Захар Прилепин: верю, на разумное русское слово настроены по-прежнему многие души
Косые лучи солнца ещё освещают славу уходящей эпохи. Но свет гаснет и в углубляющейся тьме, в тумане сумерек становится всё труднее видеть и безопасно ориентироваться. Ночь переходного периода с её кошмарами, пугающими тенями, разрывающими сердце ужасами начинает неясно выступать перед нами. Однако вдали, вероятно, поджидает заря новой великой культуры, чтобы встретить людей будущего.
Питирим Сорокин. Главные тенденции нашего времени
Резкое обострение конфликтности мировой политики, конфронтация между Россией и «мировым сообществом» (самоназвание стран Запада), новые «точки роста» неуправляемых угроз (ИГИЛ*, лавинообразная иммиграция в страны Евросоюза, боевые действия на Украине и др.) — всё это вместе взятое заставляет прибегать ко всё более резким и полярно расходящимся оценкам и прогнозам. С одной стороны, почти столетней давности предсказания Освальда Шпенглера о наступающем «Закате Западного мира» сбываются с небывалой быстротой, опережая самые пессимистические (для Запада) ожидания — и вот уже министр иностранных дел России Сергей Лавров уверенно говорит о завершении «эпохи доминирования исторического Запада». С другой стороны, как никогда усиливается убеждённость проводников идеологии «западничества» в несостоятельности всех иных форматов мироустройства как «отсталых», неэффективных и, более того, злонамеренных. Так или иначе, в 1922 г. великий провозвестник «Заката» с полной уверенностью обосновывал его неизбежность законами морфологии мировой истории, а наиболее вероятным преемником «закатывающегося Запада» называл «русскость», новую великую культуру, вырастающую из глубины «русской души». Может ли такая уверенность Шпенглера — а также доводы многих других западных и русских мыслителей — служить основанием для оптимистического русского прогноза?
Часть Первая. Накат Запада
Мы не знаем пределов… В то, во что верим мы, должны верить все. …Все должны подчиниться нашему политическому, социальному, хозяйственному идеалу или погибнуть… Существует только один исход вечной борьбы — смерть. Смерть одного лица, смерть народа, смерть культуры. Наша смерть ещё далеко, в безвестной тьме ближайшего тысячелетия.
Освальд Шпенглер. Пруссачество и социализм
Западная цивилизация сегодня — в самых главных, самых сущностных её чертах — оставляет мало места для оптимизма.
Западное мироощущение, как и западное мироустройство, основаны на антагонистическом, конфликтном, насильственном отношении к действительности. Василий Розанов противопоставляет русские и западные «начала» — «начало гармонии, согласия частей» он сравнивает с «антагонизмом их, какой мы видим на Западе», а «начало доверия» — с «подозрительным подсматриванием друг за другом». Розанова наши «западники» отвергнут с порога, но и они (в первую очередь они) провозгласят «право» и «юридическую практику» стержнем западного мироустройства. Мироустройства, сводящегося к выявлению антагонизмов, к управлению антагонистическими конфликтами и к выяснению обстоятельств «правоты» в соответствии с кодифицированными нормами и правилами.
В этом плане западное мироощущение парадоксально — образ «правоты» до такой степени пронизывает его, что не оставляет места для существования примиряющей «правды». Культ плюрализма приобретает в западном сознании безальтернативно-догматический характер, проповедь толерантности становится яростной и безапелляционной, принцип защиты прав меньшинств оборачивается тоталитарной диктатурой, попирающей права большинства. А борьба — а тем более война — всегда тяготеет к окончательному решению вопросов, обозначенных в качестве исходных. Пусть даже это будет вопрос о физическом существовании тысяч или миллионов людей.
Захар Прилепин: верю, на разумное русское слово настроены по-прежнему многие души
Культ «кодификации» всякого рода в первую очередь порождает формирование иерархии по самому основному вопросу — об отношении к «своим» и «чужим». И только Запад — на новом витке развития человечества, пройдя через века смягчения нравов и развития морали, возвращается к первобытному «расчеловечиванию» чужих в формате биологического в своей основе социально-политического апартеида. Представление о неравнозначности людей, о несопоставимости их «сортов» пронизывает западное сознание не только на уровне мюнхенских лавочников или европейских основоположников расизма и нацизма — таких как Жозеф Гобино и Хьюстон Чемберлен. Уродливые человеконенавистнические их измышления совсем не похожи на такие красивые, звонкие и благородные стихи Киплинга про «бремя белых», пронизанные, казалось бы, духом служения и помощи слабым. Но чем они пронизаны на самом деле? Морис Палеолог, аристократ и дипломат, посол Франции в России 1917 г., оговаривается в духе человеколюбия: «Жизнь самого невежественного человека приобретает бесконечную ценность, когда она приносится в жертву». Оговаривается, чтобы вслед за тем дать оценку сравнительным потерям русских и французов на фронтах Первой мировой. «По культурности и развитию, — убеждён Палеолог, — французы и русские стоят не на одном уровне. Россия одна из самых отсталых стран в свете: из 180 миллионов жителей 150 миллионов неграмотных. Сравните с этой невежественной и бессознательной массой нашу армию: все наши солдаты с образованием; в первых рядах бьются молодые силы, проявившие себя в искусстве, в науке, люди талантливые и утончённые; это сливки и цвет человечества. С этой точки зрения, наши потери чувствительнее русских потерь».
Константин Крылов не так давно совершенно точно определил суть претензий западного общества к Гитлеру: фашизм, с точки зрения этого общества, неприличен, как неприличен человек, справляющий нужду в гостиной в присутствии посторонних. Гитлер публично провозглашал (не пытаясь спрятать концы) совершенно естественные для западного сознания вещи, которых к этому времени стало принято стыдиться. Но это вовсе не значит, что в своём отношении к действительности Гитлер выдавался из ряда вон.
И здесь мы не будем говорить об английских идеологах немецкого фашизма, о французских теоретиках и пропагандистах расизма — а только о практике. Слово «геноцид» вошло в обиход в эпоху доминирования Запада — вошло потому, что только в западном массовом сознании могла сформироваться идея о тотальном уничтожении того или иного «сорта» неполноценных недолюдей.
Среди «великих культур», входящих в классификации и Шпенглера, и Арнольда Тойнби, как минимум два общепризнанных культурно-исторических типа — ацтеки и инки — были уничтожены, стёрты с лица земли бодрыми и позитивно настроенными испанскими прогрессорами. Но на счету Запада есть и другие неудобопроизносимые массовые злодеяния — массовая работорговля, приобретшая масштаб всепланетного расчеловечивания чернокожих, геноцид австралийских аборигенов, десять миллионов (по самым грубым оценкам — треть населения) бельгийского Конго — и это уже на рубеже XX века.
Нынешний культ «антифашизма» и «толерантности», провозглашаемый официальным Западом — будь то в Вашингтоне, откуда без малейших сомнений был отдан приказ сбросить две атомные бомбы на мирные города, будь то в чтущей память короля-людоеда Леопольда II столице евробюрократии Брюсселе, — служит прежде всего для того, чтобы замаскировать господствующую политическую практику Запада, практику апартеида. В результате «антифашизм» выворачивается наизнанку и используется для того, чтобы варварски бомбить европейские (Югославия), иракские или ливийские города, как следствие — чтобы пестовать и выпускать на просторы человечества всё новых и новых франкенштейновских чудищ — сначала «Аль-Каиду» **, теперь ИГИЛ. А «толерантность» — для того, чтобы в припадке массового мазохизма открыть двери в Европу для сотен тысяч беженцев от развязанной «антифашистами» арабской весны. И всё это вместе — всего лишь для того, чтобы манипулировать мировой повесткой дня ради сохранения собственного доминирования.
И ничем масштабы возможной западной агрессии не ограничены — чему свидетелями могли бы выступить десятки миллионов уже уничтоженных жертв «мирового прогресса». Ничем — даже, как это становится ясно в последние годы, угрозой гарантированного уничтожения или самоуничтожения.
«В столкновении между миром и Западом, — констатирует Тойнби, — …именно остальной мир, а не Запад обрёл наиболее значительный опыт… Как бы ни различались между собой народы мира по цвету кожи, языку, религии и степени цивилизованности, на вопрос западного исследователя об их отношении к Западу все — русские и мусульмане, индусы и китайцы, японцы и все остальные — ответят одинаково. Запад, скажут они, — это архиагрессор современной эпохи, и у каждого найдётся свой пример западной агрессии. Русские напомнят, как их земли были оккупированы западными армиями в 1941, 1915, 1812, 1709 и 1610 годах; народы Африки и Азии вспомнят о том, как начиная с XV века западные миссионеры, торговцы и солдаты осаждали их земли с моря. Азиаты могут ещё напомнить, что в тот же период Запад захватил львиную долю свободных территорий в обеих Америках, Австралии, Новой Зеландии, Южной Африке и Восточной Африке. А африканцы — о том, как их обращали в рабство и перевозили через Атлантику, чтобы сделать живыми орудиями для приумножения богатства их алчных западных хозяев. Потомки коренного населения Северной Америки скажут, как их предки были сметены со своих мест, чтобы расчистить пространство для западноевропейских незваных гостей и их африканских рабов».
И этот трагический всемирный опыт сосуществования с Западом позволяет нам увидеть то, что происходит в мире здесь и сейчас, в пугающей перспективе глобальной бантустанизации.
Никогда до сих пор Запад не был остановлен в своих агрессивных устремлениях иначе как за счёт внутреннего раскола. Да, два раза предводители «сил прогресса» были сокрушены силой русского оружия — но оба раза (Россия в 1812—1815 гг., СССР в 1941—1945 гг.) это были внутрицивилизационные конфликты Запада. И императорская Россия, и коммунистический Советский Союз в этих конфликтах, во-первых, выступали как участники европейских, западных коалиций, а во-вторых — как соискатели места в общем ряду «европоцентричного» мира. Александр I претендовал на роль дирижёра «европейского оркестра», советские марксисты — на роль лидеров «мировой пролетарской революции», венчающей единую историю (западной) цивилизации. Поэтому пределы тотальности западных притязаний всякий раз были положены своими же, а границы жестокости и варварства — поставлены под юридический контроль «расово полноценных» оппонентов.
После 1991 г. Запад — исподтишка и без провозглашения победы — стал не только единой цивилизацией, но и единым, организационно и политически скоординированным, субъектом мирового процесса. Теперь за пределами Запада как «священного союза» не осталось субъектов, признаваемых «своими», а значит — лишёнными основополагающей приставки «недо» к их человеческой сущности.
Советский Союз — при всей ненависти к нему и при всём страхе, вызываемом им, — был более своим, чем сегодняшняя Россия. Он требовал себе места в едином строю «прогрессивного человечества», он считал тремя источниками своей идеологии немецкую философию, английскую политэкономию и французскую политологию. Он — брутально и некрасиво — но предлагал драку по западным правилам, на западной «территории смыслов», и говорил об этом на западном марксистском языке. А Россия требует — возвращаясь на уровне языка к своим незападным, в том числе православным, корням — совершенно неприемлемого: оставить её в покое, дать ей возможность идти по своему пути…
Психология современного, посткоммунистического Запада, Запада, который уже было собрался подвести под историей черту Фукуямы, — это психология абсолютной вседозволенности при условии гарантированной безнаказанности, психология безграничности возможных проявлений жестокости. Этот Запад оказывает на окружающий мир чудовищное деморализующее воздействие. Там, где он побеждает, остаётся не «колониальная демократия» (официальная цель глобального проекта), а выжженная земля: ИГИЛ смотрит на нас из зеркала ненависти, в которое постоянно вглядывается Запад. Скажу совсем неудобопроизносимое: даже мера жестокости Гитлера знала границы — территориальные, и не только — в отличие от меры жестокости либералов-интеллигентов Обамы, Меркель и Олланда.
Почему? Начнём с того, что мы до сих пор не забыли, как Гитлер напал на СССР «вероломно, без объявления войны» — что, кстати, не вполне соответствует действительности: формально акт объявления войны состоялся через несколько часов после начала боевых действий. Столь же вероломно поступила Япония, обрушившая бомбы на американский Пёрл-Харбор. Создание ООН — с её Советом безопасности и правом «вето» — было в какой-то мере попыткой ввести международные отношения в понятные рамки, которые сделали бы невозможными такие «вероломные нападения» впредь. Но последней санкцией, данной ООН — в полном соответствии со своим Уставом — на применение силы военной коалицией во главе с США стало решение Совбеза от 29 ноября 1990 г. о допустимости «любых законных мер» в отношении Ирака, аннексировавшего независимое государство Кувейт. Меры были приняты — эффективные, давшие результат, ограниченные рамками решения ООН: Ирак потерпел поражение и признал его, Кувейт был освобождён.
Всё, что происходило после «Бури в пустыне» (а точнее — после распада СССР), — высадка войск в Сомали, бомбардировки Югославии, военные операции в Афганистане, а потом — вторжение в Ирак, в Ливию
Вне ООН и безо всякой возможности влияния со стороны ООН эти страны: произвольно и по собственному усмотрению вмешиваются в социальные и экономические коммуникации, ультимативно запрещая перемещения людей, товаров и денег; осуществляют военное вторжение в независимые государства; свергают законные правительства; лишают свободы и физически уничтожают — своими руками или руками своих марионеток — глав иностранных государств. Так не позволял себе действовать Гитлер. Так не позволяли себе действовать с Гитлером и его соратниками — их, после всех совершенных ими беспримерных преступлений, после кровавой войны, развязанной ими и проигранной ими, отдали под суд, который проводился в соответствии с установленным на международном уровне порядком. Вторая мировая война началась до того, как о состоянии войны было объявлено официально. Третья мировая война продолжается более четверти века, оставаясь — в каком-то смысле — необъявленной, тайной войной. Тайной не потому, что о ней нельзя говорить вслух. Говорить можно — просто не с кем: оппоненты «мирового сообщества» не признаются более субъектами и сторонами конфликта, они — всего лишь объект бантустанизации, и ни о чём предупреждать, и ни в чём убеждать их не будут, как не стали бы предупреждать, например, стадо бизонов о готовящемся массовом отстреле.
Сложная, разветвлённая сценография истории Запада вдруг упрощается, становится примитивной и линейной — в полном соответствии с тезисом Шпенглера о «второй религиозности», охватывающей мир на закате: сегодняшний Запад ведёт фанатичную религиозную войну. Содержание «веры» — той западной «веры», которая истово провозглашает свои принципы (атеизм, гедонизм, гомосексуализм, псевдо-толерантность
Сергей Шаргунов о помощи разрушенной Горловке
…"Закат Запада" — убедительная, обоснованная концепция, но она ничего не предопределяет. Тот Запад, который уже сейчас обезображен уродливыми признаками предзакатной деградации, обладает колоссальным могуществом и не ограничен ничем, кроме российского ядерного оружия. А на что способен Запад — в лице своих элит — когда чувствует себя безнаказанным, известно по опыту: это и реализованные планы — Дрезден, Хиросима, Белград, Ирак, Ливия, это и план «Дропшот», остановленный появлением ядерного оружия в СССР, — триста ядерных ударов, жертвами которых должны были стать двести советских городов. Чем может сегодня ответить Россия, столкнувшись с планетарным масштабом угрозы и с бесчеловечной решимостью своего цивилизационного конкурента?
Продолжение следует.
* Движение «Исламское государство» решением Верховного суда РФ от 29 декабря 2014 года было признано террористической организацией, ее деятельность на территории России запрещена.
** «Аль-Каида» решением Верховного суда РФ от 14 февраля 2003 года было признана террористической организацией, ее деятельность на территории России запрещена.