П. Гусев: «Я не боюсь «Единой России»

Наталья Кобызова: — Все мы помним предостережение профессора Преображенского о том, что не стоит читать до обеда советских газет. Времена меняются, газеты тоже. О том, что сегодня представляют наши газеты, какие стоит читать, какие нет, мы поговорим с главным редактором газеты «Московский Комсомолец», Павлом Гусевым. Добрый день, Павел Николаевич.

Павел Гусев: — Добрый день.

НК: — Что вы сегодня первым прочитали с утра?

ПГ: — Прежде всего «Московский Комсомолец», который уже читал вечером. Но когда смотришь с утра, появляется другой взгляд. Затем я посмотрел «Коммерсант», «Известия», «Комсомольскую правду», «Российскую газету», «Ведомости». Эти издания я просматриваю постоянно.

НК: — Это ваша ежедневная подборка.

ПГ: — Бывает и больше. Есть еженедельники, как например, «Аргументы и факты», еще ряд изданий. Ну в общем, да, это основная подборка газет.

НК: — Вы уже, естественно, знакомы с новостью о Навальном, о реальном сроке, о приговоре, который ему вынесли

ПГ: — Да, я знаю также и то, что он находится в СИЗО, и что митингующие идут по улицам и выкрикивают лозунги, и о том, что в штабе заявили о снятии его кандидатуры. Хотя Навальный еще два дня назад в интервью нашей газете говорил, что в случае ареста и помещения в СИЗО, он будет снимать свою кандидатуру с выборов мэра. Это вполне логично, на мой взгляд, так как он не сможет состязаться на равных с другими кандидатами. Здесь не важно — победа или нет, важно участие. Его участие не будет соответствовать участию других претендентов. У Навального на тот момент по всем социологическим выкладкам было где-то 6−7 процентов.

НК: — Кто-то говорил даже о 14.

ПГ: — К тому периоду власть сама создавала из него героя, мученика. Ситуация — абсурдная. Власть сама ему добавляла проценты. Народ шел голосовать, не столько желая голосовать за Навального, сколько выразить протест или за человека, которого посадили. Так бывает, вспомним Ельцина и другие эпизоды нашей истории. Они, т.е. штаб, поступили правильно. Некрасиво так говорить, но плюс этой истории, от того, что он оказался, к сожалению, в СИЗО, состоит в том, что выборы не будут им проиграны вчистую, а будет причина проигрыша.

НК: — Получается, Навальному теперь закрыта дорога на другие выборы.

ПГ: — Да. Здесь власть сделала дальний удар.

НК: — Умышленно.

ПГ: — Ну сложно сказать умышленно или нет. Одно точно: удар нанесен, и Навальный как политический деятель вне игры.

НК: — Наш читатель Николай интересуется: «Как вы охарактеризуете нашу правовую систему после вынесения Навальному такого обвинительного приговора?»

ПГ: — Я не стал бы ее характеризовать после вынесения именно этого приговора, я сказал бы вообще, что наша политическая система использует оппозицию, которая ей не нравится, как предмет пристального внимания ряда правоохранительных структур в зависимости от того, чем человек занимался. Если он занимался бизнесом — одни, был творческим человеком — другие. Такое жесткое силовое влияние на своих политических оппонентов, к сожалению, власть применяет. В этом случае правоохранительные структуры, и судейские и прокурорские, работают сегодня в одной связке в русле той политики, которая сегодня существует по отношению к оппозиции.

НК: — Вы сказали, что речь идет об оппозиции, которая власти не нравится. А что, есть разве оппозиция, угодная ей?

ПГ: — Конечно. Например, ЛДПР. Жириновский считает себя оппозиционером, власть его лелеет. Он выходит из зала Госдумы, хлопая дверью, но на сегодняшний день этот престарелый политик — любимец власти. Его партия была создана по решению ЦК партии, есть документы. В своих воспоминаниях Александр Яковлев, а он был в то время идеологическим секретарем в ЦК, рассказывает, как создавалась эта партия, для чего она была нужна. Эта структура используется властью как оппозиционная. Жириновскому все дозволено. Он может бить женщин, называть их проститутками, не политическими, а в прямом смысле слова, во всеуслышание. И ничего не происходит, никаких конфликтов, все идет своим чередом. В лучшем случае его лишают на неделю слова. То же самое — оппозиция КПРФ. Но здесь другая ситуация, это старейшая партия, они занимают другую, более сильную позицию. Так играть с КПРФ, как с другими партиями, нельзя. Это мощная партия, она занимает почти всегда второе место во всех политических гонках. Она сильна и лидером и составом. Нельзя сегодня возбудить общество так, чтобы ликвидировать КПРФ. Остальные, более мелкие, «Яблоко», «Справедливая Россия» — тоже оппозиция. Но как бы я не избегал этого слова, оно самое подходящее для их характеристики: это партии карманные, не оказывающие существенного влияния на судебный процесс, но они нужны. Именно для того нужны, чтобы сказать, что у нас многопартийная система, у нас есть оппозиционные партии, они голосуют против единой.

НК: — У вас тоже конфликт властью. Мы говорим о статье, вышедшей в «МК», «Политическая проституция сменила пол». Этот конфликт длится уже около четырех месяцев с одним из депутатов.

ПГ: — Уже не с депутатом, он не при чем. Да и тогда вначале был не при чем. Он, будучи в состоянии отдыха, не совсем понимая, что он пишет, опубликовал в Твиттере оскорбительные слова в адрес журналистов. Мы на это отреагировали. А они, в свою очередь, отреагировали на статью. Вот и завязался конфликт. На сегодняшний день конфликт с партией «Единая Россия», не со всеми представителями фракции, многие держат нейтралитет или стараются отойти в сторону. Есть активное звено, которое без устали смотрит в рот своим начальникам, и которые изображают зайчиков с детского праздника, прыгающих вокруг елки. Это новое поколение «Единой России», которое думает о своем будущем, которое зависит от руководителей и администрации президента. Конечно, они делают подлости тем, с кем они борются. Сегодня по сути не осталось в партии тех людей, кто ее создавал. Это были политические монстры, которые и притянули в партию многих здравых людей, и партия власти получила тогда огромную поддержку. Все они ушли, а оставшееся новое поколение пытается найти в шелухе остатки семечек и этим прокормиться. Зачастую это люди безнравственные, идущие на все, очень политически агрессивные, они очень опасны.

НК: — Несмотря на то, что конфликт не закончился, вы позволяете себе довольно жесткие высказывания. Вы не перестали бояться?

ПГ: — Я не боюсь «Единой России» и не боюсь говорить, что я думаю. Потому что, я — гражданин Российской Федерации. У меня есть Конституция Российской Федерации. Есть 29-я статья, где каждый человек имеет право на свободу слова, запрещена цензура на право получения информации. Я — гражданин России и я имею право высказывать свои критические суждения и к людям и к политическим партиям и к тем тенденциям, которые сегодня существуют у нас. Мне это никто не может запретить, и я это буду делать. Но оскорблять я не буду. Я не называю Железняка неприличным словом. Что я о них думаю, это другой вопрос. Я смело говорю о том, что я на сегодняшний день думаю о современных лидерах «Единой России».

НК: — Тем не менее, не называя их неприличными словами, вы уже добились, точнее, не вы, конечно, но оказались вовлеченными в сексуальные скандалы, постоянные проверки. Эти провокации будут продолжены.

ПГ: — Уверен, что ряд деятелей «Единой России», их пиар-структуры, кстати очень креативные, в отношении меня лично, членов моей семьи, газеты «Московский Комсомолец» и всего моего дела. Сексуального скандала не было. Это полностью выдуманная ситуация, сфабрикованная для того, чтобы принизить мое общественное положение и значимость как человека, избранного единогласно съездом Союза журналистов, несмотря ни на что, своим председателем. Я -член Общественной Палаты. Более того, я являюсь доверенным лицом Путина, а они, забывая это, пытаются грязными выдумками оскорбить меня. Мы написали, как готовились эти подделки, кому, как платили. Были звонки из администрации президента по пиар-агентствам, где рассылались по факсу материалы. Начали эту компанию чисто государственные структуры в СМИ, это очевидно. Я этого не боюсь. Ты понимаешь, что это к тебе не прилипнет, может быть, есть люди, кто скажет: «Какой Гусев негодяй». Но когда я встречаюсь и общаюсь с очень видными и значимыми творческими людьми, политиками, государственными деятелями, все говорят: «Павел, до такого доходят только подлецы и скоты! Такого придумать даже невозможно». Поэтому я совершенно спокойно отношусь к такого рода заявлениям, мы будем с этим бороться, но самое главное, я не собираюсь отвечать тем же. Они думали, я сейчас в ответ буду собирать компромат, и ждут информационную войну. Я не буду отвечать этим, собирать эту гадость и неправду. Я буду писать правду о деятельности «Единой России», о том, что они устраивают в нашем государстве, какую они играют роль для истории, для имиджа России, в том числе политического. Мы будем писать об этом, пока будет существовать наша газета.

НК: — Давайте немного поподробнее, мне неясно ваше отношение к власти. С одной стороны, в 2000-х вы развязывали информационную войну против Путина, с другой стороны, сейчас являетесь его доверенным лицом. В-третьих, у вас достаточно жесткий конфликт с партией власти. Объясните свою роль в этом треугольнике.

ПГ: — Начало 2000-х -это смена политических сил, уход Ельцина, приход на арену нынешних структур. Тогда, я этого никогда не скрывал, я поддерживал Лужкова, когда с помощью Березовского, телевизионных каналов, стала появляться откровенная ложь о нем. Что он кого-то убил или организовывал убийства. Схема та же самая, у меня тоже были какие-то «убийства». Лишь бы загнать человека в угол и психологически на него воздействовать. Мы как журналисты вскрывали ложь, показывали, что это неправда, а также активно освещали того, кто приходит на политическую арену. Да, мы критиковали тогда Путина, но не нужно забывать, что он был мало кому известный человек, который всегда был, при Собчаке …

НК: — Которого легко критиковать на тот момент.

ПГ: — Но мы его и сейчас критикуем. Легкость заключается не в том, кто какую позу занимает. Он критиковался тогда, как человек, которого мы почти не видели на высших ступеньках власти. Я этого не осознавал, никто не осознавал. Надо сказать, что первыми журналистами, кому Путин дал интервью, были редакторы четырех газет. В них входил и я. Я был сразу же приглашен, несмотря на мою жесткую позицию. Если учитывать, что я был знаком еще с того момента с Путиным, когда Собчак был мэром, немного, но был знаком. Следя за его шагами, которые он делал в начале 90-х, довольно заметные шаги пришлись мне по душе. Может быть, это уже подзабылось, кто-то помнит только, как он говорил о подводной лодке. А тогда, была мощнейшая и сложнейшая работа по соединению России. Страна была раздроблена. В большинстве регионов были свои уставы и конституции, правила, вплоть до игнорирования действий центра. Эта раздробленность начала растягивать Россию, плюс к этому последствия чеченских событий, кавказский узел. Экономика была в жутком состоянии, денег не было вообще, касса была пуста. То, что начал делать Путин, у меня вызвало огромный интерес, тот факт, что ушли олигархи, которые, казалось, никогда не сдвинутся со своих позиций.

НК: — Ушли ли они.

ПГ: — Ушли те по крайней мере, кто создавал страшный имидж. Пришли новые, давайте прямо говорить. Сейчас эти новые представляют не меньшую угрозу, чем те, кто был до них. Они делают все молча, тихо, но делают то, что может вызвать тревогу у думающей части населения.

НК: — Вы сейчас отделяете Путина от «Единой России»?

ПГ: — Да. Путин приложил немало сил, чтобы создать новую общественно-политическую структуру. То, как называется она, мне не нравится. Но кто-то придумал это название «Фронт». Я в него не вхожу естественно.

НК: — Почему естественно?

ПГ: — Я не вхожу ни в одно политическое объединение. Я считаю, главный редактор такой федеральной массовой газеты, которая распространяется в 68 регионах, не имеет права состоять в какой-либо политической организации.

НК: — Но она не позиционирует себя как политическая.

ПГ: — Почему же, она уже делает политические заявления, туда идут уже политики из «Единой России». И все делается для того, чтобы дать понять, что эта структура в скором времени будет политически активна. Поэтому, создавая такую силу, Путин отдаляется от «Единой России», которая сейчас в общем-то нужна. Она будет до 2016 года штамповать законы, которые уже штампует и зачастую очень странные.

НК: — Те репрессивные законы, которые были приняты,. может быть, мое сравнение будет сделано с натяжкой, но сразу же после вашего скандала в апреле с «Единой Россией», вы чувствуете за них ответственность? Ограничение свободы слова…

ПГ: — Мы стали поводом для быстрого принятия. Все эти законы, так или иначе, лежали под подушкой, были инициированы, сейчас появились. В осеннюю сессию планируется принятие антижурналистских законов и различных поправок. Все это готовилось не в один день, а то, что мы явились катализатором этого процесса, да, мы явились. Однако мы лишний раз показали, как партия из ничтожного конфликта начинает делать репрессивную госполитику, направленную на свободу и демократические права граждан.

НК: — У нас есть вопросы от читателей. «Что вы думаете о кадровой политике в нашей стране? Как вы думаете, не связана ли, в первую очередь, деградация по всем направлениям с провальной кадровой политикой?».Приводятся примеры: Николай Никифоров, Иван Муравьев.

ПГ: — Кадровая политика безобразнейшая. В сложившейся ситуации во многом виноват Медведев, который волюнтаристски привнес новые вопросы в кадровую политику. Я наблюдал за первыми шагами этого так называемого открытого правительства по телевидению. Это была просто какая-то детская игра. То, как надо проверять решения… глупость! Такие понятные вещи уже даже первокурсники не проходят. Откуда у нас дефицит и почему? На мой взгляд, у нас, во-первых, идет упор на людей, которых ты знаешь, которые тебе близки по тем или иным событиям, во-вторых, у нас слабая оппозиция, и оттуда не черпают кадры, в-третьих, до недавнего времени у нас было закрытое общество для выборов. Выборные процессы отменены. Действовали механизмы назначения или избрания по партийным спискам. Индивидуально, как личность, ты перестал значить, тебе не нужно было выбиваться, нужно было быть при ком-то, вовремя прийти, вовремя улыбнуться или стать товарищем по бизнесу. Эта ситуация выбила из колеи кадровый процесс. Формирование его во многом зависит от конкурентности, когда человек начинает конкурировать не только на рынке, конкурировать как личность в процессе создания кадровой составляющей по всей цепочке государства. И выбирается лучший. Посмотрите, у нас лет десять не было выборов губернаторов, и они обмельчали. Назовите мне сегодня ярких, запоминающихся личностей среди губернаторов. К ним можно по-разному относиться. Собчак и Лужков были не ангелами. Но это были личности, за ними шли, их слова схватывали, соглашались или нет, но они были личностями. Сейчас все сидят и понимают: лучше посидеть, тебя переназначат.

НК: — Нет, но если он делает комфортной жизнь, пускай сидит молча.

ПГ: — Сейчас начались выборные процессы. Там появилась жизнь. Да, там есть муниципальные фильтры. Но это начало процесса, и в этом году процесс пойдет. Сегодня будет огромное количество муниципальных выборов. Раньше на депутатов в муниципальных смотрели, как на… А теперь это личность.

НК: — Потому что голос есть.

ПГ: — Да, правда, говорят, эту меру тоже хотят убрать. Есть такой политический слух. Теперь вырастет муниципальная значимость, придут другие люди, думающие, менее политически ангажированные, а может быть, и больше ангажированные, со своими политическими амбициями.

НК: — Вы очень оптимистичны, я вам скажу.

ПГ: — Да, я — оптимист. Я верю, что когда-нибудь Россия станет реально демократическим государством.

НК: — В таком случае ответьте на вопрос нашего читателя Бориса Ивановича Жмуркина из Москвы, который спрашивает: «Что вы думаете о президенте ОАО „РЖД“ Якунине и о его якобы миллиардной империи и счетах в странах мира».

ПГ: — Я ничего не думаю. Я не занимался этим вопросом. Якунин — очень специфическая личность из круга ближайших друзей президента, который приблизил их давно, и пользуется его доверием. То, что у него могут быть какие-либо счета, движимость и недвижимость в разных странах, думаю, вполне возможно. Я абсолютно уверен, что он богатый. Что он будет крепко пока сидеть на своем месте, я тоже уверен.

НК: — Есть еще один вопрос от читателей, я тоже хотела его задать вам. «Чем конкретно занимается Общественная Палат и Совет по развитию гражданского общества и правам человека, членом которых вы являетесь. Простой народ не замечает результатов их работы».

ПГ: — Тут народ может и не заметить. В функциях Общественной Палаты не состоит быть народным изданием или избранником. В ее функциях — стоять на страже социальных законов, влияющих на жизнь общества, и проводить экспертизу, так как любой закон мы может брать на экспертизу, и Госдума обязана рассматривать нашу экспертизу, если она оформлена в соответствующем порядке, принимать и учитывать эту экспертизу.

НК: — В таком случае, почему вы не взяли на экспертизу законы, ограничивающие вашу же и мою профессиональную деятельность?

ПГ: — Хороший вопрос. До этой весны мы практически все законы брали на экспертизу. Многие законы не прошли, потому что мы устраивали слушания, круглые столы, связывались с администрацией президента, с депутатами и убеждали, что этого не нужно делать. После памятных событий они начали действовать по-другому. Они стали штамповать законы и в течение одной-двух недель выносить их на чтения…

НК: — Минуя вашу организацию.

ПГ: — А мы просто не успевали. Они нарушали свои сроки, нарушая наши полномочия. Мы не успевали за ними. Экспертиза — это не дело одного дня. Мы собираем группу въедливых экспертов, которым важно найти юридическую правду. Мы приглашаем экспертов из медийного союза, показываем, как это может повлиять на то или иное. В данной ситуации это вообще невозможно было сделать.

НК: — Они прошли мимо вас, эти законы.

ПГ: — В лучшем случае мы успевали их оформлять. А уже к этому времени они уже были приняты.

НК: — Тогда само существование палаты сводится на нет.

ПГ: — Это неправда. К нас прислушиваются, с нами встречается президент, у нас есть возможность высказать ему. Депутаты знают нашу позицию. Это не не только по моей линии, есть и другие сферы, и там ведется активная деятельность, протесты. Вы не представляете, сколько я направляю писем и в прокуратору, и в следственный комитет, губернаторам, в правоохранительные органы, защитить кого-либо, дать ту или иную информацию. И это останавливает. Сколько мы спасли в регионах редакторов газет, журналов, телевизионщиков! Конечно, идеальным нельзя назвать никакой труд. Я считаю, что Общественная Палата по нашему направлению и по ряду других исполняет свои функции в должном порядке.

НК: — Вы это делаете как представитель Общественной Палаты или как председатель Союза журналистов Москвы?

ПГ: — Как член Общественной Палаты, потому что большая часть проблем в регионах. В Москве в СМИ — сильные хозяева и руководители. Сегодня более 80 процентов СМИ поддерживается государством, или подпитывается им, как напрямую, так и опосредованно. Очень немного осталось СМИ, живущих самим по себе. Телекомпании фактически все уже под государством, из печатных компаний федерального уровня только «МК» никому не принадлежит: ни банкирам, ни нефтяникам. У «Независимой газеты», еще одного такого примера, маленький тираж. Она распространяется ограниченно в отдельных регионах. Это частная газета, редактор — Ремчуков, главный редактор и он же хозяин. А все остальное принадлежит тем или иным группировкам финансовым и политическим.

НК: — Некоторые хозяева позволяют многое своим работникам, а есть те, кто держит их в узде. Не нужно, мне кажется, сваливать в одну кучу.

ПГ: — А я не сваливаю, я говорю о собственности. Если я — главный редактор, и я же собственник, и я знаю, что я независим, я веду одну политику. Если же я завишу от определенных финансовых группировок, это меняет дело. Вы можете мне сказать про «Новую газету», я уважаю руководителя, коллектив, саму газету, но эта структура Лебедева, под фондом Горбачева. У них и политическая и финансовая прикрышка все-таки есть. И они остаются «Новой газетой». Дай Бог, чтобы оставались, я за это. Но у них есть зависимость.

НК: — А вы оказываете помощь региональным изданиям?

ПГ: — В Москве, если есть какие-то проблемы, но в основном регионы, да.

НК: — А какие проблемы у региональных изданий?

ПГ: — Местные царьки: губернаторы, главы регионов, мэры, которые видят в СМИ исключительно как карманный, обслуживающий персонал. При ком-то. Там есть свободные средства. Мы в прошлом году в Общественной Палате в Комиссии по свободе слова решили собрать все экономически независимые средства массовой информации. Мы сумели собрать 48 штук. А зарегистрировались 96 тысяч.

НК: — Из 96 тысяч 48 штук?

ПГ: — Где-то 20−30 не подъехало по разным причинам из дальних регионов. Мы считаем, что экономически независимых изданий порядка 80 изданий, которые участвуют и ведут себя на рынке независимо. Но ведут всегда ожесточенную борьбу с кем-то.

НК: — А вы как оптимист, скажите, пожалуйста, свобода слова в России еще осталась?

ПГ: — Ну смотрите. Вы, например, мне сейчас же не написали, что я должен говорить.

НК: — Нет.

ПГ: — Не сказали мне перед началом: «Павел Николаевич, мы просим вас не говорить на вот эту и ту тему». Я говорю то, что я думаю. Я считаю, что это свобода слова. У вас она есть, и у меня в «МК». Я абсолютно в это верю и знаю это. Да, есть внутренняя политика изданий.

НК: — Внутренняя цензура?

ПГ: — Нет, политика. Если бы я сейчас начал матом говорить о чем-то, вы прервали эфир: «Извините, Павел Николаевич, у нас не принято по внутренней политике так себя вести». Есть такие правила. У меня правило, я сказал журналистам: «Вы критикуете Путина за его политику, но никогда не касайтесь его внешности, что он маленького роста, лысоватый. Это не журналистика, это не наше». Если он инициирует новый закон, давайте разбираться по полной программе. Если среди его друзей есть те, кто портит имидж страны, давайте будем разбираться. Но это не имеет никакого отношения к его физическим качествам или личной жизни.

НК: — От этого же предостерегают и родителей, которые детей своих критикуют. В России журналистская солидарность существует?

ПГ: — Я бы сказал, что в целом да. Она появляется в критически жесткие моменты. Например, когда убивают журналистов, чувствуется сплочение, общая боль. Например, когда началась компания против меня, когда депутаты потребовали, чтобы я оставил пост председателя Союза журналистов Москвы, что как раз совпало со съездом Союза журналистов. Обычно председателя избирает правление. На съезде было предложено не мной, я даже этого не знал. В тот раз был полный зал, что удивительно, чувствовалось напряжение. Было предложено на голосовании избирать всеми делегатами, вместо уставного правления. Когда зал проголосовал единогласно, это был стопроцентный эффект поддержки, когда ты понимаешь, что за спиной у тебя поддержка журналистов, которые понимают, что ты не совершил никаких противоправных действий, ничего позорящего журналистику. Они понимают, что политическая травля не имеет ничего общего с профессиональной деятельностью журналиста.

НК: — Вы как-то заявили, что журналистика есть в газетах, журналах, а телевизионной журналистики нет. Почему у вас такое пренебрежительное отношение к коллегам-телевизионщикам?

ПГ: — Я не говорил, что ее нет, я говорил, что она уходит с телевидения. Практически не осталось программ, которые делались бы по журналистски, построенное на расследованиях, ток-шоу, как раньше, сделанное именно журналистами. Передачи именно журналистского класса. Сегодня то сериалы, то ток-шоу со звездами, танцульки…

НК: — Это никогда не было журналистикой. Можно ли вообще говорить об этом?

ПГ: — А это и не журналистика. Развлекательная сторона стала более характерна для нынешнего телевидения. Из него уходит журналистика. Новостные программы стали дикторскими.

НК: — Факты, факты, факты.

ПГ: — Да-да. Но если взять ряд региональных телекомпаний, они очень интересно работают. В свое время в Ханты-Мансийске был канал «Югра». Творческие ребята работают, не зацикливаясь на прокручивании сериалов. Я не понимаю, что это, и не смотрю их никогда.

НК: — А Общественное Российское Телевидение Вы смотрите?

ПГ: — Нет, не смотрю. Несколько раз пытался поймать, включить. Считаю, что это мертворожденное дитя. Я уважаю всех, кто там работает. Это мои товарищи, я их знаю уже десятки лет. Общество создало его по инициативе государства, Медведева, слишком поздно. И сделано так, что оно умерло. Чтобы делать общественный канал, надо было, условно говоря, Первый канал или НТВ отдавать под общественное телевидение, делать его мощнейшим на основе какого-либо канала, потому что возродиться сегодня в век интернета, вряд ли возможно. Что они будут показывать?

НК: — Но денег много потратили.

ПГ: — Да, и будет еще наверное потрачено.

НК: — Вопрос от читателей: «Почему в „МК“ так мало информации о разгуле коррупции в Подмосковье?»

ПГ: — Я думаю, что больше чем мы о разгуле коррупции в Подмосковье никто не писал и не пишет. У нас хоть в одном-двух номерах за неделю есть материалы по коррупции и по всяким безобразиях, по передаче земель, по вырубке лесов…

НК: — Еще вопрос от читателя: «В чем смысл такого издания, как ваше, и на какие деньги оно существует, коль его не балуют вниманием власти?

ПГ: — Смысл в том, что это средство массовой информации. Плюс это и медийный бизнес еще. Я являюсь главным редактором тридцать лет, собственником — двадцать лет. Я умел создать такую экономическую модель, когда без внешних мощнейших вливаний издание становится экономически выгодным и приносит прибыль. Созданием такой структуры я и занимался двадцать лет. «МК» — это не только газета, это еще 81 издание, которое мы публикуем в регионах, в странах СНГ. Мы в США — самая крупная русскоязычная газета, также в Австралии, в Канаде, в Германии, в Испании и в десятках других стран. Это своя собственная система подписки, распространения, экспедирования, логистики, которой пользуются порядка 6 тысяч изданий, это типография, которую мы построили совместно с правительством Москвы. Все это вместе создало единый издательский дом, медийный холдинг, который в конечном счете содержит и средство массовой информации, которое мы издаем, и сотрудников, и позволяет нам продвигать новые проекты.

НК: — Еще и заниматься социальной программой. Все ваши сотрудники, я знаю, обеспечены многим. «Уважаемый Павел! У вашей газеты очень молодежное название, наверно вы об этой организации до сих пор хорошего мнения?» Думаю, о комсомоле идет речь. А что бы вы сказали о современной молодежи и о перспективах в нашей стране, какие организации сейчас нужны?

ПГ: — Молодежное название было дано газете 90 с лишнем лет назад. Его я менять не стал, к тому же коллектив проголосовал за него. Было смешно, как на пике популярности «МК» нам предлагали сменить название. Демократические преобразования в середине 90-х годов: давайте, мол, меняйте название, комсомола больше нет. Ну и что будет? Мы будем писать «Московский Курьер», а в скобках «Бывший Московский комсомолец»? Например, существуют кроссовки Adidas…

НК: — Узнаваемые бренды.

ПГ: — Да. Например, ищут Puma для своих каких-то целей, а вместо нее будет Леопард. Он не будет покупать Леопард, а будет продолжать искать Puma. Тогда фирма должна писать, что она бывшая Пума. То же самое с «МК». Менять название абсолютно нелепо. Мы больше называем «МК», чем «Московский Комсомолец», и люди уже привыкли. А что касается современной молодежи… Я — декан факультета журналистики. Я очень часто выступаю с лекциями перед студенческими аудиториями в разных вузах, и хочу сказать, что лучше сегодняшней молодежи я ничего не видел.

НК: — Вы серьезно?

ПГ: — Я абсолютно в этом уверен. Это просто фантастические люди, я имею в виду студенческую аудиторию, с другой я меньше знаком. Это умная аудитория и пытающаяся жить по-новому. Я не говорю о ста процентах. Я говорю о ядре. В целом о людях, они сегодня по-другому одеваются, другую музыку слушают, другое читают или вообще не читают, танцуют по-другому, да, они раньше совокупляются, чем мы в свое время, но они настолько выше нас по своему развитию и стремлению жить по-другому.

НК: — Удивительно. Люди после сорока сейчас критикуют молодежь.

ПГ: — Полные дурачки, если критикуют. Не критиковать нужно, а помогать, чтобы были рабочие места, чтобы была нормальная система образования, а не ЕГЭ, которую мы слизали с Запада. Взяли схему и теперь не знаем, что с ней делать. Ведь ЕГЭ было придумано в США для уравнивания латиноамеринацев, афроамериканцев и белокожих американцев с высоким уровнем образования. Если бы остались экзамены, то только белые бы учились в университетах и проходили бы единицы остальных. Там были элементарные вопросы, какого цвета хлеб, черного или белого. У нас другая ситуация же, другая система мышления, мы заставляли думать студентов, а сейчас нужно механически ставить галочки.

НК: — Не испортило ли ЕГЭ нынешних студентов?

ПГ: — Пока нет. Пока существует еще процесс образования, который отличается о ЕГЭ. Я обращаю внимание на подростков, заканчивающих школу, они уже нацелены не на знания, а то, как бы правильно ответить на ЕГЭ. И это ужасно. Здесь мы можем получить обратный эффект, для всего процесса образования. Это не относится к подросткам, не значит, что они плохие. Это мы создали эти условия, когда загоняем в угол. Это мы виноваты. Они хотят совсем другой жизни. Молодежь хочет свободно ездить по миру, свободно влюбляться в американца или англичанина, и не думать, что Госдеп проповедует такую политику, они хотят жить так, как живут люди во всем мире. Если англичанин уехал на какое-то время работать в Бельгию, в Великобритании не говорят, что он — предатель. А у нас. если кто-то уехал на заработки в Германию, он — предал интересы страны, его там спецслужбы завербуют. Это чушь! Такой политикой мы лишились союзников, у нас нет ни одного союзника, друга. Назовите хоть одну страну, на кого мы могли бы опереться, как США опирается на две трети мира. у нас нет ни одного друга кроме Белоруссии, Боливии…

НК: — И Венесуэлы.

ПГ: — Это смешно опираться на такие страны. Мы своей политикой поиска врагов везде и всюду, загоняем себя в 37-й год

НК: — В вас сейчас больше говорит журналист, член Общественной Палаты или отец пятерых детей, который переживает за их будущее?

ПГ: — Все вместе. Я хочу, чтобы мои дети получали образование, чтобы у них жизнь сложилась интересно. В то же время, я уверен, что долгими поисками врагов, мы будем загонять ситуацию в такое положение, откуда трудно будет выбраться. Можно, но трудно. У нас все время что-то реформируется. Национальные отношения, церковь, отношения с церковью.

НК: — Кстати про церковь. Вы же знаете, что вы, оказывается, враг православия?

ПГ: — Мне жалко тех людей, кто это придумывает и не очень представляет, что такое православие. Да, мне не нравятся очень многие православные деятели, те, кто говорит, что служит интересам церкви, а служит интересам своего кармана и благополучия. Я — против политики, которую сегодня делает Патриархат по многим вопросам. Но это не значит, что православие и вера — это Патриарх Кирилл или тот или иной митрополит. Нет, эти ребята, пишущие подобные вещи, не понимают, что такое вера.

НК: — От них уже открестилась сама церковь.

ПГ: — И должны были откреститься, это хулиганье. Невежественные люди, которые не знают, что такое Библия. Это мое личное дело, моя вера, я не собираюсь этим ни с кем делиться. Вера — это внутреннее состояние человека. Это не отношение к патриарху Кириллу: люблю я его или ненавижу. Это не вера, это физическое, а я говорю совсем о другом.

НК: — Спасибо за этот ответ. Последний вопрос. Вы считаете, что уже сделали все, что могли в бизнесе, в карьере, вообще в жизни или есть еще к чему стремиться?

ПГ: — Это только начало…