в месяц, но это опять же не несколько миллионов, как получает помощник по имиджу. Но это тоже имеет недостаток, потому что уже давно в больнице есть доходные сферы деятельности, а есть и нет. Есть онкология, сердечно-сосудистые, в которой встречаются люди, которые могут заплатить. Но есть специальные болезни, особенно туберкулез, где невозможно расширить платные услуги. Есть, например, госпиталь для ветеранов войн у нас в Санкт-Петербурге, там просто великий главный врач — Агеенко, который умудрился организовать, обеспечить оборудованием и держать врачей — и никаких поборов, никаких платных услуг. Но понимаете, система не может рассчитывать на святых. Конечно, есть у нас и судьи, которые не берут взяток и депутаты, которые отвечают перед своими избирателями, и доблестные полицейские, и великие директора школ. И кстати, их больше в сфере образования, в сфере здравоохранения святых больше. У нас масса учителей и врачей, которые работали за копейки, но ни одного слесаря в сфере ЖКХ или начальника ЖЭКа, который работал за идею, вы не найдете.
СШ: — Много вопросов по пенсиям и индивидуальным предпринимателям. Александр Сергеевич из Пермского края, города Лысьва: «А теперь скажите, какой чудак придумал забирать у меня ежемесячно эти 3 тысячи в качестве фиксированного налога?»
ОД: — По индивидуальным предпринимателям. Сейчас есть несколько законопроектов, внесенных нашим коллегой Штогриным, по возврату того, что было, фиксированных платежей во внебюджетные фонды, прежде всего, в Пенсионный фонд. Но сейчас мы разработали еще один вариант закона, в котором мы возвращаемся не только по платежам, чтобы фиксированный платеж был исходя из одного МРОТа, а не двух МРОТ. И попытались учесть наиболее сложные проблемы в уплате фиксированных платежей индивидуальными предпринимателями. В частности, возможность отказа от оплаты фиксированного платежа пенсионерами. Поэтому будем стараться этот вопрос решить.
СШ: — Немало вопросов и про Кипр, и про ситуацию с Центробанком…
ОД: — Я голосовала против Эльвиры Набиуллиной, по целому ряду позиций. Я, во-первых, не услышала программы, фиксации действительно принципиальных вопросов. Не все зависит от председателя ЦБ, тут многое зависит и от Правительства. Но тем не менее, есть положения, которые в пределах компетенции Центрального банка — курс рубля и его укрепление, вопросы офшорной регистрации и вообще бесконечного перетока денег на Кипр и обратно — 30 миллиардов туда, 30 миллиардов обратно, и все, что касается банковской сферы. Огромная разница между кредитной и депозитной ставкой, то что называется чистой маржой банка, она у нас тоже выше традиционный уровень в других странах. Большая совокупность вопросов. Не то что не предложен путь их решения, они даже не зафиксированы как проблемы. И самое главное, один из таких индикаторов — отношение к Росфинагентству. Набиуллина ответила: да, это может быть создано, но не в виде коммерческой структуры. Но госкорпорация — это тоже коммерческая структура, а некоммерческой структурой называется Правительство Российской Федерации и бюджет.
СШ: — Кипр, если очень коротко. Откуда такая суета в верхних эшелонах власти. Это удар по российской экономике или просто по карманам конкретных лиц?
ОД: — Я думаю, это просто удар по карманам конкретных лиц. Если бы Кипра не было, его бы следовало придумать. Это показывает то, что деньги, инвестированные в чужую экономику, имеют очень большие риски. Может быть решение властей соответствующее, частичная национализация, может быть вообще революция — все что угодно. Второй урок — в условиях кризиса все думают о себе, никто не заботится о чужой стране и чужих капиталах, и правильно делают.
СШ: — Третий вопрос связан со Счетной палатой. Вы не прогнозируете там изменения?
ОД: — К сожалению, закон, который был принят и который готовила сама Счетная палата, и который расширил функции самой Счетной палаты — в самый последний момент в него была внесена поправка о том, что формирование новой Счетной палаты должно быть осуществлено до октября 2013 года. Это означает, что коллегия Счетной палаты формируется заново с ограничением в два срока. Это, конечно, создает большую опасность для нынешнего руководства Счетной палаты. А Счетная палата под руководством Степашина зарекомендовала себя как исключительно эффективный орган борьбы с коррупцией.
СШ: — «Вернут ли северянам стаж?» — спрашивает Ирина.
ОД: — Это то, что мы предлагаем уже больше 10 лет. И сейчас мы сделаем попытку при корректировке пенсионной формулы изменить конвертацию пенсионных прав, вернуть северный стаж, вернуть время ухода за ребенком с такой редакции, как это было ранее.
СШ: — И Софья: «Будет ли повышаться зарплата учителям Забайкалья? Обещали в 2012 году, но не дождались".
ОД: — В Забайкалье я приеду поддерживать нашего кандидата в губернаторы, ждите, и мы все там внимательно рассмотрим. Хотя скажу, что денег на повышение зарплаты бюджетникам у субъектов федерации нет.
СШ: — Я благодарю вас за серьезный, содержательный разговор! Спасибо!