В. Мединский: «Не пишите начальнику больше, чем на полутора страницах»

(продолжение смотрите ниже)

Сергей Шаргунов: — Здравствуйте, друзья. С вами «Свободная Пресса» С вами Сергей Шаргунов. Сегодня у нас в гостях Владимир Ростиславович Мединский, министр культуры Российской Федерации. Приветствую вас.

Владимир Мединский: — Добрый день.

С.Ш.: -Немало вопросов есть у наших читателей и зрителей, но, конечно, немало вопросов и у меня. Вы известны как литератор, автор книг. Последняя книга «Стена», если мне память не изменяет, и вышла она в январе 2012 года.

В.М.: — Да.

С.Ш.: — Недавно переиздавали ваши «Мифы о России», такое большое подарочное издание. Когда, спрашивают читатели, да и я спрошу, когда ждать следующую книгу?

В.М.: — Не скоро. Потому что вы говорите — пишущий, правильно было бы говорить — писавший. Сейчас, к сожалению, и времени нет и настроения нет. Обидно, но факт. Голова занята другим, понимаете? Я даже, когда поехал как-то в первый недельный отпуск, помнится, взял с собой ноутбук, у меня была пара глав написанной уже книги, которую нужно было просто отредактировать. Так за неделю я до этого и не дошел: просто голова о другом думает, перестроиться не можешь. Потом, на пенсии…

С.Ш.: — Тяжело складывается рабочий день министра культуры?

В.М.: — Мы с вами во сколько сейчас встречаемся?

С.Ш.: — Почти полночь на дворе.

В.М.: — Ну, вот. И я к вам с работы.

С.Ш.: — И так каждый день?

В.М.: — Ну, иногда бывает получше, иногда похуже. Ну, в среднем. Надо понимать, что тяжела и неказиста жизнь российского министра. Поэтому средняя продолжительность рабочего дня, не только у меня, собственно у всех членов Кабинета, где-то от 12 часов начинается, и до бесконечности. Суббота — всегда рабочая, воскресенье — выходной, если ты не в командировке.

С.Ш.: — А в связи со сферой культуры, много вопросов, конечно, по Крыму. Вы собираетесь туда полететь?..

В.М.: — Я уже был несколько раз в этом году.

С.Ш.: — Я знаю, что будет проходить большая ярмарка в Севастополе…

В.М.: — Там много что планируется, проходит. Мы открыли на прошлой неделе Год культуры в Крыму. В рамках этого Года культуры запланирована целая программа. То есть гастроли наших театров: мы вывозим в Крым около 10 детских, юношеских, молодежных театров. Крымчане вообще были лишены этой возможности. Там есть большие постановки: МХАТ Табакова презентовал «Белую гвардию» в Севастополе, что весьма символично. Постановка «Белой гвардии» с Пореченковым, с Хабенским, та, на которую билетов в Москве продается за год вперед. Затем — музейные обмены, выставки. Мы возрождать будем кинофестивали в «Артеке», Гурзуфе, Ялтинский кинофестиваль. Сложная, непонятная ситуация с Ялтинской киностудией. Она была приватизирована весьма романтическим способом в начале нулевых. Вообще Крым, надо понимать, сейчас находится в таком состоянии, как приблизительно Россия в середине 90-х.

С.Ш.: — Многие говорят о большом одичании полуострова, в том числе в отношении музеев. Музей Чехова, все, что связано с Максимилианом Волошиным, Грином. Все эти памятные исторические места, осыпание особняков…

В.М.: — Есть несколько проблем. Во-первых, страшное недофинансирование, поэтому ремонт в основном делался по методу заплаток, никакой реконструкции, масштабной реставрации не проводилось. За последний месяц мне удалось побывать в нескольких музеях. В таких больших, как Воронцовский, Массандра, Херсонес. И — маленьких: например, в музее Чехова в Ялте, других. Минус, конечно, в страшном недофинансировании. Средняя зарплата работников культуры в Крыму, примерно, на уровне 8−9 тысяч рублей. Для сравнения: в России средняя зарплата таких работников сейчас больше 20 тысяч. Если мы берем с вами сельские ДК и Эрмитаж. Если же берем федеральные учреждения культуры, то около 50. Это вполне достойные деньги, в общем-то, и, по крайней мере уж точно выше, чем в Восточной Европе. Это все на фоне грандиозной недофинансированности культуры раньше. Рывок сделан за последние два года. Если мы возьмем с вами Крым, конечно, там с этим большая проблема. А проблема еще в чем, о чем люди не знают, вы первые, кстати, из средств массовой информации узнаете. В условиях страшного недофинансирования крымские учреждения культуры крутились, как могли. Некоторые из них даже научились зарабатывать деньги. Вот, например, Воронцовский парк, Воронцовский дворец в Алупке не получали деньги из бюджета последние 4 года вообще. Жили они исключительно за счет того, что заработают сами: билеты, экскурсии платные, кафе, магазинчики. Умудрялись зарплаты платить сотрудникам, парк содержать в довольно приличном виде. И даже, что-то там латать… То есть как бы нужда заставила их крутиться. Но при этом, поскольку у них деньги держались в Киевском казначействе, и часть финансирования, кто получал госдотацию имел на одних счетах, кто не получал, имел на других счетах, были различные фонды. Киевская администрация значительную часть этих средств просто заблокировала. Скажем так, по-русски, похитила эти деньги у собственных крымских музейных учреждений.

С.Ш.: — А это когда произошло?

В.М.: — Сейчас.

С.Ш.: — Вот, прямо сейчас, после референдума? В рамках общей экономической блокады полуострова со стороны Киева?

В.М.: — Да. Это не блокада. Это называется кража. Они украли. А там ведь и зарплатные деньги: в итоге люди по два месяца не получали зарплату. Сейчас Россия как-то пытается этот вопрос решить. Это касается и музеев, и театров, и других учреждений культуры. Еще хуже то, что люди держали зарплату свою, уже полученную, накопленную, на счетах украинских банков, типа ПриватБанка: они тоже заморозили эти деньги. Люди не могут пользоваться даже теми деньгами, что у них есть на карточке. Ну, я не знаю, вообще, честно говоря, по-моему, большевики в 17-ом году как-то вели себя скромнее. По крайней мере, они банки национализировали не сразу, а через пару месяцев, а эти вот так сразу — раз! Такие вот там Бонч-Бруевичи.

С.Ш.: — Есть вопросы по библиотекам в Крыму. Известно, что практически не пополнялись запасы современной литературы…

В.М.: — Вообще не пополнялись. Мы отправляем завтра первый грузовик из Москвы с книгами современных авторов для крымских библиотек. Многие регионы направляют туда книги. Я — собственную министерскую библиотеку, шкафы забиты книгами. Отправим все министерству культуры Крыма, пусть там распределят. На следующий год будет заложено финансирование на библиотечный фонд.

С.Ш.: — Наверное, было бы уместно приглашать литераторов туда.

В.М.: — Правильно. Тут не хватает просто хороших операторов, которые могли бы это делать. Постепенно все это выстроится. Например, тот же музей Чехова в Ялте — прекрасная площадка для встреч литераторов, читателей.

С.Ш.: — Незадолго до событий в Киеве мне писал директор музея Чехова жалобное послание о том, как все ужасно, какое страшное недофинансирование, как опадают камни, зарастают дорожки в саду. Ну, будем надеяться, что сейчас ситуация начнет исправляться. Конечно, не могу вас не поспрашивать о некоторых мировоззренческих вещах, тем более сейчас актуализировались разговоры и о русском характере, и о российской истории. Больше того, мы видим, что последние события отозвались искренним и не официозным патриотизмом у огромного большинства наших соотечественников. Как эта энергия может перейти в культуру, чтобы не в лоб, по-умному, но всерьез разговаривать об истории, об отечественном искусстве. Что для этого нужно?

В.М.: — Так совпало, мы примерно полгода назад в министерстве подготовили предложения об основах культурной политики России. Они просочились в прессу. Это была переписка с администрацией президента, с той рабочей группой, которая делала обобщенные сводные документы. Ну, в общем-то, я знаю, как, кто слил эти предложения в прессу, на чьих фейсбуках они появились. Тут же нас обвинили во всех смертных грехах, что мы вводим цензуру, возвращаем идеологию, очевидно, шестую статью Конституции. Так сказать, Мединский с наручниками и с злобными служебными цирковыми собаками будет бегать отлавливать несчастных интеллигентов, жестоко репрессировать всех, кто не подписал письма в поддержку преступной аннексии Крыма. Все это, конечно, совершенно не так. Свобода творчества — вещь святая, вы, в общем-то, свободны прибивать свою мошонку к брусчатке Красной Площади при условии, что вы замените потом испорченную брусчатку. Вот, пожалуйста. Можно себя считать хоть Эйнштейном, понимаете, но не факт, что люди разделяют ваше мнение. Вопрос в другом. Он в том, что никто не покушается на свободу творчества. Введение цензуры не только не правильно, но и невозможно. Времена Бенкендорфа, немало помогавшего Александру Сергеевичу Пушкину, прошли. Да тем более — интернет. Ну, какая цензура сейчас? Смешно об этом говорить. Но при этом государство должно все-таки понимать, что оно поддерживает. Бюджет, он не бездонный. И оказывая государственную поддержку тем, либо иным направлениям культуры и искусства, хотелось бы отвечать на вопрос «Зачем? Почему они?» Как получается так, что господдержку получают или получали до недавнего времени пьесы, буквально не то что с элементами нецензурщины, а просто написанные на мате. Как получали господдержку фильмы, которые никогда не выходили на экраны? Вот они издавались там в двух экземплярах. Знаете, поскольку условием получения финансирования является показ в кинотеатре, то арендовался кинотеатр на один сеанс. В нем показывался фильм, подписывался акт. Копия отправлялась в Красногорский архив И вот — миллион долларов, выделенных государством на съемку, освоен.

С.Ш.: — Миллион?

В.М.: — Средний размер господдержки на кино, на съемку большого мирового фильма до недавнего времени был миллион долларов. Сейчас, кстати, сильно больше. Потому что мы делаем ставку на кассовые фильмы, и считаем, что надо не размазывать тонким слоем, понимаете? Лучше пять «Легенд № 17», чем 35 одноразовых копий в Красногорском архиве. А документальные фильмы — это вообще катастрофа. Министерство культуры финансировало 400 документальных фильмов в год. В момент моего прихода в министерство, на вопрос: «Сколько из них показано по Центральному телевидению?», ответ был: «Ни одного». То есть вообще ни одного. В лучшем случае, поддержка только документалистов в «ящик», просто они что-то сняли, разместили в интернете. Кто-то, может быть, получил на фестивале. Дай бог. Ну, а как правило, это же просто воровство. Зачем снимать еще один фильм о маршале Жукове, если уже снято 100 фильмов о маршале Жукове. Ты их берешь, слава Богу, не надо ножницами работать, как раньше. На компьютере немного монтажа, пара новых эпизодов, которые ты озвучишь на «зеленом» экране, и — вперед. И платит за это немного министерство: в среднем миллион — полтора рублей, но и зарплат — ноль. Главное — договориться с чиновником и подписать акты и сдать фильм в Красногорский архив. Вот принципы господдержки. Естественно, про содержание и говорить нечего. Никого никогда не интересовало, а что, собственно, вы снимаете? Даже мои идеологические оппоненты, с которыми я, кстати, постоянно нахожусь в контакте, потому что в споре рождается истина. Например, продюсер Сельянов, снимавшими фильм «Брат-1», «Брат-2» поначалу был страшно возмущен. Он говорил: «Ну, как же так, мне раньше просто так давали денег, никто не спрашивал на что, теперь государство обнаглело до такой степени, что интересуется, что на эти деньги я буду снимать? И, более того, ставят ознакомление со сценарием условием получения финансирования! Что за цензура, что за диктат! Вы мне дайте денег, просто так, а снимать я буду сам, что захочу. Может быть, даже где-то это буду показывать». Смешно просто это все, глупо, неправильно, и больше такого не будет.

С.Ш.: — Проблема в том, что в прессу ведь попадают отголоски. Да я сам с этим сталкиваюсь, стоит дать какое-нибудь интервью, все равно будет выхвачена какая-то цитата, все будет перевернуто с ног на голову. В итоге сложная позиция никого не интересует, создается некий одиозный имидж. И несмотря на то, что вы сейчас говорите — свобода творчества — государство не обладает бездонным запасом финансирования… Казалось бы, внятные вещи, но все равно будут представлять, как поборника цензуры.

В.М.: — Ну, а что делать? Понимаете, вот тот же документ, «Основы культурной политики», критиковали все, кому не лень. Но при этом ни один ни один его даже не читал. Вот это беда…

С.Ш.: — А, кстати, как с этим проектом? Он уже готов?

В.М.: — Вчера его доложили президенту. Ну, доложили не непосредственно его, а такой сводный сборник. Наши предложения учтены, думаю, процентов на 60 в этом сборнике. Он носит более такой, естественно, обтекаемый характер, и более такой, политический. Мы-то пишем простым языком, то, что мы имеем в виду как орган исполнительной власти. Я не сторонник таких сложных юридических формулировок, которые не поймешь. А знаете, такая пытка регулярная, я подписываю 100 писем в день. Многие, конечно, подписываешь на автомате, но когда, по крайней мере, что-то такое существенное, начинаешь их править, переправлять, потому что понять невозможно, что пишет чиновник. Для меня еще как для автора, это вообще ножом по сердцу. Ощущение, что чиновники заканчивают специализированные секретные курсы, как простую мысль изложить таким языком, который невозможно понять вообще. Если это пишет юрист, значит, надо два юридических образования, чтобы попытаться понять смысл текста. Если это пишет еще не юрист, а просто какой-то бюрократ, то вас не спасет уже ничто. А ведь в госсистеме, чем выше должность, тем больше объем входящей информации. Соответственно, чем выше должность, тем ты должен, по идее, докладывая руководству, писать проще и короче, ибо это есть единственная возможность донести мысль. Ну, золотое правило, условно: не пишите начальнику больше, чем на полутора страницах. Это исходит не из того, что начальник не способен читать. Может читать, как Сталин по 200 страниц в день, но просто писем этих очень много. Огромное количество входящей информации. Должен сразу уловить суть. Когда это бюрократическое послание, просто забалтываешь проблему.

С.Ш.: — Концепция будет краткой?

В.М.: — Я лишь вношу предложение, министерство вносит предложение. Такие предложения еще вносит ученое сообщество, какие-то «вольные стрелки», сотрудники администрации президента. То есть концепция — это всегда плод некоего компромисса. Возвращаясь к вопросу о том, что любое мнение будет переврано, вы знаете, поскольку у нас с вами образование похожее, вы заканчивали журфак, международное отделение, МГУ, по-моему, да?

С.Ш.: — Да.

В.М.: — В МГУ, насколько я знаю, там больше журнализма, чем международничества. А у нас в МГИМО больше было истории международных проблем, чем журналистики. Поэтому, у нас мало кто работает в журналистике после МГИМО. В основном работают в посольствах или в спецслужбах, по крайней мере раньше так было. И история как предмет, в разных фильтрах, у нас было минимум две пары в день, либо это история партии, либо история страны, либо история региона, либо история международных отношений. Либо история России. А журналистики было меньше. Нас, по крайней мере, учили как-то по-человечески. А сейчас вот я читаю журналистов, этот информационный серфинг, прочитал в Твиттере, считаешь, что глубоко владеешь проблемой — все, я уже в теме, я уже все знаю. Это, конечно, печально. Это вообще большая проблема современного гуманитарного образования.

С.Ш.: — Я бы вернулся к этой концепции. Многие задаются вопросом, ну, хорошо, она будет принята. А куда все это дальше пойдет? Да, железобетонная идеология нам ни в коей мере не нужна, но национальная идея, здоровое чувство патриотизма, знание истории, родной культуры, это, естественно для гражданина. Но, дальше что, это изменение каких-то телевизионных передач, какие-то новые сериалы, какие-то другие учебники?

В.М.: — Вот, учебники… Сложно мне ответить на ваш вопрос. Просто учебники от Минобра, а телевидение от Минсвязи.

А все вопросы к Минкульту. Минкульт — это, простите, пока только театры, музеи, кино и цирк.

С.Ш.: — С этим, слава Богу, наиболее благополучно.

В.М.: — Наш цирк лучший в мире, поверьте мне. Я ездил недавно специально, все удивлялись, что я первый министр в истории, который приехал на фестиваль международного циркового искусства в Монако. Ну, это что-то там типа «Оскара» получить. Причем, если «Оскаров» вручают много, там в 20 номинациях, то на этом фестивале вручают один главный приз. Редко два, очень редко, когда не могут определиться. Последний раз русские циркачи брали золотой приз 10 лет назад. Вот на этом фестивале мы взяли два и оба — золотых. Не могли выбрать, кто лучше. Мне говорили, что я фартовый, приехал и сразу два «Оскара». Там действительно наши творят: это конкурс профессионалов. Это трюки без страховки, потому что они соревнуются по гамбургскому счету, там особый форс такой, когда на высоте, под куполом 30 метров, человек без страховки делает кульбит и цепляется потом не за руки, как мы видим иногда в цирке, а за ноги. Ступня об ступню, и так вот висят. У меня просто там дыхание замирает. Это видеть невозможно.

С.Ш.: — Если возвращаться к концепции, к чему ее можно применить?

В.М.: — Это по сути, техзадание для тех, кто хочет получить господдержку. То есть, если вы хотите творчески развить классическое произведение, превратив Ромео и Джульетту в двух юношей, или как-нибудь так отснять новую версию «Тараса Бульбы», где на современный лад Остап будет каким-нибудь титушкой, а Андрий будет бойцом «Небесной сотни». Все это будет густо замешано на дедушке Фрейде и Эдиповом комплексе…

С.Ш.: «Ты меня породил…»

В. М.: Да, в результате чего, Андрий все-таки замочит сам Тараса и женится на представительнице Евросоюза счастливо… Вот это господдержки не получит. То есть, пожалуйста, дальше на свои деньги. Но есть традиционные ценности. Есть то, что апробировано веками, есть представление о добре и зле. Упрощенная трактовка культуры — это как бы просто искусство, разные типы художеств. В действительности, на мой взгляд, культура гораздо более широкое понятие. Культура включает в себя отношение человека не только с театром и с картиной в музее, это отношение человека с семьей, с Богом, с государством, людей и стиль их общения друг с другом. Это представление, комплекс представлений человека о том, что такое хорошо, как говорил Владимир Владимирович, а что такое плохо. Как мы это должны объяснить своим детям, как им жить дальше. Это отношение человека к своей истории, к своим корням. Это очень сложный такой комплекс, мировоззренческий комплекс. Именно поэтому я говорю, что в этом смысле культура важнее, чем голая экономика, чем даже оборона, чем даже какое-нибудь там Министерство финансов. Почему? Потому что, если у тебя не будет культуры, если у тебя не будет базового представления, как должно жить и ты не будешь вести себя соответствующим образом, то у тебя будет очень плохо и с экономикой, и с обороной и с финансами. Ты можешь до бесконечности вкачивать деньги в строительство новых университетов, или прекрасных кампусов на острове Русский, но нельзя не заложить понятие о добре и зле и в принципе о просвещении… Раньше не было Министерства культуры до революции, было Министерство просвещения, которое отвечало и за культуру, и за образование. Без этого дело с мертвой точки не сдвинется. Яркий пример — наше телевидение, наши медиа. Ты можешь там 15 новых самых современных кабелей проложить, сотни лучших антенн и спутников, и запустить хоть не четыре, а хоть 10 G, которые будут летать со скоростью гигабайтов в миллисекунду, но если вы не закладываете правильный контент, и вот это все, по всем этим каналам идет «Дом-2», «Менты» и «Бандиты», ну так вы не удивляйтесь тому, что у вас происходит на улице. Вся эта техника пойдет только во вред. Значит, что главнее? Главнее культура, главнее смысл.

С.Ш.: — Согласен с вами в отношении телевидения. Хотел бы немножко спросить по поводу словесности. Произведения литературы, в том числе большой, сложны. Достаточно открыть Платонова или Владимира Набокова, да и Достоевского с Толстым, чтобы увидеть полифонию — разные характеры, нет готовых ответов. Ну, то же самое можно увидеть у современных авторов, причем людей гражданственно настроенных. В том числе тех, кто сейчас вошел в Совет по драматургии при Министерстве культуры. При желании, при определенном ракурсе, читая и Юрия Полякова, и Захара Прилепина, и смотря прекрасные фильмы Павла Лунгина, можно тоже схватиться за голову. То есть понятно, если чиновники с доктринерством будут подходить к искусству, они могут тоже все упростить. Вот как быть со сложностью искусства, и при этом важностью здорового консерватизма?

В.М.: — А чиновник не должен быть мерилом оценки. Понимаете, для чего формируются те же экспертные советы? Чтобы профессионалы выносили свое решение. И говорили — вот это хорошо, а вот это плохо. Это мы предлагаем поддерживать, а это нет. Этот совет должен быть сформирован максимально сбалансировано. И меня спрашивали — зачем вы оставили из старых советов там, Байкова или Могучева? — А чтобы был баланс.

С.Ш.: — И Гриша Заславский хорошо, что есть.

В.М.: — И Гриша… А должен быть баланс. Заславский критикует Минкульт так, что не дай Бог. Он хотя бы понимает, о чем пишет. Он в теме. Он профессионал. Должны быть разные точки зрения. В бывшем совете раньше тоже была иллюзия баланса. На самом деле решение принимал крайне узкий круг экспертов, распределявший гранты сами себе. Мы там провели по одному из советов анализ, он был примерно такой: из 10 грантов 7 получали компании, либо принадлежащие членом совета, либо с ними ассоциированные. Вот что тут комментировать? Вот немножко себя сами подкормили. А задачи чиновников — создавать правила, следить за их соблюдением. А когда правил нет, то вот и получается… Меня там уже, кто только ни называл худшим порождением Хрущева, ну я боюсь, что если бы Хрущев пришел на выставки современного искусства, то он бы разносом на тему того, что это не художники-модернисты, а сами знаете кто, не ограничился. Я думаю что, его хватил бы там удар, и эпоха застоя наступила бы раньше. Ну, просто вообще за гранью добра и зла. И опять же, я не против, пусть это будет. Но я не понимаю, почему за это государство платит сотни миллионов рублей. Речь идет об узкой части такого актуального акционизма какого-то, под которым выдается, что это и есть современное искусство. Но это не так. Поймите, современное искусство гораздо шире, гораздо разнообразнее. И государство должно поддерживать не того, кто имеет доступ к телу экспертного совета и конкретного чиновника, а то, что действительно признается талантливым и социально значимым. У нас денег не бездонная бочка.

С.Ш.: — Но есть и другая проблема — дисбаланс, который мы наблюдали долгие годы. Есть немало литераторов, которые как бы все находятся в тени. Ну, вот я видел, например, того же Валентина Григорьевича Распутина. Вот он сейчас, например, в Москве. Ну, почему бы каналу «Культура» не сделать с ним программу, не показать его? Фронтовик Юрий Бондарев, который недавно справил свое 90-летие. Есть ощущение, что они десятилетиями были практически не высвечены. Это необъективно. Ну, например, Владимир Личутин, прозаик достаточно известный, лауреат премий, со своими читателями, с историческими и художественными книгами… Мне-то лично, грех жаловаться. У меня-то с этим все благополучно. Но обидно, что это происходит не только с людьми старшего поколения, но таким образом задается стандарт и новым пишущим. По сути, они понимают — а лучше и не идти в эту сторону. Потому что консерватизм — это немодно и невыгодно.

В.М.: — Ну, мне нечего возразить, кроме того, что канал «Культура», опять же это не к нам, это в Минсвязи.

С.Ш.: — Хотя там немало достойных интересных передач.

В.М.: — Ну, вообще, хороший канал. Что можем, мы делаем. Опять же, по какой-то нелепой истории, Министерство культуры не курирует литературу и книгоиздания. То есть, с чего начинается культура слова, первооснова находится в ведомстве, отвечающем за провода. Вот, ну так сложилось, мы работаем с тем, что у нас есть. Я всегда говорил, и говорю, что это не логично. Но у нас и без этого много проблем, поэтому нам есть чем заняться. Что же касается Бондарева, то я поздравлял его с 90-летием, приезжал, и мы как раз договорились, о том, что мы приставили к нему хорошего сценариста, и они вместе делают сценарий фильма, и мы постараемся сделать ремейк «Горячего снега», по-настоящему большой, с 3D.

С.Ш.: — Это же была смелая, по тем временам, лейтенантская проза, которая открывала правду о войне.

В.М.: — Да, это и «Батальоны просят огня». Тут в общем не надо ничего изобретать. И что бы вы ни думали, лучше вы эту историю не напишете. И ни один мега-сценарист какого-нибудь «Сталинграда», никогда не покажет ту правду о войне, которую может показать Бондырев, которую мог показать Константин Симонов, Васильев, Полевой и так далее. Так что, по мере сил исправляем ситуацию. Будем исправлять и дальше.

С.Ш.: — Что вы думаете про единые учебники? Я как-то по касательной затронул их. Ваше личное отношение?

В.М.: — Ну, единый учебник истории, которого нет и неизвестно пока когда появится…

С.Ш.: — Просто в прессе пугают, что будет один и других не будет.

В.М.: — Никто ничего не читает же, как обычно. Никто концепцию единого учебника не читал, но всех пугают. Я, на самом деле, настаивал на необходимости введения единого стандарта преподавания истории, еще будучи депутатом. И лет пять назад написал первый депутатский запрос на эту тему, который, кстати, будучи написанным, был единогласно поддержан всеми фракциям глав органов как парламентский запрос Фурсенко. В ответ получили какую-то отписку от чиновника Минобра, где он на трех страницах, в том стиле, о котором мы говорили в нашей передаче, говорил о том, что целиком и полностью поддерживает нашу идею, она очень глубокая, правильная и нужная, но делать ничего не будет. Но в результате, слава Богу, Владимир Владимирович сам этим озадачился и дал правильные установки. Поэтому надеюсь, через год — два единый учебник, либо единая линейка учебника появится. Связано это с чем? Зачастую в учебниках находятся прямо противоположные трактовки тех либо иных событий. Некоторые учебники просто не полны. Не секрет, что многие из них печатались в лучшем случае, исключительно из коммерческих соображений, а в худшем, просто на деньги иностранных фондов. У страны денег не было, и фонд Сороса помог нам с составлением учебников нашей истории. Когда я вижу учебник истории, который попытался сделать профессор Зубов, недавно недоуволенный из МГИМО, я просто в ужасе. Я читал вот эту историю России, это, конечно, занимательное чтение для тех, кто хорошо знает историю. Как одна из версий того, так сказать, ну такое НТСовское пособие по истории. О Сталинградской битве написано вот столько, а о том, как эмигранты и великие княжны и бог знает кто еще, в белой эмиграции, находившиеся в годы войны, там 15 страниц, как они помогали фронту. Ну, неправильно расставлены, мягко говоря, акценты. Рассказ об Александре Матросове сводится к тому, что он, во-первых, не Александр Матросов, а башкир. Во-вторых, не пионер, а детдомовец, в-третьих у него папа алкоголик, а в- четвертых, все это гнусная сталинская пропаганда. А пропаганда то, что он был башкиром и имя Саша Матросов ему дали в детском доме. Даже если у него папа алкоголик, не знаю, не проверял источник, он что, грудью не закрывал амбразуру? Вот, вперед, давай, с лопатой под Волоколамск, и считай там панфиловцев, сколько их там было, 28 или 128. Когда на тебя там 20 танков прет, а у тебя три противотанковых ружья. Вы знаете, эти исторические расследования достойны презрения. Презрения!

С.Ш.: — Владимир Ростиславович…

В.М.: — Немного завелся. Извините.

С.Ш.: — Как у историка я хотел бы у вас спросить. А какой период в отечественной истории вам наиболее близок?

В.М.: — Все интересны. Знаете, у нас история столь драматична, что в каждом периоде истории, когда начинаешь копаться глубже, находится столько всего. Знаете, вы начинали с книги «Стена»

С.Ш.: — Да.

В.М.: — Моей последней. Она появилась случайно.

С.Ш.: — А как вообще она возникла?

В.М.: — Ну, случайно. Один из помощников моих дл мне почитать статью о периоде защиты Смоленска, о которой я ничего не знал. Потому что в наших учебниках истории советских, современных, в советских тем более, про это просто не написано ничего. Что мы знаем про Смуту? Минин, Пожарский, Лжедмитрий. То ли один, то ли два, то ли три, уже никто не разберет. И все, больше ничего. А история потрясающая, интереснейшая! Знаете, оборона Смоленска фантастическая там. Два года противостояния польской армии. Наши вообще сильны в обороне крепостей были, это всегда было, это всегда все признают. Этому есть крайне логичное объяснение, как всегда, почему. Вы обратите внимание, что вообще вся военная история России, военная героика России — есть славным образом героика обороны и осады. Брестская крепость. Сталинград. Блокада Ленинграда, оборона Москвы. Пойдем дальше назад — Первая мировая, оборона Порт Артура. Севастополь. Крымская война — Севастополь. Дальше — Смоленск, Троице-Сергиева Лавра, осада, злой город Козельск и прочее-прочее. Что мы помним с вами…

С.Ш.: — И монастыри строились как крепость.

В.М.: — Да. Это связано с чем было? Это связано с тем, что, если вы знаете географическую карту, вы увидите, есть территории, которые, с точки зрения географии, достаточно легко защищаемы.

И вот что сказал самый знаменитый военный теоретик фон Клаузевиц, служивший в разных армиях, в том числе, в русской: «Россия с географической точки зрения не защищаема» И у нас еще хуже, чем в Германии, потому что через нас, через нашу равнину без остановки шло великое переселение народов. То есть постоянно гунны, сарматы, скифы, половцы. Ну, про монголо-татар говорить не будем. И обратное движение с Запада: крестоносцы, шведы, викинги с севера, германцы. То есть единственный способ защиты — крепость. Только в отличие от европейской культуры военной, когда ты открыл ворота, мирного населения война как бы не касается. Ведь на востоке правила ведения войн совсем другие. В России убежать из крепости ты не можешь, тебя все равно догонят, либо замерзнешь. Сдать крепость бессмысленно, все равно всех убьют. Поэтому биться надо было до последней капли крови. И поэтому наша история — это история обороны крепостей постоянно. Наступательные операции — всегда какие-то счастливые исключения. Мы знаем их все наизусть, от операции Багратиона, до рейдов Суворова. В основном это всегда героика обороны. Это вырабатывает определенный характер… И вот как раз Смоленская оборона в этом отношении была показательна. Интересная история. Там уже в Москве правительство поменялось давно, уже свергли Шуйского, уже семибоярщина признала сына Владислава. А наши уперлись: «Нет, вы знаете, мы присягали вообще-то Шуйскому. Кого там олигархи на царство избрали, не знаем. Дайте нам грамоту от Святейшего, что он подтверждает ваши олигархические решения». Вот и все, вот уперлись, и все. Может быть, без Смоленска не было бы Минина и Пожарского. Так это все заинтересовало, и период, который казалось бы, неизвестен вообще в массовом сознании, неожиданно приобрел совсем другие краски. Такие типажи — боярин Шеин, Шуйский. Образы — и выдумывать-то ничего не надо. Можно ничего не фантазировать. Бери историю и попытайся ее как-нибудь живописать.

С.Ш.: — Было бы интересно отдельно поговорить с вами об отечественной истории, потому что мучают вас непрестанно одними и теми же вопросами. Но я бы обратился к нескольким вопросам наших читателей. Конечно, спрашивают обо всем, вплоть до сильной замусоренности мест отдыха.

В.М.: — Культуры не хватает.

С.Ш.: — А вот, например, Гоша Перцов: «Телевидение, надоели боевички, любовные треугольнички, откровенно тупые комедии. Разве нет нормальных кинопроектов и идей по производству кино для народа?» Рядом же Иван обращается: «А забивание телеэфира сериалами про уголовников в погонах и горы трупов. Для кого все эти сериалы снимаются? Кто занимается составлением программы?»

В.М.: — Сериалы снимаются для денег, надо понимать. Никакой другой цели в их съемке нет. Это деньги, это рейтинг, это легкие продажи дорогой рекламы. Понимаем, что надо что-то с этим делать, хотя мы не можем никак командовать телевидением и руководить им, ну, по крайней мере, мы пытаемся поддерживать хорошее на телевидении. Поэтому у нас есть договоренности с крупнейшими телепроизводителями, крупнейшими телекомпаниями. Мы начали с прошлого года государственное финансирование сериалов. Мы даем долю небольшую, ну, там процентов 30 к бюджету серии, но это будут лучшие сериалы. То, что у нас сейчас находится на финансировании — это «Декабристы», «Тихий Дон», «Бесы» по Достоевскому, и «В августе 44-го».

С.Ш.: — У меня было ощущение по аудитории, что многие люди просто не находят, включая телевизор, того, что они хотели бы посмотреть. И очень часто нам рассказывают о том, что коммерчески выгодно показывать всякую лабуду, на самом деле ощущение, что вот заказчик, тот, кто формирует контент, он пытается формировать и аудиторию. И опускает его ниже плинтуса.

В.М.: — Деньги! В этом нет злого умысла, поверьте. Поймите.

С.Ш.: — Я понимаю.

В.М.: — И Добродеев и Эрнст умнейшие люди, прекрасно образованные.

С.Ш.: — Профессионалы.

В.М.: — Профессионалы. Но, рынок диктует другие правила игры. Если начнешь показывать только что-то сложное и хорошее, ты сразу проигрываешь в конкурентной борьбе за деньги, вот этим вот сидящим рядом, коммерческим каналам, которые с удовольствием отгрызут у них аудиторию. Поэтому государству надо, с одной стороны, правильно выстраивать политику, все-таки продавливать свои решения административно, ну и поддерживать их экономически.

С, Ш.: — Ярослав спрашивает, в общем, о том же, о чем мы и говорили — о воспитании, о роли мифа. Насколько важен миф в нейтральном или даже хорошем смысле слова для формирования представления о собственной истории?

В.М.: — Коротко здесь не ответить. Надо понимать, что история — это всегда миф. Вот, что бы мне тут собратья по профессиональному цеху ни говорили, но не реалиями книжных пыльных архивов, а реалиями массового сознания всякая история моментально становится мифом. Вопрос в том, как ты этот миф формируешь и как ты его преподносишь.

Над программой работали: Сергей Шаргунов (главный редактор «СП», ведущий), Майя Мамедова (руководитель проекта «Открытая студия»), Елена Наумова (фото), Александр Фатеев (оператор-монтажер).

Примечание: Уважаемые читатели «Свободной прессы», приносим вам свои извинения за возможные технические неточности, с которыми вы могли столкнуться при прочтении данного материала.