На пороге нового мира — без языка и с завязанными глазами

Поразительно, но лидерам наиболее развитых стран современности, похоже, не о чем говорить друг с другом, — по крайней мере, на официальных мероприятиях. Их выступления поразительно бессодержательны и однообразны и производят на неподготовленных людей впечатление заунывных камланий шаманов. Никому не известных, но точно вымирающих в силу своей неадекватности культур.

Официальный политический язык, выработанный поколениями либеральных дипломатов в беспрецедентно благополучных для человечества условиях последних десятилетий, просто не подразумевает возможности прямого и ясного называния и изучения реальных проблем. Это касается не только политики, но и экономики.

В результате серьезные переговоры обречены либо оставаться секретными (вроде разговора Путина с премьером Нидерландов в Осаке, после которого последний не только кардинально изменил свою точку зрения по «малайзийскому Боингу», но и не нарушил, вопреки традиции западной дипломатии, своего обещания сохранить разговор в тайне), либо маскироваться до полной неузнаваемости под завалами политкорректных заклинаний (вроде призыва Путина к выработке новых, постлиберальных и постглобализационных правил на Петербургском международном экономическом форуме).

Современный язык внешней политики (да и экономики, и социального развития) позволяет заниматься исключительно третьестепенными текущими проблемами. Но даже их (что подтверждает их долговечность) этот выхолощенный, выскобленный бюрократический воляпюк позволяет только обсуждать, — но ни в коем случае не решать (и даже не предпринимать попыток решения).

В условиях приближающегося кризиса отсутствие адекватного ему политического языка резко усиливает его разрушительность, так как не позволяет не то что бороться с ним, но даже осмысливать его. А заклинания хороши лишь для запутывания и запугивания подчиненных, но ни в коем случае для решения реальных проблем.

Разумеется, если бы высокопоставленные чиновники хотели бы решать проблемы своих народов и защищать их от грядущих опасностей, они выработали бы для этого необходимый язык. Он был бы груб и примитивен, как вульгарная латынь. Но выполнял бы свои минимальные функции.

Изощренная бесплодность официального языка отражает даже не категорическое нежелание, а, глубже — порождающую его органическую неспособность как решать, так и осознавать проблемы и тенденции развития (или деградации) современного человечества. Наиболее очевидная из причин этого — национальный характер регулирования (даже в рамках международных организаций, просто согласующих позиции разных наций) глобальных, общечеловеческих процессов развития.

Это противоречие наблюдается далеко не впервые.

В конце позапрошлого и начале прошлого веков человечество уже достигло высокой степени интеграции, значительно превысившей управленческие возможности тогдашних национальных структур. Сложившиеся тогда глобальные структуры (прежде всего, финансовые спекулятивные), воюя насмерть с имперскими бюрократиями (ибо империя слишком велика для внешнего финансового управления, заинтересованного поэтому в ее распаде на мелкие национальные государства), столкнули мир в Первую мировую войну, разорвав наметившееся единство человечества.

Эта война уничтожила три империи (Германскую, Австро-Венгерскую и Османскую) и сильно пощипала четвертую - Российскую, возрожденную гением русского народа и Сталина в виде Советского Союза. Глобальные спекулятивные капиталы (прежде всего американские) быстро восстановили и углубили предвоенную интеграцию, но целью этого были спекуляции, разрушающие жизнь народов. И потому непосильные им. Неспособность глобальных спекулянтов к саморегуляции привела к Глобальной депрессии — и новой дезинтеграции мира.

Они взяли реванш лишь через 60 лет, создав глобальные рынки разрушением Советского Союза. Но за поколения борьбы они не просто не научились регулировать эти рынки, но забыли и о самой этой задаче (чему способствовала и противоестественность для них саморегулирования, так как спекулянты по своей природе разрушители, а не созидатели).

Огромная мощь спекулятивных капиталов, разграбление колоссальных ресурсов советской цивилизации, возвышение постепенно ставшего локомотивом мира Китая продлили новую эпоху спекуляций на три десятилетия — больше активной жизни целого поколения. Но сегодня мы видим, как старое противоречие между глобальностью развития и локальностью регулирования вновь решается не созданием глобального регулирования (которым грезили романтики и диктаторы еще в начале прошлого века), по-прежнему недостижимого из-за разнородности и несовершенства человечества, а дезинтеграцией мира, его распадом на враждующие фрагменты и вызываемым этим ростом опасностей и увеличением числа жертв.

Это наш завтрашний день. И как невменяемость рядящихся в политиков чинуш, так и неадекватность реальности их птичьего языка являются его грозными предвестиями.

Скрытое, не сознаваемое нами, но болезненно воспринимаемое нашими противниками конкурентное преимущество русской цивилизации заключается в сохранении и даже частичном самовоспроизводстве аналитического сообщества, способного воспринимать, анализировать реальность и планировать ее изменение. Однако сумеет ли это сообщество выжить (пусть — за границей) и сохранить внутренние связи в предстоящем России после свержения президента Путина и уничтожения нынешней государственности либеральном терроре — вопрос в лучшем случае открытый.