С. Умалатова: «С внешними врагами разберемся. Сложнее — с внутренними»

Наталья Кобызова: — В начале 90-х журналисты называли ее Кассандрой перестройки, а Юрий Любимов предлагал роль Медеи в одноименной трагедии Еврипида. Она с 18 лет в политике, она открыто выступала против Горбачева и за сохранение Советского Союза. В 93-м году она — среди защитников Белого дома, а сейчас поддерживает Путина. У нас в студии сегодня председатель «Партии мира и единства», Сажи Умалатова. Женщина, про которую можно без натяжки сказать: она творила историю. Добрый день, Сажи.

Сажи Умалатова: — Добрый день!

Н.К.: — Однажды вы сказали, что все наши поступки должны диктоваться чувством долга. Вот когда вы выступали в декабре 90-го против Горбачева, за его отставку, вами тоже руководило чувство долга?

С.У.: — Да, чувство долга и ответственности перед потомкаи и страной.

Н.К.: — За что чувствовали ответственность?

С.У.: -За все, что происходит и будет происходить. Потому что я иногда себе удивляюсь, наблюдая сегодняшнюю ситуацию не только в стране, но и в мире, как точно я могла предсказать. Настолько была глубока моя боль за мою страну, что я это просто чувствовала сердцем.

Н.К.: — Вам не страшно было тогда выйти на трибуну перед огромным количеством умных дядек, таким дрожащим голосом, что иногда мне казалось, что вы заплачете, не страшно было все это произнести?

С.У.: — Как говорили классики: страх присущ каждому нормальному человеку. Только ненормальный не ощущает страха, потому что он идет напролом, он считается опасным человеком. Самое главное достойно выйти из любого страха, не роняя чести и достоинства. Честно вам скажу, я говорю честно и перед Богом: страшно мне не было. Абсолютно не страшно. Я знала, что должна это сделать. По своей наивности, я думала, что меня поддержат депутаты, которые едут с мест, а не те, которые подкормлены, подкуплены и сидят здесь на постоянной основе. Поэтому нет, мне не было страшно. Я часто вспоминаю ту ночь, когда готовилась выступать. Мысленно мне так хочется вернуться в эту ауру, удивительная, светлая, легкая, красивая аура была тогда вокруг меня. Я писала эти тезисы по пунктам, чтобы не сбиться. Депутаты начинали шуметь, когда я выступала.

Н.К.: — Но вас все равно сбили, вы прервались.

С.У.: — Страха не было. Я понимала, что я должна выступить. Я не думала, что совершаю какой-то подвиг, я выполняла долг перед своей страной.

Н.К.: — Сейчас как вы оцениваете тот свой поступок? Как подвиг уже оцениваете?

С.У.: — Когда мне задавали вопрос, как я ощущаю себя, я думала, что за глупые вопросы? Что же я такого-то сделала? Конечно, после того, как я выступила, я ощутила в полной мере «прелесть» человека гонимого, которого оскорбляют, унижают, высмеивают, навешивают ярлык. Когда в целом мире столько людей, а ты чувствуешь себя одинокой! Столько людей, и никого нет вокруг тебя. То, что дрожал голос… Он не мог не дрожать, меня долго не допускали до трибуны, я долго рвалась к ней. У нас, как всегда, делают подлог. Я видела ролик: меня так плавно выпускают на трибуну, даже Лукьянов мне говорит: «Пожалуйста». Представляете, перед тобой сидит президент страны, все Политбюро, столько журналистов, пять тысяч человек в зале, и ты стоишь, рвешься к трибуне. Говоришь: «Вот она — я! Вы что, меня не видите?». А Лукьянов в это время обращается в зал, чтобы хоть кого-то вытащить, просит хоть кого-то выйти и выступить, лишь мне не прорваться на трибуну! Конечно, тут я очень переволновалась. То, что дрожал голос, это было естественно. Но то, что я заплакала, этого не было близко даже.

Н.К.: — Вы сказали, как потом ощутили последствия этого выступления на себе: гонения, унижения, оскорбления. Вы предполагали, что так будет?

С.У.: — Нет, не предполагала.

Н.К.: — Вы думали все-таки, что будет поддержка большинства?

С.У.: — Я думала, что будет поддержка большинства. Потому что мне казалось, что депутаты, наделенные такими огромными полномочиями, должны были защитить страну. Оказывается, я ошибалась. Я всегда судила со своей колокольни. Я всегда считала, что, как человеку, которому дано видеть и слышать, ощущать, как он всего этого не понимает? Лет пятнадцать назад я пересмотрела это, поняла, что нет, человека надо воспринимать таким, какой он есть. У меня не может быть претензий к людям, почему, потому что я сужу со своей колокольни, они не могут быть такими, какими хочу их я видеть. Они не такие, как я, но, чтобы они шли на какие-то поступки, защищали свою страну, боролись за счастья народа. В большинстве своем люди борются за свое счастье, за себя. Они видят сегодня, что через дорогу рушится мир, они будут подбирать, что лежит.

Н.К.: — Ну так всегда же было.

С.У.: — Но я раньше этого не понимала, мне казалось, так не должно быть.

Н.К.: — У вас были розовые очки?

С.У.: — Знаете, я с шестнадцати лет пошла работать на завод. У меня очень честными были отец с матерью, очень добрыми. Я помню, если люди приходили, у нас не было готовой еды, мама пыталась что-то вытащить из кастрюли им отдать. Я росла вот в такой обстановке. А на заводе я работала и зарабатывала, выполняла план, я боялась, что кто-то может больше и лучше меня сделать. Я всегда соревновалась, не потому что кто-то со мной соревновался, я вот такая.

Н.К.: — Вы были идеалисткой?

С.У.: — Вот вы правильно сказали, я — идеалистка, и ею остаюсь. Я пытаюсь реально посмотреть на жизнь, но у меня не получается.

Н.К.: — То есть, вы до сих пор смотрите на мир сквозь розовые очки?

С.У.: -Нет, не сквозь розовые очки. Я верю людям, я люблю людей, даже если они самые плохие и плохо делают мне. А люди мне в основном делали очень плохо, не простые люди, а мужчины у власти, в политике. Почему я у них враг номер один? Потому что человек, который говорит правду, он никому не нужен. А кроме правды я ничего не могу говорить. Я никогда в жизни не плела интриги, ни на кого не доносила, никому плохо не делала, я то, что я думаю, могу сказать в глаза откровенно. Подковерных игр, как другие делают, у меня никогда не было. Поэтому вот так получилось, в антураж не вписалась.

Н.К.: — Вы говорите, что любите всех людей: и плохих, и хороших. Именно с вашей подачи произошел трибунал над Горбачевым. Вы его судили, вы выносили решение.

С.У.: — А Горбачев человек разве?

Н.К.: — А разве нет?

С.У.: -Какой же он человек? Он — предатель, изменник, чудовище, генеральный секретарь КПСС.

Н.К.: — Его нельзя любить или вообще относиться к нему как к человеку?

С.У.: — Вообще к нему невозможно… Ну как можно любить то, чего нет? Кроме презрения это чудовище ничего не заслуживает. Это для меня пустое место, которое должно нести ответственность за свои поступки, чтоб другим неповадно было. Он вызывает только сочувствие. Он — предатель, это страшно.

Н.К.: — На протяжении всех этих лет у вас к нему не изменилось абсолютно никак отношение?

С.У.: — Никак. Отношение еще усугубилось.

Н.К.: — А к Ельцину?

С.У.: — Ну, Ельцин. О мертвых плохо не говорят. Ельцина родил Горбачев. Ничего хорошего Ельцин не принес ни стране, ни народу. Потому что с первых дней выстраивали американскую модель, полностью подчинили страну Америке, начали грабить. Не скажу, что одинаковое отношение, но если бы не Горбачев, не было бы Ельцина.

Н.К.: — Хотелось бы вспомнить сейчас трагические события 93-го. Скоро мы будем отмечать дату: двадцатилетие со дня тех событий. Вы тогда были в осажденном Белом доме, вы его защищали. Вы можете сейчас рассказать о своих ощущениях, переживаниях, которые были в сентябре-октябре того года?

С.У.: — Как вы уже сказали, я — человек-идеалист. Мне казалось, мы должны победить. За что бы я ни бралась, что бы я ни делала, я это делаю с верой в победу. Тогда бы это была победа нашей страны, я убеждена, Россия каким-то образом могла сохраниться, быть России единой или нет. Мне казалось, что мы должны победить. Сомнения были, потому что поведение и Руцкого, и Хасбулатова, и тех, кто с ними находился, они вызывали у меня не только сомнения, но глубокую тревогу. Помню Воронина, зам. председателя Верховного Совета РФСФР, который даже говорил мне потом, что я рвалась как львица. А я ему отвечаю: «Что вы здесь делаете, что вы сидите, у вас же есть распоряжение, хотя бы машину с громкоговорителем выведите на улицу, объясните людям, что происходит, что мы вслед за Советским Союзом потеряем Россию. Почему вы сидите в кабинетах, если хотите достичь победы». Он так посмотрел на меня и говорит: «Слушай, а я даже об этом не подумал». «Ну, вот теперь вы понимаете, что вы должны подумать?!» А еще можно было это сделать. И после этого ничего не было сделано. Поэтому, конечно, у меня было состояние тревожное, потому что каждый, мне так казалось, думал, кто какую должность займет после победы.

Н.К.: — А что нужно было сделать по-другому?

С.У.: — По-другому нужно было сделать… Баранников был председателем КГБ. Он должен был пойти занять свое место в министерстве. Ачалов был назначен министром обороны, он должен был пойти занять свое место. Министр внутренних дел был назначен. Они должны были быть на своих местах. Я им говорила: «Идите, займите свои места! Вы что, являетесь министрами Верховного Совета? Возьмите депутатов, возьмите людей. Идите занимайте свои места.» А мне Ачалов сказал: «Они ждут нашего поступка. Они нас расстреляют». А я им: «Так лучше умереть в действии, в бою, достигая своей цели, чем сидя здесь умирать. Какая разница? Если вы победите, это - честь, что вы исполняли свой долг. Вы же назначены съездом народных депутатов». Но они этого не сделали. Никто из них этого не сделал. Мне закралась такая мысль, простит меня Господь и все, что эта какая-то опереточная постановка.

Н.К.: — У нас есть вопросы читателей, как раз на эту тему. «Кто стоял за Ельциным в 93-м году? Из-за кого и чего Верховный Совет и патриотические силы проиграли?», продолжая вашу мысль.

С.У.: — Мы не должны были проиграть. Не мы, а страна не должна была проиграть. Власть просто лежала, ее некому было подобрать, поэтому действий не было. А за Ельциным, ну кто за Ельциным стоял? Воры, жулики, бандиты, предатели. А здесь действий не было никаких. Конечно, есть долгая история, которую я могла бы рассказать, а этого я не хочу, потому что и прервать ее нельзя. Есть люди, которые поверили, и мне в том числе, и руководству, перешли на нашу сторону, это военные. Я до сих пор думаю о них. Думаю, что они очень пострадали. Тот факт, что мы пострадали, это ничего. Люди поверили, перешли на нашу сторону, а не было никаких действий, вот и пострадали.

Н.К.: — Вы чувствуете ответственность перед этим?

С.У.: — Я чувствую ответственность перед одним человеком и очень часто о нем думаю. Это Анатолий, он был командир дивизии. И я его уговорила, вечером пошла, перейти на нашу сторону.

И он сказал, что если Руцкой даст письмо, что они будут в безопасности, он это сделает. Я пошла за этим письмом, Руцкой очень долго не давал его. То Дунаеву отсылал, то его кому-то. Давайте я напишу, вы подпишитесь. Он даже боялся его подписать. Прошло очень много времени, и когда я уже вернулась туда, ни его не было, ни его ребят. Вот это вот я чувствую и все время думаю, что с ним произошло. Потому что когда я что-то делаю, я всегда думаю за людей, чтобы они не пострадали. Что я пострадаю, это меня не беспокоит, я прежде всего думаю о людях. О многих думаю. Даже был такой случай. Я спускалась с шестого этажа, идет расстрел Верховного Совета, думаю, уже в здании никого нет. А там очень большие были лестничные площадки. И когда я подняла глаза, вижу на этой площадке, стоит огромное количество ребят лет по тридцать пять, может быть, сорок, один в один под два метра. Я никогда в одном месте не видела столько мужской красоты. Это просто не передать. Я так удивленно вскинула взгляд и улыбнулась.

Н.К.: — Вот я сейчас вас слушаю, вы ведь рассказываете совершенно удивительные вещи о трагических событиях, о том, что пострадало огромное количество людей, о том, что люди погибали, вы говорите о красоте…

С.У.: — Да. Это была необыкновенная красота. И один из них так посмотрел на меня и сказал: «Ну что, Сажи, победим?». Я сказала: «Обязательно!» и засмеялась. Он сказал: «Нет».

Н.К.: — Скажите, а вы больше женщина или больше политик?

С.У.: — Я не знаю. Он говорит: «Нет, не победим. И ты это уже знаешь. Мы знали, что здесь внутри предательство, что ничего здесь хорошего не произойдет. Но мы, каждый из нас говорил: „Ребята“, вот ни один из них не даст мне соврать, „если Сажи улыбается, как мы можем уйти отсюда?“ Из-за тебя мы здесь оставались». Но это не были ребята рядовые. Я убеждена они были люди из силовых структур. Вот так вот на подбор подобрать таких людей, это просто невозможно.

Н.К.: — Случайно они не могли собраться в одном месте.

С.У.: — Да. Там находились прекрасные люди, готовые к победе. Но не было этих указаний. А то, что я — женщина и политик, мне кажется, я — женщина … и политик. Как мне кажется, в политике ошибок я не совершала. Я не преследовала личных и корыстных целей.

Н.К.: — Еще один вопрос от читателей: «Если бы Верховный Совет тогда победил, как бы развивались дальше события, на ваш взгляд? Каким Хасбулатов был бы президентом? Не случилось бы при нем междоусобицы на Северном Кавказе?

С.У.: — Даже говорить об этом смешно. Хасбулатов никогда не был бы президентом. Хасбулатов, Руцкой, Ельцин — это была одна шайка-лейка. Они разваливали государство, они разваливали СССР. Они клеймили все. Когда они стали государственниками в один день, надо смотреть, что они вчера делали. Был назначен Руцкой, поэтому не был бы Хасбулатов. А междоусобицы не было бы нигде, а их развязывали из Москвы, в том числе и на Северном Кавказе. Потому что эти чудовищные проводившиеся реформы, кровавые, их невозможно было проводить в обстановке спокойствия и стабильности, потому что каждый бы человек спросил: «А что происходит?». А когда каждый день происходят взрывы, убийства, теряются дети, человек не задумывался над тем, какие реформы происходят, он думал о том, как ему выжить, как не умереть и не погибнуть. Когда наши русские матери искали по всему Кавказу своих детей, не могли находить тела, это было страшно. И вот в этой кровавой бойне воровали все, что можно.

Н.К.: — Ее бы не было, если бы в 93-м победил бы Белый дом и Верховный Совет, этого всего бы удалось избежать?

С.У.: — Если бы Верховный Совет победил, я думаю, этого всего можно было бы избежать. Но это зависит еще и от того, кто бы стоял во главе страны.

Н.К.: — Если пофантазировать, Сажи. Нет событий 93-го года или они разворачиваются по другому сценарию, сейчас в какой бы стране мы бы жили? В идеале, без всяких переменных слагаемых.

С.У.: — Вы хотите сказать, если бы сегодня сохранился Советский Союз? Это была бы одна из передовых стран мира, это была бы ведущая страна в мире, Москва была бы центром мира. Даже на тот момент на 90-й год, когда Горбачев все уничтожил, распродал, допустил всех экспертов США ко всем нашим военным объектам, даже тогда мы были сильнее Америки, потому что в 80-е годы у них экономика начала рушиться. Сегодня даже те предатели, которые говорили, что у нас все было плохо, признают это уже, официально признают. Если бы сохранили бы страну, если бы мы перевели нашу страну на рыночную регулируемую экономику управляемую, если бы мы допустили частную собственность, не разрушая ничего, я даю вам слово, сегодня бы лучше, краше и богаче страны в мире не было. Об этом прекрасно знал и Запад, и враги наши знали.

Н.К.: — А сейчас вам нравится страна, в которой вы живете?

С.У.: — Какая бы она ни была, это моя страна, даже если мне придется идти воевать за нее, умирать за нее. Она не то, что мне нравится, я ее люблю всеми фибрами души. Я не задумываясь отдам за нее свою жизнь, потому что все то, что я делаю, все те унижения, ухищрения, похищение моей дочери, унижение ее, все я терпела и переживала ради своей страны. Это не высокопарные слова. В моих поступках я ни на одну йоту не сворачивала с пути, который я взяла в 90-м, в 91-м году. Слово «нравится» я даже как-то не воспринимаю. Я люблю ее такой, какая она есть.

Н.К.: — Но вы же можете посмотреть критически на те события и процессы, которые происходят сейчас, которые происходят у нас на протяжении последних нескольких лет, это очень долгий процесс, он как раз начался в 90-е.

С.У.: — Знаете, запущенный процесс, если мы не остановим, кто-то другой его остановит.

Н.К.: — Пока они не остановлены.

С.У.: — Да. Я об этом знаю и об этом говорю, я это ощущаю. Вы сказали, я поддерживаю Путина. Я поддерживаю его политику, направленную на сохранение единства нашей страны. Учитывая происходящее в стране, а ничего хорошего не происходит, начнем валить на Путина, мы не Путина свалим, а нашу Россию. А если мы ее развалим, мы вернемся к тому периоду, когда, примеры уже есть, Владимир Мономах рассадил своих сыновей в Киеве, когда они подтравливали друг друга, убивали, воевали, а в сегодняшней ситуации еще хуже будет. Мы начнем воевать друг с другом: Ульяновск с Удмуртией, Ингушетия с Чечней и все остальные. Это все начнется. Поэтому сегодня нам любыми путями, любой ценой надо сохранить единство нашей страны. Речь сегодня не идет о Путине, о личностях, вопрос сегодня в том, быть России или нет. Я знаю, сегодня многие чиновники, люди среднего класса, ждут вакханалии, ждут бунта, потому что Путин еще ничего не сделал, он только декларирует, говорит.

Н.К.: — Подождите, но он уже третий срок сидит и третий срок делает.

С.У.: — Я хочу сказать, что они уже привыкли к безнаказанности, к воровству, разложению и безответственности. Путин еще ничего не делал, а только декларирует, но они уже его испугались, они уже хотят его свергнуть.

Н.К.: — Он очень много уже сделал на самом деле.

С.У.: — Я имею в виду, что он не сделала поворотных и больших дел еще. То, что он сумел разгромить НКО в нашей стране и пытается вернуть национальные традиции в лоно России и отсоединить иноземное управление, это, конечно, большое дело. Даже сейчас на выборах это почувствовали, потому что такого диктата, такого указания, как было раньше, уже нет. Конечно, хочется, и мне хочется, и людям простым, и всем, чтобы он в один день все взял и сделал. Нет, в один день он не сможет, это длительный процесс. И один он тоже не может, если будет сегодня наша поддержка, скажут: «Владимир, мы с вами!».

Н.К.: — Послушайте, ну ему же это говорили, начиная с 2000-х годов, и у него было сначала восемь лет, сейчас опять у него есть время, и ему так же люди говорят.

С.У.: — Дело в том, что сегодня народ в большинстве своем заточен на протест, их даже средства массовой информации затачивают.

Н.К.: — Мне кажется, сейчас некоторая группа людей относится к президенту России точно так же, как вы в свое время относились к Горбачеву и Ельцину. Вот с таким же внутреннем протестом против того, что происходит в стране, с таким же негодованием, с таким же желанием сделать нашу страну лучше.

С.У.: — Дело в том, что это разные вещи. В то время Ельцин и Горбачев открыто разваливали нашу страну. А сегодня Путин отчаянно пытается спасти нашу страну, я тогда тоже пыталась отчаянно спасти ее. Он сегодня отчаянно пытается собрать. Я — человек жестких решительных действий. Мне хочется, чтобы сразу и все. Мы видим одну сторону сложностей: сегодня вокруг Путина находятся все те, кто разваливали, предавали, воровали, ездили на поклон в США, выполняли их все указания. Сегодня президенту нужно поменять эту элиту, не знаю, можно ли так их назвать. Надо новых людей привести к власти. Ничего с этими людьми сделать невозможно, даже если они очень захотят. Представьте: люди двадцать пять лет грабили, воровали, брали взятки и абсолютно привыкли к безответственности. И воспитать сегодня, как говорил Плутарх, в них ответственность, чувство долга перед родиной, это невозможно. Да, они сегодня говорят о том, что у них на языке: «Я — государственник!», все стали государственниками в один день. «Я всегда был государственник и никогда не был либералом». То демократия была у нас ругательным словом, теперь либерал. Поэтому только новое поколение, только новых людей. Если президент обратит свой взор, ему, конечно, нужно слушать и советников, и окружение. Но есть вещи, которые человек по интуиции, по своему внутреннему ощущению должен сам делать. Надо сегодня обратиться ко всему народу. Только простой народ может его сегодня поддержать. А народ отколот от власти, от страны. Когда народ и власть едины, их победить невозможно. А народ сегодня не чувствует своей востребованности. Если мы хотим сделать великой нашу страну, народ должен чувствовать свою нужность, а сегодня очень многие разочаровались. Поэтому мне сложно бывает отвечать на вопросы, когда мне их задают: «Сажи, как? Как мы можем ему помочь, если он себе не хочет помочь?». Кому надо было быть против всех и власти, так это мне, потому что эти двадцать пять лет за то, что я встала на защиту этой страны, за честь, за достоинство народа, я гонима, меня никуда не пускают. Но я не могу этого делать, потому что вижу, что может произойти с нами, какая трагедия нас впереди ожидает. Сегодняшнее мое поведение, мои поступки и то, что поддерживаю президента Путина, это — чтобы сохранить страну, чтобы мы дальше не скатились в еще большую пропасть.

Н.К.: — У нас есть несколько вопросов от читателей, продолжающие тему, о которой мы сейчас говорим, о том, что это все одно из другого вытекает: Горбачев, Ельцин, Путин. Читатель пишет, что вы тактично умалчиваете об острых углах политики, в том числе современной При этом вы справедливо говорите, что в стране жить достаточно тяжело, но вы тактично уходите от того, что в этом виноваты политики.

С.У.: — Как тактично ухожу? Я не ухожу.

Н.К.: — От ответственности конкретного лица за то, что сейчас происходит.

С.У.: -В том, что сегодня происходит, виноват один человек — это Горбачев. Он — самый главный виновник, и руководство коммунистической партии Советского Союза.

Н.К.: — А как так получается, что вы одинаково негативно относитесь и к Горбачеву, который был по сути своей демократом и — к коммунистам?

С.У.: — А какие у нас были демократы? Те же коммунисты они были. Те же руководители партии, высший эшелон власти, элита коммунистическая была. Откуда демократы взялись? Как в один день могут родиться демократы? Новых-то людей мы не видели. Представьте себе: генеральный секретарь, президент страны становится демократом. Все члены Политбюро становятся демократами. Все первые секретари становятся демократами. Потом они становятся банкирами, потом — нефтяными магнатами, потом — собственниками. О чем вы говорите? Демократы, элита не рождаются в один день, они имеют свои корни, историю.

Н.К.: — Все корни в коммунистической партии?

С.У.: — Нет, там корни плохие оказались. Очень плохие.

Н.К.: — Скажите, вот вы сами, по политическим ориентирам, вы больше куда движетесь, в какую сторону? Демократов, либералов, социал-демократов?

С.У.: — Я — человек социально ориентированный. Хотя у нас записано, что страна — социально ориентированное государство, никакой ориентировки на социальность у нас нет. Я больше склоняюсь к социализму. Я этого не отрицала. Социальная справедливость во мне сидит, я никуда от этого не денусь.

Н.К.: — Вы одно время даже поддерживали крайне левые движения, организации, а потом от них ушли.

С.У.: — Понимаете, я — человек очень открытый и наивный Я часто над этим думаю. Мне казалось, все, кто говорят о стране и о народе, говорят правду искренне и от души. а оказалось, каждый из них выполнял отведенную роль. Мне никто не отводил роль, потому что не смели этого делать, знали, что я выполнять ее не буду. Даже Жириновский, он был настолько гоним в те времена, его ни левые, ни правые, никто не допускал. Когда мы проводили митинг, он даже приходил, кричал мне: «Сажи, я здесь». Я давала команду его пускать, и его пускали. Я говорила: «Ребята, если мы — за страну, а Жириновский тоже говорит, что он за страну, нам надо быть вместе. Вместе мы сила». Мне всегда хотелось всех объединить. Разрозненность ничего хорошего не дает. Когда я увидела, что каждый за себя, я это поняла не сразу, я ушла от этого, потому что как пауки в банке между собой грызлись, а дел никаких не было.

Н.К.: — Вам никогда не хотелось примкнуть к какой-нибудь крупной партии, чтобы не быть в своей небольшой «Партии Мира и Единства», а все-таки быть в центре политических событий, чтобы продолжать творить историю?

С.У.: — Наталья, скажите, а что такое большая партия?

Н.К.: — Большие партии — это парламентские партии, которые представлены в парламенте.

С.У.: — То есть, несмотря ни на что они большие партии?

Н.К.: — Конечно.

С.У.: — А почему? С чем вы это связываете?

Н.К.: — По своей численности, по своей идеологии они поддерживаемы большим количеством людей.

С.У.: — А по делам?

Н.К.: — А вот я у вас и спрашиваю.

С.У.: — Я всегда смотрю по делам. Для меня не существует больших, маленьких, великих, начальников, президентов. Для меня есть дела, для меня есть честность, для меня есть порядочность. .

Н.К.: — Получается, на ваш взгляд, сейчас ни одна из партий в парламенте по сути не занимается благими конкретными делами?

С.У.: — Абсолютно нет. Это настолько безответственные люди, в этой вакханалии, где никто ни за что не отвечал, а только грабил, брал взятки и принимал законы, написанные в США, это не я говорю, это Филатов, глава Администрации президента, на недавней передаче сказал: «В Соединенных Штатах Америки нам написали пакет законов, мы привезли их и без единой поправки, вот этот парламент, приняли». Поэтому извините меня, пожалуйста, большими бывают и дураки. Чем больше, тем глупее. Не все правда, но бывает. Они большие, наверное, от того, что получают из бюджета миллиарды рублей за то, что за них люди проголосовали. Не понятно, куда они их девают. Разве это не аморально сегодня, народным избранникам? Конечно, есть сомнения, проголосовали или нет, люди не идут на выборы сегодня, если три человека пришли, то выборы уже состоялись, у нас нет порога явки. Сначала они сделали себе пять рублей. Скажем, Наталья проголосовала за Зю, коммуняку, вы должны заплатить пять рублей, а сегодня вы проголосовали, вы должны им пятьдесят рублей заплатить. Имеют ли моральное право такие законодатели жить, существовать и руководить?

Н.К.: — Скажите, а на какие средства существует ваша партия?

С.У.: — На то, что у нас есть. А у нас ничего нет. Представьте, мы начали создавать партию, не имея ни одной копейки.

Н.К.: — У вас есть какие-нибудь взносы, пожертвования?

С.У.: — Да, есть, но не такие и большие. Идти на выборы сегодня можно, не имея денег, я убедилась, потому что то, что сегодня выделяется государством, этого вполне достаточно для того, чтобы проводить агитацию.

Н.К.: — Но при этом вы по сути не участвовали ни в одних крупных выборах в последнее время, вас снимали с предвыборной гонки.

С.У.: — Да, я в этом чемпион, каждый может мне в этом позавидовать.

Н.К.: — А в чем причина того, что вас снимали? Официально были неправильно собраны подписи, недостоверные. А не официально, как вы думаете? Вас боятся?

С.У.: — Не знаю, наверное, правду боятся, а правда оказалась никому не нужна. Но я была так воспитана: говорить правду, быть честной, ни при каких обстоятельствах не предавать, не продавать, в счастье не возвышаться, в горе не унижаться.

Н.К.: — Иван спрашивает: «Сажи, сформулируйте, чего вы лично и ваша партия хотите и какими путями собираетесь достигать целей».

С.У.: — Дело в том, что все, чего нужно достигать, до нас давно сформулировано, сделано, причем то, что мы делаем, оно не ново. К сожалению, мы не повторили хорошие опыты, то, что наши предки создавали. Мы не можем ничего нового создать: Социальная справедливость, бесплатное образование — это истины, они прописаны у всех. Ничего нового придумать невозможно. То, что ты делаешь во имя страны и ее величия, оно настолько просто и доступно, что не надо никакого велосипеда изобретать. Программа нашей партии — это социальное государство, чтобы была единая и великая страна, чтобы люди хорошо жили. У нас для этого есть все. За полугодие 2013 года из страны вывезли 70 млрд. долларов, это уму непостижимо. И мы еще говорим, что у нас не хватает денег. Воровать не надо. Надо работать во благо страны, не надо больше ничего делать. У Горбачева было семнадцать программ, у Ельцина — двадцать. Все вопросы решаются через личности. Личности — это самое главное.

Н.К.: — Сажи, вы много говорите о человеколюбии, а теперь попробуйте, немного попроще рассказать мне, почему вы заявили, когда мы заговорили об оскорблении чувств верующих, что людям, которые оскорбляют эти чувства, нужно отрезать язык? Эта ваша фраза немного не соотносится с риторикой о человеколюбии.

С.У.: — Православие и нравственность всегда были основой государства Российского, когда уничтожили и разложили все, взялись за православие, зная о том, что это последний оплот. Поэтому я говорила и буду говорить, тот, кто покушается на ценности моей страны, теперь скажу, не языки, а головы отрывать.

Н.К.: — Все-таки это не человеколюбие.

С.У.: — Человеколюбие, нравственность, страна — это совсем разные вещи.

Н.К.: — У нас Ахмет как раз спрашивает: «Дайте определение, что такое чувства верующих». И продолжает: «Может быть, нужно все-таки бороться за права верующих?»

С.У.: — Я должна ему лекцию прочитать по этому поводу? За права. Что такое права, он может мне объяснить?

Н.К.: — А что такое оскорбление?

С.У.: — Я не говорила об оскорблении, я говорила о тех, кто покушается на православие. Помните, одно время что творилось? Пытались подорвать авторитет церкви, пытались разложить все. Это недопустимо. Точно так же они разваливали государство. Я не говорю, что там кого-то лично оскорбили, это не попытка была кого-то оскорбить, это была попытка развалить православие, потому что понимали, православие — оплот государства Российского.

Н.К.: — Но наше государство ведь светское!

С.У.: — Ну и что, что светское. Оно всегда было светским.

Н.К.: — Поэтому, наверное, неправильно говорить о православии как об основе нашего государства.

С.У.: — Так ваш Ахмет задает вопрос, и вы говорите о правах. Почему у православных и у церкви не должно быть прав? То есть, кто хочет, может бросать камни в их сторону?

Н.К.: — Я не хочу с вами спорить, я просто спрашиваю, почему ваша риторика о человеколюбии не соотносится с отрезанием голов и языков.

С.У.: — Человеколюбие мое основывается на любви к тем людям, которые стоят на страже моей великой державы, за ее честь, достоинство, вот это для меня человек. А тот, кто покушается на святыню, это мои враги. Я этого не стесняюсь. Я четко разделяю любовь и… ненависть. Я не говорю, в моей душе нет ненависти. Что такое права? Двадцать пять лет говорят о правах человека. Там, где начинают говорить о правах человека, там заканчиваются права человека. Не надо говорить об этом, но действуйте, делайте. Дайте человеку реализовать свои способности. Сегодня у нас 10% захватили все богатство страны, абсолютно все, а 90% просто выживают. Это неправильно. И какие права у него? Ну хорошо, пусть он пойдет, покричит там, и что от этого, от того, что он может кричать, от того, что может обливать грязью церковь, государство, еще кого-то.

Н.К.: — Есть же более мирные протесты, и не всегда они связаны с поливанием грязью того же православия.

С.У.: — Да пусть поливает, если ему так хочется поливать. Есть предел. Если это не угрожает моей стране, пожалуйста, хоть голой ходи, меня это не волнует. А если угрожает, то это конец нравственности и единству.

Н.К.: — Что вы думаете о нынешней несистемной оппозиции, о митингах протеста, которые прокатились по нашей стране?

С.У.: — Вы знаете, если бы эти митинги возглавляли бы новые люди, которые не были задействованы во власти…

Н.К.: — Там были новые люди.

С.У.: — Извините. Кто?

Н.К.: — Тот же Алексей Навальный.

С.У.: — А почему он новый? Он всегда был во власти.

Н.К.: — Не скажите.

С.У.: — Нет, я скажу.

Н.К.: — И что вы думаете об этом?

С.У.: — Ничего хорошего я о них не думаю, потому что если бы там были новые люди, которые не были запятнаны, которые не совершали бы эти реформы, которые бы не расстреливали Верховный Совет…

Н.К.: — Вы сейчас говорите о Немцове, о Касьянове.

С.У.: — Да. Немцов, Рыжков, да все. Извините, да все вот эти реформы, которые у нас есть, это дело их рук. ЖКХ — это Немцов. Реформы экономические — Касьянов, Рыжков, комсомолец. Они все это делали.

Н.К.: — Вы для себя лично не представляет возможным стоять под одними знаменами с такими людьми.

С.У.: — Никогда в жизни. На сегодняшний день я вообще не представляю себя стоящей там, где идет этот протест. Как только я туда встану, мы останемся без страны, я уже сказала, мы сегодня свалим не Путина, а свою страну. Будем потом друг с другом воевать. Поэтому если ты идешь в оппозицию, ты должен быть чистый и честный. Шлейфа не должно быть за тобой.

Н.К.: — Здесь я с вами согласна.

С.У.: — Те, которые вчера грабили, высмеивали, охаивали все интересы государства и народа, теперь говорят, мы принесем вам счастье. Нет, так не бывает.

Н.К.: — Вы себя считаете оппозиционером?

С.У.: — Я себя сегодня не считаю оппозиционером. Я поддерживаю политику президента, направленную на сохранение единства нашей страны.

Н.К.: — Вы очень хорошо относитесь к существующему президенту, но при этом вы, все-таки, продолжаете говорить о том, что вас не пускают в большую политику. На вас какие-то гонения идут. Но ведь президент очень любит людей, которые достаточно лояльно к нему относятся.

С.У.: — Не знаю. Я его любви на себе не ощутила. И не прошу, потому что я не из-за любви поддерживаю сегодня президента, или кого-то другого, кто стоит на охране нашей страны. Я это делаю, потому что я — такая. Я вижу сегодня угрозу нашей стране. И буду призывать всех, чтобы сегодня этого не делать. Сегодня нужно поддержать президента во имя нашей страны. Тем более у нас такая напряженная внешняя политика. Не только внутренняя. Но с внешними врагами мы как-нибудь разберемся. Всегда бывает сложнее с внутренними, почему — потому что они исподтишка действуют.

Н.К.: — Если говорить о внешней политике, не могу у вас не спросить ваше мнение по ситуации с Сирией.

С.У.: — Ситуация в Сирии отвратительная. «Империя смерти», как я еще в 90-е годы назвала США. (Почему-то никто не подхватил это название для США, хотя оно создано по аналогии с «империей зла», как называли СССР). Это кровавая страна, это империя смерти. Она идет смертельной косой, идет по миру. И то, что они сегодня хотят сделать с Сирией, — им не нужна Сирия. Им нужно добраться до России. Сирия, потом Иран, потом КНДР, потом Россия.

Н.К.: — Вы можете спрогнозировать, как будут развиваться события?

С.У.: — Вы знаете, мне сегодня сложно сказать, как будет развиваться ситуация. Попытка, чтобы Сирию подавить, у них будет.

Н.К.: — Уже заявили о том, что там будут вооруженные удары.

С.У.: — Они колеблются, потому что уже знают, как это будет воспринято. Хотя мнения вообще для них ничего не значат. Если уже и этот фиговый листочек, ООН, которую они всегда использовали, они не хотят использовать, хотя бы как ширму — это уже говорит о том, что они уже настолько стали отвязанными, настолько уже чувствуют свою безнаказанность. Мир не должен молчать по этому поводу, хотя все молчат. Почему сегодня происходит то, что происходит с арабскими странами? Потому что они не едины. Их разделяют и подкупают и поодиночке уничтожают. И думают: если они будут лояльны по отношению к США, то их оставят. — Никого не оставят. И так же каждому человеку нужно понимать, что — он думает, что он выживет, — пусть рядом кто-то утопает, умирает, погибает, — а я пока здесь, на суше. Не бывает так. Как говорил Шоу, война — это волк. Он завтра придет и к твоей двери. Война приходит и несчастье приходит к каждому человеку. Люди могут быть или все вместе счастливы, или все вместе несчастны. Поэтому, исходя из этого, нам нужно всем сегодня объединиться, отбросить весь негатив. Конечно, голодному человеку то, что я сегодня говорю, воспринимать будет очень тяжело. И тем не менее — ради сохранения нашей страны мы должны быть едины и поддержать нашего президента. Другого выхода у нас просто нет.

Н.К.: — Последний вопрос. Скажите, пожалуйста, почему вы отказались от предложения Юрия Любимова сыграть главную роль в трагедии Еврипида?

С.У.: — Скажу честно, у меня соблазн был. Но вы понимаете, тогда Любимов стоял по одну сторону, я по другую.

Н.К.: — По разные стороны баррикад.

С.У.: — Нет, не поэтому. У меня был такой вопрос: почему я? Откуда? Что? Но он очень меня долго уговаривал. И очень при и